Клара Ларионова - Московское воскресенье
— Катя, что ты там бормочешь?
— Подпевай!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Глава двадцать шестая
После обеда мотористы разбудили Катю. Она пошла к колодцу умыться и увидела, что Даша занимается своим любимым делом — помогает женщинам вскапывать грядки. Пласты чернозема ровно ложились под ее лопатой и блестели, как намасленные. Лицо Даши порозовело, пестрая косынка сбилась на макушку. Она копала землю и старалась перегнать всех. И, только оставив других далеко позади, остановилась отдохнуть. Потерла мозоли, сказала:
— Ох, бабоньки, после войны приеду к вам в колхоз работать.
— Мы вас в председатели выберем! — весело отозвалась одна из женщин.
Они с изумлением смотрели на летчицу, которая взяла лопату и обогнала их. Справилась. А они-то о ее работе и думать не смели. Днем, когда девушки ходили по селу, они казались совсем обыкновенными, но ночью, когда они поднимались в небо и улетали туда, где убивают, женщины только изумлялись. Это для них было непостижимо.
Катя сидела на траве и слушала веселый говорок женщин, как вдруг ей закричали, чтобы они с Нечаевой шли в штаб. Катя, еще выйдя из землянки, видела, что к штабу подъехал кто-то из командиров наземных войск, и сейчас подумала, что приехали из части, с которой взаимодействует их полк. Как всегда, будут благодарить за помощь. Но, войдя в штаб, застыла от изумления. Пожилой майор, сидевший против Маршанцевой, с укором говорил:
— Неужели вы не заметили, что танки только днем стоят под горой, а ночью их уводят в лощину? А вы прилетаете и лупите по пустому месту, просто спасу нет. Мы смотрим на вас и… простите, не то хотел сказать, смотрим на вас и кулаки сжимаем от обиды.
Маршанцева слушала, склонив голову, на переносице резко врезалась морщинка.
Летчицы поглядывали друг на друга, изумленные и растерянные.
Майор заметил наконец, какое тягостное впечатление произвели его слова на летчиц, и поторопился утешить их:
— Я для того и приехал, чтобы договориться.
Летчицы молчали.
— Давайте действовать согласованно. Ведь задача летчиков — помогать пехоте! Значит, летчики должны следить за сигналами и должны быть готовы поразить цель, какую мы укажем огнем или ракетой. Вот так и договоримся. Сегодня ночью мы будем давать вам зеленую ракету в направлении того пункта, где вам надо бомбить. Только уж бейте, пожалуйста, без промаха! — сердито заключил он. — По ракетчикам немцы ой как стреляют!
И, хотя говорил он сурово, летчицы повеселели.
Но Маршанцеву все терзала тревога. Как же так, она-то считала своих летчиц такими опытными, подготовленными, и вдруг такая ошибка — бомбить по пустому месту!
Она послала Нечаеву и лучшего штурмана Курганову на разведку погоды. Хотя небо над аэродромом было чисто, но у горизонта что-то клубилось — то ли нерастаявший дым ночного боя, то ли дым от пожара.
Маршанцева стояла под деревом и ждала самолет. Да, надо работать еще искуснее, не допускать ошибок. Ведь они прошли такую суровую школу. Весь февраль работали отлично, а условия-то были хуже. Оттепель, слякоть, непролазная грязь. Неизвестные дороги, горящие города. Самолеты буксовали в грязи. Приходилось вытаскивать их под «Дубинушку», а тут еще налетали немцы и бомбили дороги. В те дни была убита механик Антонова, ее похоронили около школы в саду. Много, много невзгод пришлось пережить.
— Летит! — вдруг сказала она вслух, уловив шум возвращающегося самолета.
Женя Курганова была надежным разведчиком. Уж если она получила задание, то так проутюжит небо, что все станет ясным.
Выпрыгнув на землю, Женя спешила к командиру, раздумывая, как получше доложить. Сегодня надо во что бы то ни стало летать, чтобы исправить вчерашний промах, но погода, увы, не совсем благоприятна. Низкая облачность и туман закрывают район цели. И Женя колеблется между долгом и желанием оправдаться перед суровым майором-пехотинцем.
— Над целью высота облачности сто метров, — наконец доложила она.
Лицо Маршанцевой нахмурилось.
— Сто метров? Значит, бомбить нельзя.
— Но восточнее от цели, — быстро вставила Женя, — километров на тридцать, небо ясно. Там ветер десять километров в секунду, возможно, что через час или два облака растают и небо прояснится.
Маршанцева слушала, становясь все более мрачной, и, совсем расстроенная, ушла в штаб.
Оставшиеся на аэродроме с нетерпением ждали ее решения, ходили по полю, но старались не показать своего волнения.
— Пусть буря! Пусть гроза, а мы полетим! — сказала Катя. — Должны лететь!
— Конечно, надо лететь! — подхватила Даша. — Мы покажем этим чертям, как нас обманывать!
Темнота медленно окутывала землю, сады, хаты, улицы. Но приказа о вылете не поступало. Уже начали поговаривать, что полетов не будет, но все сидели в готовности номер два.
Странная тишина была кругом. Не бегали механики, не шумели моторы, не галдели летчицы. Глаза всех были устремлены к хате, в которой помещался штаб. Вдруг там показался огонек ручного фонарика. Кто-то вышел. Мгновенно все были на ногах. Командиры эскадрилий разбежались по самолетам в ожидании приказа.
Когда Нечаева повела самолет на боевое задание, темное небо кое-где прокалывали звездочки. Подходя к цели, она сказала штурману:
— Смотри в оба!
— Смотрю, — ответила Катя. — Вижу, справа кто-то стреляет, впереди кто-то бомбит.
Они перелетели передовую, снова погрузились в темноту, и вдруг Катя закричала:
— Ракета! Ракета! — и так нагнулась к прицелу, будто собралась не бомбы сбросить, а спрыгнуть на врага.
Зеленая стрела прочертила небо, словно сорвала звезду, мгновение держала ее на кончике острия, потом по параболе уронила на землю. Катя впилась взглядом в то место, где рассыпались искры. Повторения не понадобилось. Она увидела цель и положила самолет на боевой курс.
Но пехотинцы словно сомневались, что летчицы так скоро увидят их сигнал; для большей наглядности они включили еще и прожектор. Острый луч уперся в небо, потом с наклона лег в лощину: бейте сюда.
Летчицы слетелись со всех сторон, кружились над лощиной, пока не превратили ее в огненное озеро.
— Горючего! Бомбы! — всю ночь слышалось на аэродроме.
Самолеты стремительно уходили в небо. Летчицы поклялись смешать с землей припрятанную технику врага.
Катя чувствовала ту большую, счастливую усталость, какая бывает в результате хорошей работы. На такую мелочь, как зенитки, они просто не обращали внимания.
За ночь Катя все же так устала, что отказалась от завтрака, легла под плоскость и сразу заснула.
Вечером Даша разбудила ее.
— Ну как? — забеспокоилась Катя. — Сообщили наземники результаты нашей работы?
— Только поскупились на слова, всего два слова и сказали: «Спасибо. Выручили».
Глава двадцать седьмая
Самолеты летят на запад. Над головой такое прозрачное небо, что Катя протягивает руку за борт — не шелк ли, туго натянутый, висит над ними. Теплый ветер отбрасывает ладонь, разглаживает все морщинки на лице. Распрямив плечи, Катя пьет приоткрытыми губами весенний воздух.
Земля блестит, обвитая золотыми потоками играющих ручьев. Сияют круглые зеркала озер, их так много, что они слепят глаза. На штурманской карте озер нет. Это весенняя вода заполнила все воронки от бомб, все противотанковые рвы, траншеи и окопы. Весна омывает израненную землю. Степь оживает. Зеленые поля пересекают золотые узоры отраженного в воде солнца.
Прищурив глаза, Катя вглядывается в точку, мелькнувшую впереди, — точка расплывается, и вот уже отчетливо виден населенный пункт.
Самолеты снижаются… Ведущий делает круг над станцией. Катя приглядывается, но не узнает знакомых мест. Где же зеленые сады, где белоснежные хатки? Пустырь и обгорелая земля.
Самолеты опустились. Штурман Румянцева встала на землю, подбросила шлем в небо:
— Ура! Мы вернулись!
— По старым квартирам! — раздалась команда.
Катя успела взглянуть в лицо Маршанцевой — у нее разгладились все морщинки. Она, улыбаясь, отдает какие-то распоряжения начальнику штаба, которая, тоже с улыбкой, слушает ее.
А солнце льет и льет золотые потоки, лучи стелются под колеса самолетов и вырывают на камуфлированных машинах то свежую заплату, то надпись на фюзеляже:
«Мстим за боевых подруг Галину Руденко и Ольгу Климову».
Самолеты рулят на старую стоянку. Вот она, знакомая улица, такая широкая, что некоторое время служила им взлетной полосой. По сторонам ее стояли фруктовые сады. Яблоня переплеталась с яблоней, а под их шатрами прятались самолеты. Тут же рядом стояла хатка, прямо из открытого окна Катя бросала в кабину планшет и шлем. Бывало, доедая вареники, которыми угощала ее хозяйка, она следила из окна, как готовили самолет. Техники развязывали ветви яблонь — и самолет рулил на старт, то есть на улицу.
