Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы
Стратегически все решал Булгаков. Постановка задач от него была ежедневно. Он постоянно объезжал всех. Сядет в какой-нибудь УАЗик и мотанет, куда нужно. Раз его чуть БМП не раздавила: он даже травму серьезную получил. Булгаков плотного телосложения, голосина — труба. Как рявкнет, пчелы мед роняют. Как начнет рычать: «Дети мои, вперед!»
На своем направлении мы более удачно использовали имеющиеся силы и средства. И, наверное, имели наибольший успех из всех подразделений, охватывающих Грозный. Чем важна Минутка? При её взятии, она сразу отрезает северную, восточную часть города — режет их, рассекает и деваться боевикам некуда. Но большая часть боевиков все-таки отошла из города на другом направлении. Чеченцы обстановкой владели, внимательно слушали эфир, анализировали. У боевиков традиционно были серьезные средства связи, в том числе и со сканерами. Сканер ловит волну, на которой работает противник, потом включаешься и слушаешь.
Мы тоже хорошо знали противника, который, порой, откровенно саморазоблачался. У меня сохранился радиоперехват:
«Если русская броня подойдет к дому, вызывай артогонь, не дожидайся связи.
— Там гражданские.
— Все жертвы во имя Джихада. В раю разберемся.
— Русские начинают проческу и могут найти наших раненных.
— Закладка в доме есть? (имеется в виду фугас).
— Да.
— Тогда действуй при обнаружении. (Отдан приказ на уничтожение дома вместе с ранеными боевиками)».
Когда мы шли к Минутке, то всегда наверх, на крыши домов поднимали батареи СПГ-9. У нас они, как рапиры, как снайперские винтовки стреляли. За нашими артиллеристами чеченские снайпера особенно охотились. Многие из артиллеристов получили ранения. Расчеты СПГ-9 огонь вели, конечно, губительный. На прямой наводке исключительно точный.
— Видишь? — говорю командиру расчета. — Надо попасть в балконное окно.
Не вопрос, — отвечает.
Нижегородский армейский 245-й полк шел с нами на Минутку. Тоже настолько подготовленные ребята! Когда они на Минутке прорвались к высоткам, боевики начали сразу сдаваться.
Наши парни, 674-й полк ВВ, смотрят на армейцев, говорят:
— Красавчики! На едином порыве ворвались. Молодцы!
В эту войну все воевали локоть к локтю. Если что-то у армейцев не получалось — мы помогали, если у нас не шло — армейцы спешили на помощь. Из 504-го полка, приданного нам в боях на Сунже, начальник штаба их батальона прибыл к нам измученный насмерть чеченским огневым воздействием, постоянной бессонницей. Я ему говорю:
— Садись, рассказывай. В чем дело? Какая обстановка?
— Мы идем вдоль железной дороги, — говорит, — Боевики по каким-то продольным канавам ночью подбираются и постоянно обстреливают. Житья не дают. Простреливают все во фланг.
Мы ему дали свою кодировку карты, радиостанцию, накормили его, сказали:
— Езжай в батальон, сегодня ты будешь спать спокойно.
И по его заявкам с наших минометов все огневое воздействие боевиков исключили полностью. И это, несмотря на то, что он был в другом штурмовом отряде, у него был свой командир полка, свои артиллерийские и минометные батареи. Но он обратился к нам, потому что знал, как мы результативно работали на Старой Сунже.
Мы ему сказали:
— Езжай с миром. Будет тебе спокойствие.
Выполнили свое слово, но прощались так:
— Скажи своим начальникам — пусть нам подарят машину мин.
К тому времени они были в большом дефиците. Так мы, внутренние войска и армия, взаимодействовали при штурме Грозного.
Чеченцы под таким мощным огневым напором стали проявлять некую парламентскую активность.
Сначала к нам приехал представитель ФСБ и сказал, что к вам со стороны боевиков выйдет некий субъект, дал приметы. И тот действительно вышел, при нем радиостанция, нож и все. Представился Зелимханом, что он начальник службы безопасности Абдул-Малика.
— Я, — говорит, — прибыл к вам для переговоров.
Его притащили ко мне на командный пункт с завязанными глазами. Развязали ему глаза и начали вести беседу — чего он хочет? Был поставлен вопрос об обмене пленных, но на моем направлении с нашей стороны пленных не было. У нас в тылу был развернут госпиталь Красного Креста. Зелимхан попросил разрешения на вынос своих раненых в этот госпиталь. У них, у боевиков, дескать, заканчиваются медицинские средства. Я ответил:
— Не вопрос. Выносите. Один ваш раненый на носилках, а четверо наших пленных его несут. Вашим раненым окажут медицинскую помощь, а наши парни, плененные вами, останутся у нас. Зелимхан ответил:
— Я подумаю. Передам информацию на решение Абдул-Малика.
Мы тогда жестко закрыли Сунжу. Исключили проход в этот район всех. Им, боевикам, не нравилось, что все так жестко закрыто. Если в начале боевых действий на улице Лермонтова было еще какое-то движение людей, то мы это прекратили. Потому что это же утечка информации, вынос врагу каких-то сведений. Мы не раз вылавливали и сдавали нашим органам чеченских разведчиков. Однажды поймали ветерана первой чеченской войны. Он имел удостоверение о льготах. Документы были зашиты в подкладку. Один из лучших чеченских разведчиков… Мы держали под контролем эфир. Боевики проговорились: «Дед пойдет утром»… Мы тоже в тетрадочку записываем: «Дед пойдет утром». Понятно, дедушку надо встречать. Вычислили деда. Привели ко мне старого, злобного волка. Глаза от ненависти к нам были у него где-то в районе затылка. Налитый злобой хищник. Может, были у него агентурные способности, но их ему не удалось проявить. Если бы у нас не было информации, что пойдет дед — хромой, с палкой, он, матерый враг, может и прошел. Но у 20-го отряда был сканер и мы организовали пост прослушки.
Когда официальная часть переговоров с Зелимханом закончилась, я ему говорю:
— Зелимхан, ты что не понимаешь, что война переходит в другое русло. Заканчивайте сопротивление. Людей, атакующих толпами, как это было в первую войну, вы больше не увидите. Бронетехнику не увидите. Мы просто будем уничтожать вас артиллерийским, минометным огнем и авиацией. Больше вам людей никто не подставит, чтобы вы настрелялись в свое удовольствие. Война перешла в другое качество. Каков смысл вашего сопротивления? Мы вас просто перемелем. Давай вести другой разговор.
Наш разговор потом шел о том, что боевики будут сдаваться: выходить по одному, с дистанции 50 метров складывать оружие перед постом и проходить в накопитель…
Вопрос о сдаче стоял, но что-то не получилось. Абдул-Малик, полевой командир, был идейным арабом. Поэтому чеченские боевики, не решившись на сдачу, жестоко пострадали, понесли невосполнимые потери.
В завершении разговора Зелимхан попросил продать боеприпасы. От такой наглости я поперхнулся.
— Э нет, дорогой, — сказал я. — Ты что не видишь, здесь все люди нормальные. Мы тебе даже использованную укупорку не подарим, чтобы вы в неё по-большому не сходили.
Зелимхан ушел от нас в горе.
Как-то иностранных корреспондентов на моем направлении выявили. Мы их, как положено, обласкали. Аккредитация у них была по Москве, а журналисты оказались в городской черте Грозного. На их лицах было неподдельное удивление — за что задержаны? Но когда я попросил российскую аккредитацию, разрешающую находиться в зоне боевых действий, тут они успокоились. Я их спросил:
— Где вы должны работать?
И сам же с улыбкой за них ответил:
— Город Москва. А вы где находитесь? Вас же здесь нет… Вы тут можете потеряться. Здесь такие места. Да мы вам жизнь спасаем, задерживая.
Мы доложили наверх. Говорят:
— Ждите. Пришлем за журналистами вертолет.
Их человек пять, шесть было. Все мужского пола. Американец, англичанин, испанцы, чех, поляк. Они на волгах довольно нагло въехали в район, подконтрольный нам. В сопровождении чеченцев передвигались. А у меня бойцыто внутренних войск, обучены особой бдительности, докладывают:
— Товарищ полковник, по деревне шарятся непонятные люди с видеокамерами. Вроде как не по-русски говорят.
Я приказываю:
— Всех собрать и ко мне на беседу.
— Есть.
Приводят. Спрашиваю:
— Кто такие?
— Да мы журналисты.
— Я вижу. Дальше что?
— Нам разрешили. Мы в командировке. Все снимаем.
— А кто разрешил?
— Да мы тут везде проехали, нам слова никто не сказал. Мы все сняли.
— На моем направлении другие порядки, — говорю. А у меня собры в подчинении. Командую:
— Видеоаппаратуру сдать на проверку. Ребята, проверьте. Есть специалисты?
— Есть, — отвечают собровцы.
— Фотоаппараты сдать.
И тут началось. Они мне:
— Может, вам шампанского? Хотите? Скоро Новый Год.
— Спасибо, не употребляю.
— Может, есть желание домой позвонить? (журналисты имели в виду свою космическую связь).
