Игорь Болгарин - Расстрельное время
— Вам ничего не нужно играть. Ведите себя так, как всегда.
* * *Папанина и его отряд отзывали в Симферополь. Времени на прощание не было. На короткое время собрались в кабинете у Кожемякина.
— Жаль, не увижу, чем закончится ваша пьеса, — с грустью сказал Папанин.
— Мы тебе потом все доложим, — пообещал Кожемякин.
Кольцова огорчило это известие. Расставаться с Красильниковым не входило в его планы. Хотел запросить Фрунзе, чтобы Красильникова передали в его распоряжение, но не успел. Вернее, не подумал об этом сразу же после встречи. Не отказал бы.
Кольцов подсел к Папанину.
— Так понимаю, кончается твоя боевая жизнь, Ваня?
— Боевая, может, и не кончается, а партизанская — это точно.
— Кому собираешься передать свой отряд?
— Начальство скажет. Скорее, Красильникову.
— А если я попрошу тебя оставить Красильникова мне?
— Не, не могу! — решительно сказал Папанин.
— А если я тебя очень попрошу? — сказал Кольцов. — Понимаешь, ты с ним только фунт соли съел, а я пуд, а то и больше. Партизанил он вынужденно. По призванию он чекист. И он мне сейчас очень нужен.
Кольцов внимательно смотрел на Папанина, и было видно, что ему трудно дается решение этой задачи. Кольцов понял, что он, скорее всего, откажет. Но запакует свой отказ в красивую обертку.
— Откровенно скажу тебе, Павел Андреевич, — неторопливо и раздумчиво начал Папанин. — Ты мне понравился. При таких чинах, а простой. Не ставишь себя выше других…
Кольцов остановил его:
— Давай, Ваня, перевернем разговор с головы на ноги. Сначала скажи, отдаешь мне Красильникова или же нет, а потом валяй комплименты.
— Я п говорю: другому бы отказал, а тебе не могу. Бери и помни мою доброту!
— Спасибо тебе, Ваня! — Кольцов встал, намереваясь уйти. — Извини, дел выше крыши. Но ты продолжай комплименты. В мое отсутствие тебе будет даже сподручнее.
Папанин взял его за руку, снова усадил.
— Добро за добро. Эта банда у меня поперек горла встала. Они в Судаке много дел натворили, потом исчезли. Я прикинул: должны они еще раз во Владиславовке появиться. Жаль, не довел дело до конца.
— Постараемся, — коротко сказал Кольцов.
— Ты слушай! Кожемякин с этой бандой не справится. Народ у него молодой, необстрелянный. А Степан, он мой старый товарищ. Еще с детских лет. Потому и приехал сюда вроде как ему на выручку. Не получилось. Вы уж тут подмогните ему.
— У меня, Ваня, нет такой привычки: на полдороге дела бросать. Надеюсь, что все у нас получится.
Когда к Владиславовке подкрались сумерки, Папанин со своим отрядом уехал в Симферополь. Красильников долго с тоской смотрел вслед уходящему поезду. Потом подошел к Кольцову, задумчиво сказал:
— Вот и всё. Перевернул еще один листок. Только книжка не очень веселая.
Глава пятая
Ночью во время комендантского часа Кольцов и Кожемякин со своими бойцами двумя грузовиками выехали в Феодосию. Не оглашая ревом автомобильных моторов сонную тишину центральных улиц, они заулками, с тыла подъехали к Базарной площади. Несколько красноармейцев к тому времени заканчивали наводить марафет во всех комнатах мастерской.
Кольцов прошелся по коридору, тускло освещаемому подслеповатыми керосиновыми лампами, бегло заглянул в каждую комнату. Гольдман давал пояснения. Он уже заранее определил, где разместить какую мастерскую.
Кольцова главным образом интересовала только мастерская по ремонту замков. Он несколько раз обошел все помещение и остановил свой взгляд на дальней маленькой комнатке.
— Замки, пожалуй, здесь! — твердо сказал он.
— Теснота! — запротестовал Гольдман.
— Эта мастерская и должна выглядеть сиротой. Что б ни в чью голову не могла закрасться мысль, что это подстава.
— Далеко от входа! — продолжал настаивать Гольдман.
— И это нам на руку. Кому надо, тот найдет нас и здесь, — настаивал Кольцов. — Отсюда хорошо видна вся площадь. И смежная комната не лишняя. В ней посадим кого-нибудь из наших. Желательно, молодого и сильного.
— Подстраховываешься?
— Размышляю, — Кольцов обернулся на голос отдающего какие-то распоряжения Красильникова. — Семен! Вопрос!
Красильников подошел к ним.
— Ты Феодосию хорошо знаешь?
— Бывал.
— Представь себе: пришел сюда тот, кто нас интересует.
— А ты сомневаешься?
— И что дальше?
— Затащим его туда, — Красильников указал глазами на смежную комнату. — Допросим.
— А на улице его напарник ждет.
Красильников слегка задумался:
— Не тронем, проследим за ними.
— День. Народу на улицах, как обычно. Опытный и осторожный человек слежку сразу заметит. И что?
— А черт его…
— Огород перекопали, да ничего не посеяли, — сказал Гольдман. — Бандиты исчезли.
— Ну что вы, ей-богу! — слегка вспылил Красильников. — Бандиты не умнее нас. Пусть придут, остальное придумаем.
— Нет, Семен, давай уж на берегу думать. Потом будет поздно, — спокойно сказал Кольцов.
К утру мастерская выглядела так, будто находилась здесь едва ли не со дня основания Феодосии.
* * *…Ранним утром Красильников спустился в порт, стороной обошел два огромных элеватора-зернохранилища и большое количество окружавших их пакгаузов. Несмотря на такую рань, здесь уже кипела работа. Вся территория, на которой размещалось это хозяйство, в спешном порядке было огорожено высоким колючим забором. По распоряжению Белы Куна и Розалии Землячки местный начальник Особого отдела Зотов проводил повторную перерегистрацию бывших белогвардейцев. Но тюрьма уже была переполнена, места не хватало. И в этой загородке предполагалось какое-то время держать арестованных, разбираясь с каждым по отдельности.
Для объективности разбирательства, по указанию председателя Реввоенсовета Республики Троцкого, по всему Крыму были созданы специальные «тройки». Лев Давыдович считал, что они помогут поскорее очистить Советскую республику от белогвардейского подполья. О том, что Врангель оставил его здесь, ни у Троцкого, ни у многих высокопоставленных большевиков сомнений не было. «Тройки» были придуманы исключительно для того, чтобы и допросы и наказания выглядели объективными и справедливыми. Не могут же в самом деле три большевика ошибаться!
Красильников к молу не пошел, а свернул к портовому Карантину, сожженному врангелевцами во время бегства. Высокие стены Карантина были покрыты копотью, окна выгорели. За ним друг против друга стояли две уцелевшие, но никому сейчас не нужные сторожки, возле которых копошилась ребятня.
Когда Красильников вышел из-за обугленного Карантина, возле сторожек уже никого не было. Мальчишки попрятались.
Он подошел к одной сторожке, заглянул внутрь. Пол был выстлан толстым слоем порядком перетолченной соломы. И нигде никого — тишина.
— Эй! Пацаны! Выходите! Есть дело! — крикнул Красильников в глубину сторожки.
Долго никто не отзывался. Только там, в глубине, слышалось соломенное шуршание и приглушенные голоса. Видимо, мальчишки совещались.
— Ну, не бойтесь! Выходите! Надо потолковать! — вновь повторил Красильников.
Снова там звучали тихие голоса. И наконец в проеме пошедшей на растопку двери, появился долговязый и тощий прыщавый мальчишка. Если бы здесь был Юра Львов, он бы узнал своего приятеля Леньку по прозвищу Турман.
Турман поглядел на Красильникова, и глаза его расширились от удивления.
— Вы?
— Ты чего? Узнал, что ли? — спросил Красильников.
— Ага! — расплылся в широкой улыбке мальчишка.
— Может, обознался? Я тебя не помню.
— А вы меня не видели.
— Ну, ты, брат, с фантазией! Ты меня видел, а я тебя нет?
— Так и было.
— Ну, расскажи.
— Кореш у меня был Юрка, да вы его знаете.
— Львов, что ли? — пришло время удивляться Красильникову.
— Я у него фамилию не спрашивал. Просто кореш. А у него родного дядьку беляки в Севастопольскую крепость кинули. Он красным шпионом был. Про него во всех газетах прописали. Юрка из Киева приехал, дядьку выручать. А как выручишь? Деньги нужны.
— Что-то припоминаю. Юрка у какой-то женщины кошелёк украл.
— Да не он, я кошелек тиснул. Юрке кинул, шоб притырил. Ну, спрятал. А она нас закнокала, сирену включила. Ну, вой подняла.
— Помню, было такое. Но тебя я там не видел.
— Я ж не червонец, шоб светиться. Я издаля за вами наблюдал, как вы его повели…
— Так! Это мы выяснили! — остановил Красильников воспоминания. — Давай, лучше, о деле! Дело серьезное!
— Можно, — согласился Турман и спросил: — За так, чи сармак будет?
— А что нужно?
— Шамовка[29].
— Сколько вас тут?
— Много. — Турман обернулся и крикнул в глубину сторожки: — Слышь, Гнедой! Пересчитай, сколько нас?
