Борис Яроцкий - Русский капкан
И все же трудно было поверить, что именно так генерал Миллер думал о России. При таком понимании он, может быть, со времени принял бы сторону своего сослуживца генерала Самойло. Но – сомнительно…
Не каждый день, а когда позволяла обстановка и настроение, Евгений Карлович Миллер, как прилежный школьник, вел дневник – на всякий случай, рано или поздно предстояло садиться за мемуары. О такой войне, как мировая, будут писать и герои и мерзавцы, по их мемуарам историки расскажут, кто персонально на поле брани выигрывал сражения.
Всего лишь месяц назад, в июне 1919 года, Миллер стал главнокомандующим, а массового дезертирства уже было не остановить.
51
Ближе к вечеру контрразведчики доставили Насонова в штаб русской Белой армии. Но доставили почему-то не к генералу Миллеру (он отдавал распоряжение на арест), а к генералу Марушевскому. (С июня по август 1919 года они занимали одну должность с той лишь разницей, что Марушевского назначал адмирал Колчак, а Миллера – премьер-министр Керенский, который к этому времени перебрался в Америку и возглавил русское правительство в эмиграции.)
Сразу же по прибытии Миллера между генералами возникло соперничество. Часто случалось: если генерал Миллер отдавал приказ, генерал Марушевский его отменял, и наоборот, приказы Марушевского отменял генерал Миллер. Для войск приказы этих двух генералов имели одинаковую силу.
В Экспедиционном корпусе сначала их соперничество не принимали во внимание: главным было то, что русские батальоны, не важно, кто им отдавал приказы, в боевых действиях участвовали примерно так, как участвовали американцы с англичанами.
Русские воевали неплохо, но копили обиду – в Белой армии изо дня в день усиливался ропот: успехи русских союзники приписывали себе, неудачи союзников выдавали как неудачи русских. Причиной было все то же соперничество двух генералов. В русской офицерской среде уже говорили вслух, дескать, Миллер – марионетка союзников, а вот Марушевский – истинный патриот России.
«Двоевластие» в русской армии не могло долго продолжаться, и генерал-майор Айронсайд распорядился откомандировать генерала Марушевского в Англию для отбора русских студентов, которые обучались в зарубежных университетах, готовить из них прапорщиков – и таким образом пополнить младший командный состав Северной русской армии.
Но пока Марушевского не откомандировали, он по-прежнему выполнял свои прямые обязанности.
В штабе, куда под конвоем доставили Насонова, дежурный офицер кратко распорядился:
– К Марушевскому.
– Мне приказано к генерал-лейтенанту Миллеру… – твердо напомнил контрразведчик со шрамом через все лицо.
– Генерал-лейтенант Миллер в командировке, – ответил ему дежурный.
– И как долго?…
– Не задавайте лишних вопросов, штабс-капитан. Командующий только вчера улетел…
– Мне приказано арестованного к командующему, – повторил штабс-капитан, имея в виду, что законный командующий все-таки генерал-лейтенант Миллер. С его вступлением в должность Белая армия стала регулярно получать денежное довольствие. Деньги, как известно, могучий стимул для любой деятельности – будь то геройство или подлость.
Дежурный офицер был непреклонен:
– Обращайтесь к генералу Марушевскому.
«Коль не к Миллеру, значит, уж точно, командующий отсутствует». – И у Насонова мелькнула обнадеживающая мысль: это, пожалуй, и к лучшему. Миллер мог спросить, почему агенты, внедренные вместе с ним в Красную армию Северного фронта, оказались в руках у чекистов.
Многих агентов генерал-лейтенанта Миллера Георгий Насонов знал в лицо: да и как было их не знать, если вместе учились на курсах Красного Креста, стояли в одном строю, когда их, новоиспеченных лейтенантов американской армии, в качестве переводчиков распределяли по частям экспедиционного корпуса, когда на крейсере «Олимпия» шли к берегам Мурмана. Было время познакомиться и наговориться.
Но уже в Архангельске некоторые выпускники курсов – как растворились. Потом Георгий случайно их обнаруживал в разных полках и батальонах Красной армии, они вдруг оказывались призванными на службу местными военкоматами.
Из этого выпуска по крайней мере два офицера – Самойло и Насонов – официально числились переводчиками при штабе Экспедиционного корпуса. Штаб размещался в Архангельске. В этом городе они знали каждую улицу и каждый причал.
С согласия командующего Экспедиционными войсками и по поручению генерала Миллера они выполняли задания разведывательного характера. И то, что Миллер находился в войсках, Насонову было только на руку. Потом он узнал, что командующий Миллер будет отсутствовать несколько дней – вместе с командующим английским экспедиционным корпусом генерал-майором Садлер-Джексоном инспектирует Олонецкую армию. Предстояло эту армию, обескровленную в боях, объединить с Мурманской армией и не допустить красные войска на Кольский полуостров.
Настырный контрразведчик добился того, что его принял командующий, но не Миллер.
И вот перед Марушевским – офицер в форме лейтенанта американского Экспедиционного корпуса. Под фуражкой – бинт.
– Вы кого мне привели? – Генерал уставился на штабс-капитана.
– Красного лазутчика, ваше превосходительство, – отрапортовал контрразведчик.
– Он по-русски понимает?
– Он русский. Прапорщик.
– А почему тогда он в погонах лейтенанта?
– Он, ваше превосходительство, по рекомендации его превосходительства генерал-лейтенанта Миллера обучался в Америке. После окончания курсов Красного Креста прапорщику Насонову присвоено воинское звание «лейтенант».
– Штабс-капитан, вы свободны. Понадобитесь, я вас вызову.
Оставшись вдвоем, Марушевский по-доброму взглянул в глаза арестованному, по-дружески спросил:
– По какой специальности вас выпустили?
– По специальности «переводчик».
Марушевскому было известно, что Миллеру Генштаб разрешил не в ущерб действующей армии отобрать на спецучебу офицеров из числа легкораненых, в перспективе, что они будут работать в разведке союзных войск.
– Где и когда вы получили ранение? – спросил Марушевский.
Насонов с недоумением взглянул на генерала: не для этого же контрразведчик забрал его из госпиталя, не дав даже хоть немного залечить рану. А тут еще проклятая «испанка» уже не первый день кидала на койку.
Ответил, как было на самом деле:
– Жандармы разгоняли толпу, а я в этот утренний час направлялся от родителей…
– Ваши родители местные?
– Местный мой отец.
– Он – кто?
– Фабрикант…У него лесопильный завод…
– Это он поставляет шпалы для Северной железной дороги?
– Так точно.
– Понятно, – недослушал генерал, и тут принялся уточнять: – Вот вы, господин прапорщик, человек из благородной семьи, на вас так надеялся Евгений Карлович, а вы в такой ответственный для нашего отечества момент стали красным лазутчиком.
– Это клевета, – глядя в уставшие от бессонницы глаза генерала, уверенно произнес Насонов. – Здесь какое-то недоразумение.
– Тогда объясните, почему контрразведка вами заинтересовалась? В этом учреждении даром хлеб не едят.
– Это учреждение я очень уважаю. Меня с детства приучил отец уважать всевидящее око государя. Будь то в армии или где еще. Когда на заводе моего отца назревает бунт, то есть забастовка, мой отец обращается в тайную полицию, чтоб выявили смутьянов. На такое благородное дело денег не жалеют…
Насонову было известно, что генерал Станислав Марушевский – родной брат виленского банкира Зиновия Марушевского – намеревался после войны открыть торговлю лесоматериалами.
Допрос уже напоминал беседу еще не задушевную, но чуть ли не приятельскую. Опасность отодвигалась. А ведь обвинение тянуло на расстрел. Подумал было: «Как своевременно заслонился родителем».
– За линию фронта меня посылал их превосходительство генерал-лейтенант Миллер.
– С какой целью?
– Ваше превосходительство, не имею права разглашать военную тайну.
– Я ваш непосредственный начальник, и мне вы должны докладывать.
– Не имею права, – повторял прапорщик.
– Тогда придется вас вернуть к штабс-капитану Подкопаеву. Он допрашивает с пристрастием. Вы этого хотите?
– Никак нет… Если будет разрешение его превосходительства генерал-лейтенанта Миллера, я со всей душой…
– Подкопаев! – Марушевский приоткрыл дверь.
Штабс-капитан стоял поблизости и слышал весь разговор.
– Определите прапорщика на гауптвахту. Предоставьте ему возможность вспомнить все, что он докладывал неприятелю.
Георгий невольно подумал: пытки не избежать, а выиграть время можно. Почему-то была надежда на безымянных разведчиков, которые работали в штабе белых. Большинство из них усердствовало за материальное вознаграждение. Практиковалась и помощь семьям, проживающим на советской территории.
