Свен Хассель - Блицфриз
Подбегают несколько солдат из заднего эшелона. Мы даже не знаем их фамилий. Три дня назад мы обнаружили их в дзоте полумертвыми от страха.
— Ложись! — предостерегающе кричит Старик. Не обращая на него внимания, они бегут со всех ног, видимо, обезумев от ужаса, и кричат:
— Таффарищ, таффарищ, nicht schissen![130]
Видимо, они принимают нас за русских. Высоко подняв руки, бегут прямо к кошарам.
— Пресвятая Казанская Богоматерь, — бормочет Порта. — Бегут так, что можно подумать, сибирский комиссар кусает их за заднее место!
— Стой! Ложись! — кричит им Мозер, жестикулируя обеими руками.
— Nicht schissen, nicht schissen, таффарищ!
Первый из них подбегает к кошаре и собирается пинком открыть дверь.
— Головы вниз! — кричит в ужасе Порта.
Извергается вулкан. Кошары исчезают, за первым взрывом следует целая серия.
От испуганных солдат ничего не осталось.
— Господи! — восклицает в изумлении Мозер. — Что это было?
— Подарок от Сталина, — блаженно улыбается Порта. — Эти герои-интенданты привели его в действие, открыв дверь!
— Черт возьми, вот это взрыв, — говорит Малыш довольным тоном. — Я был прав насчет того кота. Иван мастерски ставит сталинские подарки! Понять не могу, как можно в здравом уме входить в такое место. Это ж просто веселить Ивана.
— Ладно, пошли, — лаконично говорит Мозер, беря автомат наизготовку.
— Подождем еще минутку, герр обер-лейтенант, — говорит Порта. — Иван идет посмотреть, кто на сей раз получил сталинский подарок.
— Вот мы, ребята! — усмехается Малыш, открывая огонь из пулемета.
Группа русских с криками падает под градом пуль.
— Пошли! — кричит Порта, и мы бежим со всех ног по глубокому, рыхлому снегу.
Русские солдаты лежат, обливаясь кровью, среди деревьев. Один смотрит в удивлении на свой распоротый пулеметной очередью живот и негромко стонет.
Рота строится. Мозер приказывает рассчитаться по порядку номеров. Недостает четырнадцати человек. Нас осталось только семьдесят три. Больше трехсот лежат позади мертвыми.
Командир роты как будто падает духом. Задумчиво водит рукой по кобуре маузера.
Малыш сворачивает самокрутку из табачной трухи в кармане. Глубоко затягивается, долго держит дым во рту. Потом передает ее Порте. Всем из второго отделения хватает по затяжке. Артиллерия грохочет, снаряды со свистом летят к немецким позициям. Небо на западе представляет собой море пляшущего пламени. Кажется, что весь горизонт в огне.
— Кто сказал, что Красная армия разбита? — саркастически спрашивает Порта.
— Кончай ты, — раздраженно ворчит Старик. — Думать об этом противно.
— Если наш прорыв затянется, — продолжает Порта, — можешь вычеркнуть Йозефа Порту, милостью божией обер-ефрейтора, из списков великой немецкой армии.
Профессор совершенно сломлен и лежит, плача, в снежной яме. Малыш наклоняется над ним.
— Зря ты пошел в эту гнусную армию, сынок. Но раз ты здесь, советую держаться поближе ко мне. Я позабочусь, чтобы ты вернулся в свои чертовы горы.
Сует в рот Профессору половину консервированной груши.
— Жуй медленно, глотай сок. Это не хуже, чем сунуть перцу в очко ленивой лошади. Она пытается убежать от своей горящей задницы!
Я несколько раз увязаю в глубоких сугробах, другим приходится возвращаться и вытаскивать меня. Этот мягкий, рыхлый снег — ужасная штука. Наконец я так устаю, что прошу оставить меня на месте. Плачу, как Профессор. У большинства нервная энергия на исходе.
Мы идем прямо через полосу высоких колючих кустов, раздирающих в клочья нашу кожу и одежду. По лицам струится кровь и смешивается с потом.
Снегопад постепенно прекращается. Между тучами светит полная луна. Небо становится почти ясным. Нам видно далеко, и мы не наткнемся случайно на противника, но русским тоже легче увидеть нас. Наши шаги становятся удивительно гулкими. Мы в испуге останавливаемся и прислушиваемся. Впечатление такое, что идем по полым стволам деревьев.
«Бонг! Бонг!» — раздается при каждом шаге.
— Быстрее! — подгоняет нас Старик. — Не писайтесь от страха, детки. Мы всего лишь идем по болоту. К счастью, оно замерзло.
Камыш высотой в человеческий рост скрывает нас, и мы чувствуем себя в безопасности. Неожиданно мы оказываемся посреди деревни и со всех ног несемся мимо ближайших домов.
— Стой, кто идет? — раздается из темноты. Сверкают дульные вспышки автомата. Очередь превращает лицо ефрейтора Беле в кровавое месиво.
— Вперед! — кричит Мозер. — Одиночный огонь!
Часовые уничтожены огнем всей роты. Мы бежим, бросая гранаты в окна, пинками распахивая двери и расстреливая спящих солдат. Укрываемся за большими штабелями боеприпасов.
Порта бездумно бросает мину среди ящиков. Взрыв буквально вышвыривает нас из деревни. Через секунду это место превращается в грохочущий ад, взрывы следуют один за другим.
— В жизни не видел такого безмозглого идиота! — кричит Мозер, осторожно поднимаясь, по лицу его течет кровь.
— Отличный взрыв, — безмятежно улыбается Порта. — Иван, должно быть, в штаны наложил.
Какое-то время мы идем по узкой дороге, развороченной танковыми гусеницами, потом Малыш вдруг ложится.
— Танки! — шепчет он, указывая на длинный ряд Т-34, стоящих наготове среди деревьев.
— Есть у нас что-нибудь для тайной вечери? — шепотом спрашивает Порта. — Жаль, я мало похож на Сына Девы Марии!
— Ему повезло не оказаться на мировой войне, — устало вздыхает Малыш.
Мы делаем большой крюк, обходя Т-34, пробираемся через лес, состоящий только из молодых деревьев, и вновь оказываемся на большой, открытой равнине. Перед нами несколько холмов, которые нужно пересечь.
Длинная колонна русских грузовиков с синими светомаскировочными фарами медленно движется на запад. Повсюду взлетают ракеты. Клокдорф и Старик поднимаются на гребень холма, оставшаяся часть роты остается в укрытии.
— Нам нужно пройти через русские позиции у подножья этих холмов, — объясняет Старик, когда оба возвращаются.
— Пошли! — командует Мозер, меняя рожок автомата. Рота рассредотачивается и, пригибаясь, движется к холмам. Фосфорные ракеты висят над местностью, будто лампы без проводов, заливая ее призрачным светом. Мы ясно видим линии траншей и дзотов.
Трассирующие пули прочерчивают пунктирную линию над неровной землей. Мы неподвижно лежим в снегу, собираясь с духом. Обер-лейтенант толкает Старика в бок.
— Последнее препятствие, Байер! Надо дойти до финишного столба! Ради Бога, не теряй остальных из виду!
— Как быть с ранеными? — сдержанно спрашивает Старик.
— Каждый должен сам принимать решение, — отвечает Мозер, отворачиваясь.
Мы пробираемся к позициям. Если русские нас заметят, шансы уцелеть будут равны нулю.
— Где, черт возьми, Иван? — шепотом спрашивает удивленный Порта, когда мы достигаем русских позиций и видим траншеи во всю их длину. Нигде нет признаков жизни.
— На позициях должны быть люди, — шепчет Клокдорф, сжимая в руке гранату.
— Немецкие позиции вон там, у опушки леса, — негромко объясняет Мозер.
— Тогда Иван явно недалеко, — шепчет Малыш. — Он не дает немцам оторваться.
— Все здесь? — шепчет, оглянувшись, Мозер.
— У всех есть билеты, чтобы предъявить на входе? — с усмешкой шепчет Порта. — Если кто попытается проскользнуть, будет серьезно оштрафован.
Мы бесшумно подползаем к траншее. Порта указывает стволом автомата.
— Вот наш старый приятель Иван. Я уж было испугался, что он устал воевать и уехал домой.
— Ну уж нет, — шепчет Малыш. — Иван ни за что этого не сделает.
Советские солдаты сидят на краю траншеи, полуприкрытой белым маскировочным брезентом. Их сотни. Поразительно, что они нас не видят.
— Гранаты, — шепчет обер-лейтенант. — Всем вместе.
Мы быстро отвинчиваем предохранительные колпачки.
— Бросаем! — негромко приказывает Мозер.
Гранаты взрываются в узкой траншее, будто артиллерийские снаряды.
Неожиданность полная. На позициях начинается паника. Мы умело преодолеваем траншею и прорываемся на ничейную землю.
Взрываются несколько мин. Человеческие тела летят в воздух над пламенем взрывов. Огонь выжигает им глаза. Черепа трескаются, будто морские раковины под колесами трактора. Порта с Барселоной перерезают колючую проволоку. Мы бежим прямо к русскому наблюдателю, который тут же открывает по нам огонь. Малыш гигантским прыжком бросается на него и душит.
Однако русский забирает с собой на тот свет пятерых наших.
Порта и я волочем Штеге за собой на брезенте. Он жутко кричит, когда мы протаскиваем его через колючую проволоку. Он один из немногих раненых, которые все еще с нами. Остальные брошены.
Русские оправились от первого потрясения. Слышны громкие команды. В нас летят фанаты, пулеметы поют свою трескучую песню. В небе над нами висят сотни ракет.
