Юрий Костин - Немец
Тот, в свою очередь, не переставая удивляться поворотам судьбы, глаз не сводил с Риты. В этот вечер она показалась ему еще очаровательней, чем во время их первого свидания в Мюнхене и встречи в аэропорту. Он волновался, но волнение было приятным, долгожданным.
— Расскажи, что ты делаешь в этом городе?— спросил Антон, разглядывая бокал с вином.
— Тебе не будет интересно,— ответила Рита, махнув рукой.— Впрочем, расскажу чуть позже. Очень хорошо, что тебе удалось вырваться. Мне обязательно нужно было тебя увидеть…
— Мне тоже очень хотелось увидеть тебя,— произнес Антон.— Знаешь, в эту самую минуту я ощущаю такое спокойствие, будто все плохое осталось навсегда в прошлом. Мне даже иногда кажется, что я сплю. Причем, просыпаться совсем не хочется.
— Антон, я должна тебе сказать… То, что было в Мюнхене… В общем, со мной до тебя такого не случалось. Я повела себя слишком спонтанно, мне кажется, тебя это могло насторожить.
— Что ты имеешь в виду?
— Это трудно объяснить. Послушай, давай уйдем отсюда, погуляем и поговорим.
—Давай здесь поговорим,— возразил Антон.— Тебе тут не нравится?
— Нравится, очень нравится, не в этом дело… Ну, я прошу тебя…
— Окей, разумеется,— Антон слегка растерялся, попросил счет.
В душу закралось нехорошее предчувствие.
Они прошли по набережной вдоль небольшого причала, где легкая волна нежно плескалась о борта лодочек, поднялись к главной дороге, пересекающей городок от начала до конца, до стен старинного бенедиктинского монастыря.
— В этот час можно в монастыре гулять?— спросил Антон.
— Конечно,— ответила Рита.— Как раз сейчас там тихо и, должно быть, никого нет. Ведь уже почти десять часов вечера. Пойдем!
Они перешли дорогу, проследовали через низенькую арку и оказались на территории монастыря. Первое, что увидел Антон,— металлические фигурки козлят. Подобно этим странным скульптурам, все здесь было неподвижным. Казалось, время остановилось, и не было за воротами обители суетливого мира. Посреди монастырского двора рос огромный дуб. На лавке, ожерельем опоясывающей старинное дерево, мирно спала белая кошка.
Пройдя через древнюю галерею, заложенную, как гласила надпись на мраморной доске, аж в 780 году, Рита и Антон оказались на Площади Иезуитов, перед воротами, ведущими к монастырской церкви. Ее живописные башни всегда были главным символом Мильштатта.
Справа от ворот находилась ниша, которая привлекла внимание Антона. В ней разместились две мемориальные доски, а над ними были начертаны годы двух мировых войн: 1914–1918 и 1939–1945. Венчала композицию картина, изображающая Иисуса в розовом хитоне, склоняющего голову над умирающим солдатом. В этой картине одновременно было столько скорби, боли, всепрощения и надежды, что Антон остановился как вкопанный, не в силах оторвать от нее взгляда.
Подул легкий ветерок, зашелестела листва. Антон и Рита вошли на территорию церкви, которая одновременно служила местом для двух десятков старинных захоронений.
— Очень необычная картина,— промолвил Антон, в задумчивости оглядывая пейзаж.
— Ты про фреску в нише перед входом?
— Да.
— Что в ней необычного с твоей точки зрения? Это просто памятник австрийцам, которые не вернулись с войны, да и все…
— Понимаешь, Рита, я еще никогда не видел памятников, как бы это сказать, простым солдатам стран, с которыми мы воевали… Очень странное чувство.
— У тебя это вызывает протест?
— Разумеется, нет. Просто надо привыкнуть. Ты вот знаешь, например, что немецкая речь у нас до сих пор на подсознательном уровне воспринимается через рассказы, фильмы, воспоминания о войне? То есть, настораживает.
— Правда? Очень странно. Столько лет прошло после войны. А, потом, солдаты есть солдаты… Они идут воевать, потому что кто-то развязывает войны — у простых людей никогда не было выбора. Но у каждого из них был и есть Бог, и только он один утешает, приходит на помощь в самый трудный час… Это и есть главный смысл картины. Это же не памятник фашизму, в конце концов…
— Я понимаю, скорее даже, чувствую. Знаешь, хорошо бы сделать общий памятник павшим солдатам всех воевавших армий, потому что для Бога все равны.
— Да, хорошо бы…
— Хорошо, только невозможно,— подумав, добавил Антон.— Даже памятники, бывает, продолжают воевать.
Они молча гуляли по монастырю. Наконец, уселись на лавку под дубом, где дремала местная кошка. Антон взял Риту за руку. Она придвинулась к нему.
— Рита,— заговорил Антон.— У меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то рассказать, но никак не можешь решиться. Я не ошибаюсь?
Рита убрала руку, слегка отстранилась от Антона:
— К сожалению, Антон, ты угадал…
— Тогда говори, не бойся. Что произошло?
— Антон, я знаю, зачем ездил в Россию твой приятель Ральф Мюллер. Я знаю про ваши похождения в одной русской деревне. Мне известно, что за вами следили спецслужбы и что вы, в итоге, так и не нашли то, что искали…
Во многих книгах читал Антон фразу «как гром среди ясного неба», но только сейчас понял, что она означает. Действительно, слова Риты прозвучали для него словно гром среди ясного и чистого альпийского неба, в этом райском дворике под старинным дубом. Обида и разочарование охватили его. Однако на смену минутной слабости и отчаянию пришли тупое спокойствие и уверенность.
— И что с того? Если ты так много знаешь, тебе должно быть известно, что дело это теперь прошлое. Решили поиграть в детектив, и у нас ничего не вышло. Жизнь, оказывается, очень прозаичная штука.
— Антон…
Рита смотрела на него с искренним сожалением. Ему даже показалось, что в ее глазах появилась жалость, и это взбесило.
— Рита, можно ведь было обойтись без всей этой игры. Или как?
— Послушай, в этой игре я всегда была на твоей стороне.
— Что ты говоришь? Каким же образом?
— Я тебе все расскажу. Ты только верь мне, хотя я понимаю, что это нелегко…— Рита вздохнула.— В «Хофброе» я появилась неслучайно. Мне необходимо было завязать с тобой знакомство и понять, на чьей стороне ты играешь…
— Это понятно, что неслучайно. Скажи мне сначала, на чьей стороне ты играешь сейчас?
— В общем, я играю на стороне «хороших парней». Я работаю в агентстве БНД. Тебе знакомо это название, надеюсь?
— Твою мать… Я хотел сказать, этого мне только не хватало,— Антон покачал головой.— И как же мне везет в последнее время на спецслужбы!
— Итак, что сказано, то сказано,— вздохнула Рита.— Нам не давала покоя странная активность, которую развил некто Курт Шерхорн, личность неординарная, в свое время он играл не последнюю роль при выполнении специальных миссий так называемого Института по изучению наследия предков…
— Ага, чертов институт «Аненэрбе». Жил себе и не думал, что буду это название повторять по десять раз на дню.
— «Аненэрбе». Господин Шерхорн стал следить за семьей Мюллеров из Ландсхута, интересовался историей Мюллера-старшего, сгинувшего во время войны где-то на Восточном фронте. И тут неожиданно появляешься ты. Нам поначалу показалось, что ты из русской разведки, но догадка не подтвердилась.
— Похож на шпиона?
— Если мы говорим о киностереотипах, ответ утвердительный… После мы предположили, что ты одиночка, что-то ищешь в частном порядке, ведь подозревать тебя в сговоре с Шерхорном у нас оснований не было. Связались с русскими коллегами… Мы с ними в последние годы активно сотрудничали по проблеме реституции. Ну и с этого момента стали с ними обмениваться информацией о ваших «захватывающих» приключениях, не теряя при этом из виду Курта Шерхорна. Когда его, по согласованию с нами, безнаказанно выпустили из России, я отправилась по его следу, потому что выяснилось, что его путь лежит в Чехию, в замок Либенштайн — во времена национал-социализма это была одна из тайных резиденций спецслужб, которые курировал рейхсфюрер СС. Шерхорна я там уже не застала. Он поехал к себе домой, в Мильштатт…
— А, теперь понимаю, зачем ты здесь. Но я-то тут при чем, если наши с тобой отношения — всего лишь часть твоей работы?
— Не торопись, пожалуйста… Все же вы, мужчины, бываете чрезвычайно нетерпеливы. И вот я здесь, в Мильштатте, в двух кварталах от места, где обосновался Шерхорн.
— Смотри, не упусти дедушку. Того и гляди, сбежит опять в Россию.
— Не сбежит. Лишь бы только был жив и здоров. Он — последняя ниточка к разгадке большой тайны.
С неба упали несколько больших дождевых капель. Зашелестела листва над скамейкой. Некоторое время они сидели молча, игнорируя дождь.
— Рита,— прервал наконец молчание Антон,— и все-таки, зачем я сюда приехал?
— А ты не понимаешь? Хотя, конечно, можешь не верить мне, тем более после того, что я тебе рассказала. Но, обещаю, с этой минуты, между нами не будет никаких недоговоренностей, никакой лжи.
