Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Бондаренко до боли в глазах вглядывался через ветровое стекло в бегущее навстречу асфальтированное шоссе, чуть припорошенное снегом, боясь проскочить то место, откуда ближе добраться до лесхоза. Ориентир он запомнил: метров полтораста за подбитым фашистским танком, оттащенным в сторону, чтобы не мешал проезду по шоссе.
"Оппель-капитан" обогнал длинную колонну крытых парусиной грузовиков, заполненных солдатами. Они сидели на поперечных лавках, спиной к кабине шофера, прижавшись друг к другу. Чтобы лучше рассмотреть, Бондаренко приоткрыл боковое стекло, услышал выводимую на губных гармониках печальную мелодию.
"Да, радоваться вам нечего, – подумал он. – Мало кто из вас вернется в свой родной фатерлянд!"
Правее шоссе проселочной дорогой вдоль кромки леса спешили на санях полицаи, вооруженные винтовками, автоматами. Полицаев нетрудно было узнать по белым нарукавным повязкам на штатской одежде.
Шофер, пожилой немец, все время молчавший, произнес:
– Спешат!
– Куда?
– Занимать позиции. На рассвете партизан колотить будем.
Семена кольнули эти слова.
– Прибавь газку! – строго сказал он. – И так уж темно стало.
Навстречу шел бронетранспортер. За ним несколько крытых грузовиков.
А вот и село, которое шоссе разрезало пополам. За ним через несколько километров должен быть деревянный мост через неширокую реку, а там в полукилометре и подбитый танк.
Только въехали в село, на дорогу выбежал автоматчик, отчаянно замахал.
Оказалось, только что партизаны взорвали мост.
Регулировщик показал рукой объезд: справа, проселочной дорогой, у самого леса. Пояснил, что потом надо будет взять еще правее.
В глубоком снегу машина забуксовала, мотор стал давать перебои, заглох.
Шофер и Бондаренко вышли из машины.
"Придется отсюда добираться до отряда", – подумал Бондаренко. Полез в карман за пистолетом, не успел, остановила команда:
– Хенде хох!
Из леса выскочили несколько человек с автоматами.
Шофер и Бондаренко поспешно подняли руки.
По тому, как была произнесена команда, сержант догадался, что это не гитлеровцы: немцы произносили эти слова совсем иначе.
Догадка подтвердилась, когда Семен услышал русскую речь.
– Быстрее, ребята! Обезоружить, связать руки и – уходить!
На Бондаренко навалились сразу двое, вытащили из кармана пистолет.
– Осторожнее, ребята! Свой я! – невольно выкрикнул сержант, не зная, что задумали задержавшие их. Вдруг тут же или в лесу и укокошат! Но кто они? Может, из отряда? А может, партизаны? А может, полицаи? Нет! Зачем же полицаям задерживать немецкую машину! Эх, была не была! И добавил, погромче: – Бондаренко я!
– Какой такой Бондаренко? – спросил тот, кто связывал ему руки.
– Ну, Семен! Семен Бондаренко!
– Сержант?
– Он самый! Не разгляжу тебя.
– Сидоров я, из роты Ливанова. Знаешь Ливанова?
– Ну как же! Старший лейтенант из райвоенкомата!
– Ну и ты вроде ты: видал тебя в отряде. Откуда тебя черти принесли? Тот-то, другой, хоть настоящий фриц или тоже из наших?
– Настоящий! – невольно улыбнулся Бондаренко. – Да развяжи руки-то! Вот Фома-невера! Не убегу!
– Ладно уж, развяжу. А тикать тебе, если ты подлинный Семен, только в отряд. Пошли.
Пошли не в лес, как думал Бондаренко, а дальше, проселочной дорогой. Слева темнела окраина села. Свернули к селу, остановились у большого кирпичного дома, стоявшего особняком. Света в окнах не было.
От крыльца отделилась фигура.
– Свои, – тихо сказал Сидоров. Бойцам скомандовал: – С фрицем побудьте в прихожей, а мы с сержантом пройдем к ротному.
В комнате был полумрак – чуть светилась пригашенная небольшая керосиновая лампа. Сидевший за столом человек спросил:
– Успешно?
– Как сказать, товарищ командир роты: ловили кукушку, а поймался ястреб…
– Это как понять?
– Я сам еще не пойму: взяли двоих, а один вроде как своим оказался, да еще, говорит, вашим знакомым. Полюбуйтесь на него.
Командир роты вывернул побольше фитиль в лампе, взял лампу, приподнял ее и подошел к Семену. Почти одновременно воскликнули:
– Ливанов!
– Бондаренко!
– Что же вы своих ловите? – пожимая протянутую руку, шутливо спросил сержант. – Этак и перепугать можно.
– Чтой-то ты маму не звал на помощь! – засмеялся Сидоров. – Лапки, правда, вовремя вскинул, догадливо. Кто же знал, товарищ сержант, что ты в персональной фрицевской машине перед сном прогулки совершаешь? И скажи спасибо, что русский снег тебя выручил, вовремя заглушил мотор твоей персоналки: впереди мы хитроумный завальчик устроили, упал бы – синяков себе наставил на парадном месте. – И серьезно уже: – Товарищ ротный с ребятами мост подорвал, что дальше за завалом, а нас за "языком" отправил. Теперь, говорит, условия вам созданы, берите "языка", а какой ты, извиняюсь за выражение, "язык"? И с шофера что возьмешь?
– Не стони и наперед не загадывай, – заметил Ливанов. – Шофер тоже много знает. Он офицеров возит, все видит и много слышит.
– Товарищ старший лейтенант, – сказал Бондаренко. – У меня для майора есть сведения первостепенной важности. Убежден, всем нам спасибо скажут, если мы, не теряя времени, поспешим в отряд. Прошу вас, надо выходить сейчас же, немедленно. Отряду грозит большая опасность. И еще учтите: мы обогнали большую колонну грузовиков с автоматчиками. Вот-вот здесь будут…
– Шофера прихватим?
– Вы же сами справедливо сказали Сидорову, что шофер многое знает.
***
Надо было точно знать дислокацию немецких частей на том участке, на котором был намечен прорыв. Разведотдел фронта, правда, сообщил эти сведения, но с оговоркой, что они нуждаются в проверке накануне операции "Березка", так как противник может передислоцировать части, подтянуть новые. Уточненные сведения майор ожидал от разведчика, к которому пошли Алеша и Мишутка. Но есть ли у разведчика уже готовые сведения, нужные для отряда? Проберутся ли к нему Алеша и Мишутка? Смогут ли возвратиться благополучно?
Почему-то самых важных сведений майор ожидал от Семена Бондаренко.
Майор часто справлялся у Октая, не вернулись ли Алеша с Мишуткой, Вакуленчук, Бондаренко, хотя отлично понимал, что, конечно, ему не только немедленно доложат о возвращении кого-либо из разведчиков, но разведчики сами прежде всего придут к нему.
А тут еще Зиночка зачастила под разными предлогами. Зайдет, доложит, молчаливо посмотрит и тихонько выйдет. И в ее взгляде Млынский читал осуждение.
А сам он разве не переживает? А если иного выхода не было!..
Сразу стало легче, когда мичман Вакуленчук внес Мишутку.
– Жив!..
Взял на руки, стал горячо целовать.
– Жив, сынок, жив!..
Тихо и тревожно спросил:
– А где Алеша?
– У-у-убили! – еле выговорил Мишутка и заревел. Показал на правое плечо. – Т-тут з-зашил дяденька. Р-р-распороть надо.
– Сынок, милый! – встревожился Млынский, вглядываясь в изменившееся личико Мишутки, повзрослевшее, что ли. – Ты почему… зачем… так говорить стал?!
– Н-не знаю, – опять заикаясь, ответил, плача, Мишутка.
Мичман Вакуленчук отвернулся, глухо спросил:
– Можно идти, товарищ майор?
– Идите. Нет… Попрошу вас: позовите Зиночку и возвращайтесь с нею. Да не пугайте ее, пожалуйста!.. Ведь это пройдет, Мишутка? Правда, пройдет?..
***
Сведения, доставленные Мишуткой, оказались очень ценными. С трудом разбирая мелкий-премелкий, но все же понятный почерк, Млынский поразился тому, что разведывательные сведения были очень конкретными, детальными, даже указывались даты их получения.
– Вот это разведчик! – невольно воскликнул Млынский, закончив перенесение разведывательных данных на карту.
Теперь линия фронта и путь к ней от лесхоза представали значительно отчетливее. Еще возникали кое-какие вопросы, но майор был уверен, что ответить на них сумеет Семен Бондаренко, Семен, как про себя называл сержанта майор.
Вот почему Млынский так обрадовался возвращению Семена. Поручил Ливанову тщательно допросить немца-шофера, пригласил Алиева и Серегина.
– Докладывай, Семен!
Бондаренко взглянул на часы.
– Сейчас двадцать три часа тринадцать минут. А на рассвете немцы начнут карательную операцию "Волна" против нашего отряда и партизан…
– Не весело! – произнес Млынский, когда Бондаренко рассказал все, что ему удалось узнать о готовящейся операции. – Хасан Алиевич, пригласите Ливанова.
Алиев столкнулся с Ливановым в дверях.
– Товарищ майор! – тревожно доложил Ливанов. – Пленный уверяет, что утром против нас начнется самая крупная, завершающая операция.
– Семен уже сообщил об этом. Меня интересует, когда именно? Утро – понятие растяжимое.
