Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас
Потом они шли по пустому перрону. Вика обнимала девочку и приговаривала:
— Ты у меня молодец! Оправдала. Понимаешь, они сначала хотели Брусничкину. Смешно сказать. Брусничкину! Таких, как Брусничкина, я им каждый день могу приводить. А ты — типаж! Характер! Мы им еще покажем, Инга! Мы еще прогремим на всю страну!
Когда Вика выговорилась, Инга спросила:
— Вы не знаете, когда надо класть морковку в суп, когда закипит или раньше?
Вика удивленно посмотрела на девочку:
— Я никогда не варила суп. Все некогда. На ходу перехвачу в буфете… Зачем тебе суп… с морковкой?
8Несколько дней подряд поезд отходил и тут же возвращался. Хоть бы нашелся один такой поезд, который увез бы Веру. Но поезд слушался не начальника станции, а режиссера.
Инга почти не разговаривала с Верой. Смотрела на нее дичком, выпускала все свои ежовые иголки. Она исколола артистку этими «иголками», и однажды в перерыве между съемками Вера вошла в вагон, где отдыхала съемочная группа, распахнула дверь в купе Карелина и сказала:
— Павел, я больше не могу! Ищи другую актрису! Она ненавидит меня. У нас с ней ничего не получится.
— Может быть, ты сама недолюбливаешь Ингу? — спросил Карелин и внимательно Посмотрел в глаза Вере.
— Я расположена к ней. Но у меня не хватает сил. Мне кажется, я бьюсь о каменную стену. Она смотрит на меня враждебно. У нас с ней несовместимость. Ты знаешь, что такое несовместимость? Когда кровь одного человека не спасает, а губит другого… Может быть, попробуем Брусничкину, пока не поздно?
— Ты же знаешь возможности Брусничкиной, — сказал Карелин и поморщился.
— По крайней мере она все сделает как надо. Скажут: «Поцелуй маму», — повиснет на шее.
— Она повиснет, — недобро повторил Карелин. — Но она неестественна. А Инга — личность.
— А если эта личность издевается надо мной?
— Мы, конечно, посмотрим Брусничкину… но не уверен, — мрачно сказал режиссер. И вдруг спросил: — Ты помнишь, как твоя мать вернулась с фронта?
— Помню. Я не узнала ее. Я заплакала.
— Может быть, Инга тоже еще не узнала тебя?
Вера вопросительно посмотрела на режиссера. Но тот больше ничего не сказал. Вышел из купе и плотно закрыл за собой дверь. Вера уронила голову на грудь. В слишком далекое путешествие посылал ее Карелин на поезде, который отходит и тут же возвращается…
Когда мама вернулась с войны, Вере было четыре года и она жила у тети Иры. Она совсем забыла про маму, когда в дом, опираясь на палку, вошла чужая женщина, похожая на солдата. Она прижала Веру к колючей шинели. Вера вырвалась, заплакала и побежала к тете Ире искать защиты. Она так и не подошла к женщине-солдату.
Но когда мама, сломленная усталостью, прилегла на диван и уснула, маленькая Вера опасливо приблизилась к ней и стала разглядывать спящую. Она коснулась ладонью коротко подстриженных волос, погладила грубую мужскую рубашку с завязочками на груди. Вдруг мама стала тихо плакать. Тихо всхлипывая, она плакала во сне. Наверное, ей приснилось что-то страшное. Маленькая Вера растерялась, не могла взять в толк, что делать. Потом она села рядом и стала нашептывать: «Не бойся, я с тобой. Не плачь…» Голос девочки проникал в глубины сна, и незнакомая мама перестала всхлипывать, затихла. Маленькая Вера почувствовала усталость. Прислонила голову к подушке и накрылась шинелью.
Шинель покалывала щеку, как сухая травинка, и от нее пахло перегретым на солнце сеном. От этого тепла в сердце девочки неожиданно оттаял, забился серебряный родник дочерней любви, и она крепко прижалась к плечу матери. И так они спали, закрывшись одной шинелью.
Вагон качнуло. Поезд медленно пополз на свое рабочее место. Вера очнулась и посмотрела в окно. Ей показалось, что она возвращается в родной город после долгого отсутствия.
Перед тем как уехать со съемки, Карелин подозвал Вику.
— Завтра к десяти часам привези на студию Брусничкину, — сказал он.
— Брусничкину? Зачем?
— Это уж мое дело. Ты привези.
— Но ведь Инга талант, личность. Такие девочки на улице не валяются.
Вика пылала. Как будто речь сейчас шла не о посторонней девочке, а о ее близком человеке, которого она любила, верила в него.
— С ней что-то происходит… Но это пройдет. Вот увидите, пройдет… — убеждала она режиссера.
— Посмотрим, — сухо сказал Карелин. — А Брусничкину ты завтра привези.
И он ушел.
Вика стояла одна на перроне, который постепенно из съемочной площадки превращался в настоящий вокзал. Появились пассажиры, носильщики покатили свои тележки. Подали настоящий поезд. А Вика стояла посреди этого людского водоворота, и ей казалось, что идет съемка, большая, бесконечная съемка, а Инги нет.
9В тот же день Вика очутилась перед двухэтажным зданием с вывеской «Ветеринарная лечебница».
Она решительно открыла двери и вошла внутрь.
Здесь в коридоре сидели люди с больными животными. Собаки лежали на полу у ног, кошки выглядывали из сумок, ежи сухо шуршали в корзинках. Какой-то старичок держал на коленях клетку с огромным попугаем. Попугай тревожно посматривал по сторонам, и из его тесного горла вырывалось одно-единственное слово: «Табак!»
Вика прошла по коридору и неуверенно остановилась перед дверью с табличкой: «Ветврач Орлов». Дверь отворилась, и оттуда вышла девочка с огромным котом. Она прижимала кота к себе, а лапа у него была забинтована.
— Я с киностудии, — сказала Вика ожидающим и решительно вошла в дверь.
Очередь тихо заворчала.
— Есть такие собачки… карликовые пинчеры, — сказала одна старушка своей соседке. — Такую собачку можно пронести в кармане… С киностудии!
Но Вика уже не слышала этих пересудов, она очутилась в кабинете, где пахло какими-то лекарствами, а доктор сидел, склонясь над столом, и что-то записывал в тетрадь.
Вика остановилась. Доктор не заметил ее появления. Тогда она тихо кашлянула. Потом сказала:
— Здравствуйте!
— Да, да, — не переставая писать, произнес доктор. — Что у вас? Собака?
— Нет у меня собаки, — сказала Вика.
— Кошка?
— У меня ничего нет. Я с киностудии…
При слове «киностудия» доктор перестал писать и оглянулся.
Он снял очки и внимательно посмотрел на Вику. Он узнал ее.
— Здравствуйте. Что-нибудь случилось?
Он встал с места и медвежьей походкой подошел к Вике.
— Что-нибудь с Ингой?
— Нет, нет, все в порядке, — поспешила его успокоить Вика. — Так, не ладится немного.
— Не ладится… Ей, наверно, не под силу роль. Ведь она никогда не играла.
— Да ваша Инга — талант! — воскликнула Вика. — Она прогремит. Я понимаю в кинематографе. Но мне необходимо поговорить с Ингиной мамой.
— С мамой?.. — Ингин папа изменился в лице. — С мамой нельзя поговорить. Был свежий асфальт, а самосвал мчался сломя голову. Для самосвала «скорая помощь» как скорлупка…
Папа не сказал о гибели мамы, но Вика все поняла. Она опустилась на белый стул и как бы вся съежилась, потускнела.
— Как скорлупка, — произнесла она одними губами. — А как же Инга?
— Я теперь у нее и за папу и за маму… Режиссер недоволен Ингой? Я-то думал, кино ей поможет, отвлечет…
— Кино ей поможет! — полная решимости, сказала Вика. — И Вера вовсе не плохая. Но ведь она не знала, что мамы нет… Никто не знал. — Вика больше ни о чем не расспрашивала папу, она поднялась со стула и сказала: — Извините. Я пойду. А то вас ждут кошки.
— Меня всегда ждут кошки, — тихо произнес папа и долго закуривал сигарету.
— Вы только Инге ни слова, что я приходила, — сказала Вика.
Дверь отворилась, и в кабинет просунулась большая голова дога.
Ах, эта вездесущая Вика, эта девушка из кино, девушка в стоптанных туфлях, с кондукторской сумкой на плече. Никто не посылал ее в эту трудную разведку, никто не поручал дознаваться, что происходит с Ингой. Беспокойное сердце превратило ее в разведчика судьбы — сперва подсказало, что девочка неспроста не хочет жаловать «чужую» маму, потом приказало: иди узнай, разведай. И она пошла.
Теперь Вика все знает, все понимает. Инга для нее уже не капризная девчонка, не ломака, а человек, которого можно понять. Понять и пожалеть.
В первую очередь надо все рассказать Вере. Пусть все знает. Пусть решает, как быть дальше. Если она человек, то решит, как надо. Правильно. И никаких Брусничкиных!
Потом надо поговорить с Ингой.
А Карелину ни слова. Еще схватится за голову. Скажет, нельзя снимать девочку, если у нее горе. Придется Брусничкину. А она, Вика, не может слышать эту фамилию. Брусничкина! А он уже распорядился позвать ее. И завтра утром будет поджидать эту краснощекую, нос картошкой, глаза круглые, словно их начертили циркулем, а потом раскрасили зеленой акварельной краской. Эта Брусничкина все повторит, что покажут. Как попугай. Но сыграть она не сможет. Страдания попугаи не изображают. Долой Брусничкину! Никаких Брусничкиных! Будет Инга — и весь разговор!
