Г. Игнаткович - ПОГРАНИЧНАЯ ЗАСТАВА
Растрогается Мурман Хемдиевич. А если, случится, заглянет в сельсовет председатель колхоза Мириян Амиранович Тандилава, как боевой командир ДНД к своему начальнику штаба, то присутствующему придется терпеливо выслушать и чисто хозяйственный разговор. В прошлом году колхозники вместо намеченных 260 тонн чайного листа сдали государству 276, в нынешнем обязательства взяли повыше. Причем не только по чаю, но и по цитрусовым. Весь вопрос в том, чтобы эти обязательства выполнить. Работа спорится. Но после того как намаешься за день по садам да по плантациям, не так-то легко выходить на ночное дежурство. Кто заступает сегодня? Мирош Какабадзе, Реваз Ванидзе, Вахтанг Каридзе, Наиль Мемишиши?.. Хорошо. А во вторник надо бы провести собрание «Задачи дружнны на летний период».
— Все соберутся, — уверит Мурман Хемдиевич. — Если речь идет о границе, никаких отговорок.
И заметив в глазах собеседника недоверчивость: «Так уж и все? Не военный же правит людьми устав», без сомнения, скажет, как о самом простом:
— Бережем не чужое, а свое, свою же хорошую жизнь…
И опять обернется памятью в прошлое, в те годы, когда еще мальчишкой помогал пограничникам ладить, долбить в горах «ступеньки» дозорных троп, тянул провода вдоль следовой полосы. Не от соседей-сельчан «той» стороны отгораживались, а от их хозяев, которым очень не нравились ухоженные колхозные плантации, новые дома, тарахтенье первого трактора. И уже лезли, во все щели протискивались с «той» стороны диверсанты, покушаясь на новую жизнь. Пожары, выстрелы из-за угла… Нет, их беспокоило не только уже прекрасно обозримое будущее маленького села, они целились ножом, пистолетом, а то и пушками грозных армий в огромную, свободную Страну Советов. Вот тогда-то плечом к плечу с пограничниками и встали сельчане — первые бригады содействия. Мурман Хемдиевич хорошо помнит тех, кто начинал родословную добровольной дружины: Мухамед Кахидзе, Джемал Кахибадзе, Хельми Каридзе, Мухамед Хорава… Когда в село долетела весть о великой войне, которая ворвалась в страну Октября с другой границы, все они добровольцами ушли на фронт. И все они не вернулись. Мухамед Кахидзе был сражен пулей, наверное, где-то возле рейхстага, потому что в последнем письме писал: «Через неделю будем в Берлине…»
Как же после этого не выйти на дежурство, если охрана границы, можно сказать, завещание тех, кто не вернулся с войны? Смена смене идет. Зебури Нуманишвили, Амиран Какабадзе, Омари Хорава, Марина Ванидзе, Лиана Джеванши… Еще десять — пятнадцать фамилий в дополнение к основному списку дружины. Кто такие? Школьники, «юденята», как их здесь зовут, — юные друзья пограничников. Эх, как рады ребята, когда в класс к концу уже надоевших занятий протиснется парень в зеленых погонах да еще и с походной рацией за плечами. За уши не оттащишь от рычажков, трубок и проводов. И еще любимый урок — следопытство.
— Вот и сами судите, — разведет руками Мурман Хемдиевич, — выходит, все наше село в дозоре: каждое окно видит, каждое ухо слышит, и каждый глаз примечает.
О бдительности односельчан можно рассказывать и рассказывать.
Был, например, такой случай. Нури Васильевич Хорава увидел как-то вблизи своего двора незнакомца. Своих каждого в лицо знает, а этот, сразу видно, нездешний. Чей-нибудь гость? Но и на гостя не похож: какой же хозяин гостя одного оставит? И уж очень настороженный, неспокойный человек.
— Вы кого-нибудь ищете? — спросил Хорава.
— Да нет, — ответил незнакомец, — просто гуляю, знакомлюсь Выбрал же место для прогулки и не где-нибудь, а вблизи границы. Но Хорава и виду не подал, что смутился.
— Милости прошу ко мне, — сказал он как можно приветливее, — вместе поужинаем. У нас не принято обижать отказом!..
А жена давно смекнула и что есть сил поспешила к пограничникам. Когда выяснили личность «гостя», оказалось, что он отнюдь не из добрых.
Горит земля под ногами у таких «гостей». И как бы изощренно ни готовила иностранная разведка своих шпионов и диверсантов, как бы ни изучали лазутчики систему охраны границы, незваные гости забывают, что входят не просто на чужую, запретную территорию, а в огромный дом, в котором все — родня. Все народы Страны Советов.
Нет здесь места непрошеным гостям! А званые — заходи, кто же не знает горских обычаев! И вот недавно с «того» берега, что остался давно за границей, наведался в гости бывший земляк Айтан Мустафа. Интуристом прибыл, значит, особенно любознательным человеком, а ступил на улочку, где мальчишкой по лопухам кур гонял, и пропала интуристская фанаберия. Не узнал Мустафа села. Где те бедные, полуразвалившиеся лачуги? Неужели этот светлый кирпичный дом — школа? А этот дворец — клуб?
Мурман Хемдиевич прячет улыбку:
— Ты ко мне заходи, дорогой, ко мне!
И опять не верит Айтан Мустафа и щурит хитрый, все разгадавший взгляд.
— Это к моему приезду, говорит, все подстроили: и телевизор в твой дом привезли, и холодильник в угол поставили… А уж машина возле крыльца совсем не твоя. Одним словом, красная агитация.
Посмеялся Мурман Хемдиевич и повел гостя из дома в дом — подряд по всей улице. У соседей то же самое — полный достаток и радость.
— Ну что? — спрашивает Мурман Хемдиевич. — И это тоже агитация?
* * *
Алыми огоньками среди белого дня светят внизу два флага.
Теперь я знаю: вон по той метнувшейся ниткой тропе к высоте Безымянной поднимается ефрейтор Гридин Сергей. Кто дежурит на заставе? Лейтенант Истягин? Или у него выходной? Дальше — синий, морской фланг. А там кто сегодня на вахте? Не тот ли уже знакомый боевой ПСКР поблескивает иллюминаторами, в любую минуту готовый поднять якоря?
Как много содержат обычные вроде слова: граница неприкосновенна! Значит, неприкосновенна весна, неприкосновенна жизнь, подарившая мирным людям радость труда, неприкосновенно будущее вот этой юности, что готовится расправить крылья и полететь.
— Джимал, — спрашиваю я загорелого парнишку, который кажется молчаливее всех, — ты куда идешь посяе школы?
— В профучилшце, — не задумываясь отвечает Джимал. — Буду строить в селе дома.
— А ты, Зураб? А ты, Шабан?
— Я, может, останусь в колхозе или в техникум…
— А я — в хореографическое… Люблю танцевать.
— Ну, а когда призовут в армию, куда бы хотели?
— В пограничники! — почти разом ответили трое. И переглянулись: «Что за вопрос?»
— Граница большая, — добавил Джимал. — Не обязательно здесь. Шестьдесят тысяч километров, куда-нибудь да возьмут…
— Еще длиннее, — поправил друга Зураб.
И не ошибся. Вот что имел он в виду. Памятник на заставе, перед которым в святом молчании останавливается перед заступлением в наряд очередная смена, — это памятник Асену Илиеву, болгарскому пограничнику, за его героизм. В знак дружбы народов-братьев имя «граничара», погибшего на своей границе в схватке с диверсантами, приняла советская застава. Месяц назад в гости к боевым друзьям ездили наши пограничники. Ефрейтор Александр Баденко рассказывал: там точно такие же цветущие горы, такие же добрые люди, больше всего на свете уважающие труд. И застава, на которой служил Асен Илиев, тоже чем-то похожа. Может быть, такими же смелыми, мужественными солдатами?
Вечером, в точно назначенный час, на охрану границы Народной Республики Болгарки вышел необычный наряд: два советских и два болгарских пограничника. Почти одновременно, единым щелчком они зарядили автоматы и начали осторожно подниматься по дозорной тропе. Они слушали тишину, пристально смотрели в ночь и чувствовали, что за их спинами уже не одна страна, а две. И даже больше. Целый мир, мир социализма, светился домнами, дышал теплом весенней борозды, веял яблоневым цветом белых садов.
Зураб был прав, конечно, прав. И теперь все мы смотрели дальше, за синий фланг, за кромку моря, где незримо — до таких же, только с другим названием гор — пролегала граница мира и тишины.
Нодар Думбадзе. Граница — как любовь…
Погасла последняя звезда. Враз, словно сговорившись, умолкли собаки и петухи, замерли деревья. Затихло море. Растаял туман на склонах гор. И вдруг побледнела ночь. Все произошло за несколько секунд. Весь мир, точно повернувшись лицом к востоку, уставился на горбатую гору в ожидании чего-то неведомого. Величайшее из чудес — чудо пробуждения жизни — свершалось в природе…
Еще чуть-чуть, и кажется, увидишь округлость целого шара земного, зарумянившуюся корочку восточного полушария… Что же за точка, открывшая глазу все это разом — и деревню, и горы, и море, и мир, повернутый к востоку? Глазу и одновременно душе.
Я стоял на наблюдательной вышке и сторожил рассвет своего первого на заставе дежурства. Здесь, на пограничной заставе, на этой вышке, рядом с контрольно-следовой полосой и в виду сопредельного государства, высоте дается ее настоящий обзор. И если и не видно, как круглится наш земной шар, то Родину видно — во все пределы. Видна суть многих важных человеку вещей: земля родная, верность, жизнь…
