Олег Ермаков - Арифметика войны
Винтовка была горячей, будто из нее уже стреляли. Джанад ослабил хватку, вытер ладони о рубаху.
Мудрый обычай предков омывать клинок во вражеской глотке!.. Каждый день, каждый шаг, глоток воздуха кровного врага мучителен для мстителя.
Твоя жизнь переплелась с жизнью этого неведомого человека. Его жизнь душит тебя. И только смерть принесет облегчение. Смерть этого человека. А ты неуязвим.
«Не сомневайтесь в этом и следуйте за Мной. Это – прямой путь»[72].
Так он взбадривал себя.
Джанад жадно пил из бутыли. Пролившиеся капли потекли по бороде, сползли на рубашку, и пятнышки тут же испарились. Жаль, что не все кармашки патронташа забиты, всего – шестнадцать патронов. Будет ли удачным каждый выстрел?
А что, если они попытаются схватить его?
Джанад огляделся.
Прямо за ним поднимался серый склон, завершаясь округлой башкой. Напротив тлела в солнце другая вершина – нет ли между ними распадка?
Джанад не знал, идти ли ему прямо сейчас на поиски пути отступления или дожидаться вечера. Стоило пройти и по направлению к озеру, вдруг там есть более удобное место, где можно спрятаться от солнца. Джанад лежал среди раскаленных камней. Что, если появится машина, а он в это время будет искать проход? Хорошо бы знать точно, как поступать. Сейчас ему нельзя ошибаться.
Но ведь сказано: «Не бросайтесь со своими руками к гибели»[73].
Джанад еще понаблюдал за дорогой, наконец отполз, встал и направился по склону в сторону другой вершины, все время поглядывая направо и стараясь так идти, чтобы его нельзя было увидеть с дороги. Но вот валуны остались позади. Голый склон уходил прямо к дороге. А впереди, кажется, была седловина. Распадок? Чтобы добраться туда, надо было метров сто двигаться по совершенно открытому склону. Если в это время на дороге покажется машина, его сразу засекут. Велят спуститься или сразу откроют пальбу – да, если увидят ружье. Оставить «Ли-Энфильд» в камнях? Кто его здесь найдет. Джанад с неохотой снял с плеча увесистое ружье, сунул его между камнями. Расстегнул пряжку патронташа, серого от въевшейся пыли, и присыпал его галькой. После этого он с минуту напряженно прислушивался: солнечный воздух был глух, – и Джанад быстро пошел по голому склону.
Да, это был распадок; Джанад уходил по нему прочь от дороги, все еще опасаясь появления машин, окрика. Но было тихо. Он слышал только вздохи камней под ногами и собственное дыхание. Распадок уводил в глубь кряжа. Джанад видел впереди нависающие скалы с тенью. И когда до скал оставалось шагов пятнадцать, внезапно услышал шум двигателя. Это было невероятно, и в первое мгновение он оцепенел: шум раздавался не сзади, а спереди, и он быстро надвигался – как будто по этому распадку, заваленному обломками, мчалась машина.
Этого не могло быть!
Но это так и было.
Джанад бросился тем не менее вперед, навстречу этому звуку, убегать больше было некуда. Свернул, метнулся к скалам, упал на живот и втиснулся под нависающую глыбу, не слыша треска лопнувшей на плече рубашки, не чувствуя боли, рокочущий звук наполнил распадок, выворачивая глаза, Джанад увидел тень грохочущего паука, быстро перебирающую лапами, ползущую по дну распадка. Железная тень пробиралась дальше, уже миновав укрытие безоружного студента, ощупывая камни и складки, свистя и стрекоча с такой силой, что даже скальную глыбу над Джанадом проняла дрожь. Джанад проглотил комок. И только теперь расслышал и второй вертолет, двигавшийся где-то сбоку. Джанад был ошеломлен. Кровь в жилах клокотала, мешала думать, слушать, пот заливал глаза, жгло левое плечо.
Как же так? Значит, он неверно поступил, избрал не тот поступок? Шел навстречу смерти? Ведь это сама смерть прострекотала в воздухе отточенными клинками. Эти уже не разбираются, бьют без предупреждения. Стоит кому-то из каравана запаниковать – все обречены, Джанад слышал об этом. Под их огонь попадали шоферы с мирным грузом и даже автобусы, велосипедисты. Они рыщут повсюду, летая очень низко. Заслышав их стрекот, пастухи бросают отары и ищут укрытия. Джанад был свидетелем, как в автобусе, выехавшем из Кабула, все забеспокоились и многие побледнели, когда сразу после Майданшахра в небе появились вертолеты, и старик, сидевший рядом, закрыл глаза и зашептал молитву. А Джанад разглядывал пятнистые вытянутые машины с короткими плавниками-крыльями, было в них что-то рыбье, хищное, беспощадное, у него даже мелькнула мысль, что эти машины сами, без людей летают, озирая все выпуклыми большими глазами и принюхиваясь, поводя округлыми закопченными рылами.
Но почему он не сумел загодя их услышать?
Они летят очень быстро, а горы, по-видимому, до времени препятствуют звуку.
Джанаду не хотелось думать, что было бы, если бы он только входил в распадок.
С этим железным Шайтаном он не смог бы сразиться, даже если бы был Исфандиаром, пришла глупая мысль. Львы, слоны и ведьмы и даже птица Симург не сравняются с этой хитрой и быстрой машиной.
Но, говорят, их тоже сбивают, вспомнил он. Только не «Ли-Энфильдом». А где взять такое оружие. Один выстрел – и машина рухнет. Есть большие вертолеты, которые везут сотню, две сотни человек. Один выстрел – и с неба посыплются сотни кафиров.
И такое оружие есть, его привозят из Пакистана и Ирана – если караван не заметят и не расстреляют с земли или с неба. Путь такого каравана – как дорога по бесконечному мосту Сират[74].
Дяде Каджиру предлагали эту работу, как старому караванщику. Но он отказался.
…Вот о чем, наверное, поют уцелевшие верблюжьи погонщики: о ракетах в тюках, ночных переходах и рыщущих в небе джиннах со звездами на бортах.
Джанад лежал под глыбой и думал, что вот-вот встанет и продолжит обследование распадка, еще немного отдохнет, все-таки он подустал за эту ночь и этот день, ночь и день казались необычайно длинными, да и день еще был в разгаре, он не закончился; Джанад еще успеет подежурить над дорогой… Но как трудно стать моджахедом. Простейшая вылазка, засада оборачивается головоломкой. Это оттого, что ты один. А если бы ты был с людьми того же Гвардейца, все было бы иначе.
Неизвестно.
Зато мне легче скрываться.
Я один.
И никто не ведает, где я. В Кабуле считают, что дома. А где мой дом? Дом пропал, пропал и Джанад, студент Кабульского университета. Скорее всего, я никогда не вернусь туда.
Отныне он будет учиться другим вещам. Игре в нарды, где кости – кубы валунов. И партнер неумолим и жесток.
Джанад очнулся в темноте.
Хотелось пить.
В первое мгновенье он ничего не понял – что с ним случилось? Дернулся – и тут же почувствовал боль в левом плече. И уже он все знал, как будто бросил взгляд на карту, где все было размечено. Эта карта развернулась перед ним, как будто с нею управлялся историк Тадж-Момад.
Джанад выполз, стараясь не задевать левым плечом за глыбу. Над распадком горели звезды.
«Поистине Аллах прекрасен и любит Он красоту», некстати вспомнилось.
Джанад ощупывал плечо. Разорванная рубаха присохла к ране.
Наверное, сорвал кожу… Джанаду вдруг сразу стало ясно, что днем он получил еще одно подтверждение судьбы.
Ты наделен ею.
Окажись он на своей позиции над дорогой, сверху сразу обнаружили бы его, не с одного, так с другого вертолета. Валуны скрывают от дороги, но сверху его отлично разглядели бы. И, значит, он верновыбирает.
Бисмилля!
Идя по распадку навстречу вертолетам, он должен был погибнуть, а он остался жив.
Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим!
Скажи: Он – Аллах – един,
Аллах, вечный;
не родил и не был рожден,
и не был Ему равным ни один![75]
И я вернусь в Кабул, в сень платанов в парке Бабура над городом, о котором тосковало в Индии сердце Великого Могола. И будет Господь мною доволен. И ничего не пропадет даром. Золотые песчинки Амударьи и серебряный цветок в ноздре Умедвары, разные глаза часовщика Кокуджана, карта-птица древних арабов, песни дяди Каджира и джихад сердца Кемаля.
«А причина в руках судьбы – гнилая нитка».
В разгромленном кишлаке я потерялся, я был унижен и раздавлен. Но я нащупал концы и связал их накрепко. И в этом мне помогла благородная Книга, мать Книг, чье заступничество будет принято, и защитник, чьим словам верят. Я приобрел у Господа эти события: путь по ночной степи, остановку у мельницы, ожидание над дорогой, спасение под скалой.
Джанад ощутил спокойствие, подумав обо всем этом, словно его вздох совпал с могучим движением воздуха под звездами.
Господь создает множество поступков, а мы их выбираем, и, значит, мы свободны.
…Он шел дальше по распадку. И вскоре склоны сдвинулись, началось ущелье. Джанад надеялся, что это и есть то ущелье, выходящее прямо к озеру. Он был уверен, что это так. Звездное небо со дна ущелья казалось необычно ярким, узким, но неизмеримо глубоким, далеким. И он снова вспоминал слова пророка о Книге: «В ней есть звезды, а за этими звездами еще другие звезды. Ее чудеса бесконечны, а упоминаемые в ней удивительные вещи не устаревают. В ней зажжен светоч…»[76]
