Брюс Федоров - Вестники Судного дня
«Пусть выговорится», – решил комполка и налил Лещинскому стакан воды.
– Выпей, а то слишком много говоришь. Я тебя не понимаю и понимать не хочу. Знаю только одно. Приказ надо выполнять и вести эскадрилью на бомбёжку переправы. Штаб дивизии ждёт от нас результаты. По графику истребители сопровождения будут подняты в воздух через тридцать минут и будут барражировать в заданной точке, поджидая нас. А ты мне, обосравшись со страху, речь толкаешь, как на митинге. Ты знаешь, как поступают с дезертирами и «самострелами», а ты именно таков, по законам военного времени?
Лещинский вскинул опущенную голову, которой он, как в угаре, раскачивал из стороны в сторону, слушая справедливые слова своего командира:
– Так сделай это, Пётр. Вынь свой ТТ и кончи меня прямо здесь, как труса и изменника. Поверь мне, я даже не пошевелюсь. Так лучше, чем под немецкие «флаки». Не хочу взорваться в воздухе, не хочу гореть на земле, облитый бензином.
– Капитан Лещинский, возьмите себя в руки! – прикрикнул на своего подчиненного Мошнарезов.
– А твои истребители прикрытия? – будто в горячечном бреду продолжал свою исповедь капитан. – Неужели ты забыл, что всего неделю назад они отвернули в сторону, когда на нас набросились «фоккеры», а мы, вот тебе, на ладони. Сколько тогда наших «бомбёров» было сбито? Три, четыре? Не скажешь? А переправу твою нам не накрыть. Она под плотной защитой зенитной артиллерии, и немцы поджидают нас в воздухе. После первого твоего налёта они там все собрались. Они нас на шаг к это проклятой переправе не подпустят. Всех положат. И нашим «ишачкам» с ними не справиться – против нас действуют асы из воздушной эскадры «Шлагатер», которые воюют с 39-го года. Англичане до сих пор дрожат при этом имени. Или ты забыл приказ Тимошенко, что надо бомбить с высоты 100–400 метров, а у нас не пикирующие бомбардировщики. Как летали горизонтально, как белый лист на ветру, так и летаем, плаваем в воздухе. 350 км в час против 650 у немецких истребителей. Идеальная цель! С закрытыми глазами попасть можно! – Лещинский истерически расхохотался.
– Я вижу только одно, что передо мной стоит красный летчик капитан Максим Лещинский, и то, что на аэродроме экипажи уже разогревают моторы и ждут приказа на вылет. Я лучше тебя знаю, что наши прицелы ни к чёрту, а лётная подготовка у личного состава слабая. Налёт часов минимальный. В мирное время тренировок на полигонах было мало. Иногда побросаем железные болванки и то хорошо. Бомбы берегли, а так больше на руках и на картах. Но вести ребят надо. Полётная карта только у ведущего, а остальные летят вслед, как гуси за вожаком. Я не уверен, что они без нас с тобой обратно даже наш аэродром разыщут. В полку только двое осталось основных штурманов. Ты и я. Мы теперь вдвоём ответственны за полк и за выполнение задания, которое никто не отменял. Кроме нас молодёжь за собой вести некому. Командиром полка я только две недели назад назначен на время, пока полковник Бурляев из госпиталя после ранения не вернётся. А так, я только штурман, пусть даже флагманский. Подойти к переправе можно. Ты прав, что нас там давно ждут, но зайти надо с другой стороны, от деревни Листвянка. – Мошнарезов подошёл к столу, на котором была разложена карта, и, найдя точку, ткнул в неё карандашом. – До неё надо идти зигзагом, используя облака. Немецкие истребители не могут вечно висеть в небе. Они или уйдут, или попытаются на пределе дождаться смены. У них горючего не хватит. Мы можем покрутиться в воздухе на дальнем подступе, а когда улучим подходящий момент, минут десять нам на всё про всё нужно, тогда и нанесём удар.
Но раз такие дела, ребят я опять поведу, а ты, Максим, возвращайся в санчасть. Да не забудь подштанники снять, чтобы не обмараться, и свищ в заднице залепи, а то на гауптвахте сидеть будет неудобно. Там дождёшься моего возвращения. Тогда всё и порешим, – командир впервые за время непростого разговора назвал своего заместителя по имени. Потом, не обращая больше на него внимания, повернулся и вышел из комнаты. Пора было выводить бомбардировщики на взлёт. Второй раз в этот день повёл в бой своих пилотов комполка капитан Мошнарезов.
«Можно понять Максима, – думал Пётр, постепенно выбирая штурвал на себя. СБ с усилием карабкался в небо, судорожно молотя воздух своими винтами, наподобие того, как делает это неумелый пловец, рискнувший пересечь речную стремнину. Тяжело было ему с такой ношей. Бомболюк и лонжероны были сплошь забиты взрывчаткой. Таково решение командира, его решение, чтобы взрывная волна была помощнее, чтобы наверняка разметать настил этой проклятой переправы. – Я не хочу оправдывать его, но он боевой лётчик и месяц воевал без сучка и задоринки. А тут такой срыв. Ну не выдержали у парня нервы, в разнос пошли. Так это на войне бывает, и не у него одного. Оклемается, придёт в себя. Загладит свою вину на боевых заданиях. Ещё героем станет. Всякое случается. Надо дать ему шанс. Нельзя одним махом списывать опытного штурмана». – Велика вера в человека.
– А вот и Западная Двина, – раздался в наушниках голос второго пилота. И действительно, внизу зазмеилась зеркальная полоска водной глади.
– Значит, сейчас откроется цель. Всем приготовиться, – передал по рации Мошнарезов.
Не успел он договорить эти слова, как шлемофон зашумел от тревожных слов и криков: «Мессеры» атакуют, «Мессеры» атакуют.
Держать строй, только держать строй. Отбиваться пулемётами всей группой. Истребители противника с воем носились вокруг шестёрки бомбардировщиков, заходя то справа, то слева, то бросаясь сверху или подныривая под центроплан. Везде были они, стараясь, по принципу волчьей стаи, оторвать вначале одну запаниковавшую овцу, чтобы полоснуть резцами по нежной коже. Затем другую, третью и так прикончить всё стадо. Советские истребители прикрытия давно уже схлестнулись с «мессерами» в воздушной круговерти, пытаясь хоть как-то помочь неповоротливым «бомбёрам» прорваться через вражеское заграждение.
– Истребитель сзади, истребитель сзади, заходит с правой полусферы, – раздался истошный крик стрелка радиста. В подтверждение его слов сразу вдоль окон кабины полетели трассирующие снаряды. В ответ сзади загрохотал пулемёт бомбардировщика. Раздались глухие удары. Самолёт содрогнулся всем корпусом и всё стихло. Скоротечен воздушный бой.
– Андрей, как ты там? Жив? – запрашивал и запрашивал Пётр своего стрелка-радиста. Ответа не было. – Значит, мы без связи. Похоже, «Двина» выведена из строя. А ты как, Георгий? В порядке?
– Нормально, – откликнулся по внутренней связи штурман-стрелок. – Пётр, сбрось скорость и подверни влево. Не могу вывести «Шкас» из «мертвого» конуса, да и затвор клинит.
– Попробую. У нас проблемы. Чувствую, что повреждены рули высоты и направления. И вот что ещё. Задымил левый. Как группа? Что видишь?
– Двое сбиты: Алексей и Глеб. Ещё один без команды отвалил. Пытается оторваться от немцев. За нами следует только один ведомый – Константин.
– Понятно, – Пётр обеими руками пытался удержать бившийся в судорогах штурвал, ноги готовы были сорваться с педалей. Скорость упала, самолёт «вспух» и перешёл в пологое снижение.
– Ага, под нами переправа. Ещё ниже, ниже. Отсюда не попадём. Теперь на разворот. Георгий, сброс по команде, по центру.
Резкие удары и разрывы градом прошлись по корпусу. Это снизу всеми калибрами ударили зенитки и пулемёты противника. Эрликоновые огненные трассы заполнили всё пространство вокруг бомбардировщика. Небо покрылось дымными вспышками от разрывов снарядов. Пётр Мошнарезов почувствовал, как что-то тупо и очень больно ударило его в правое плечо. Теперь он удерживал штурвал только левой рукой, помогая ей всем телом. Немного погодя удар снизу подбросил его вверх, и он перестал чувствовать ноги.
Ниже, ещё ниже. Эта чёртова перемычка между берегами должна быть разрушена. Пётр уже различал, как на мосту суетились люди, стараясь поскорее вывести с него вереницу бензовозов и танки. Шла переброска танкового корпуса. Если немцы успеют стянуть его в единый бронированный кулак, то мощный удар в стык обороняющихся советских армий разорвёт линию фронта, который неотвратимо покатится назад, до самой Москвы. Надо задержать наступление вермахта. Хотя бы на двое суток. Всего лишь нужен один точный сброс бомб. Всего лишь?
Пётр собрался с силами и прокричал:
– Георгий, обратно мы уже не вернёмся. Никак.
Не сразу, прошла минута прежде штурман-стрелок хрипло ответил:
– Давай, командир. Это нужно сделать.
Сзади раздался громкий взрыв. Это шедшего в кильватере СБ Константина разнесло в клочья. Зенитный снаряд взорвался в бензобаке.
Только бы не промахнутся, только бы окончательно не отказали рули управления. Бомбардировщик резко клюнул носом и стал заваливаться на правое крыло. Зенитки внизу сошли с ума, устроив огненную вакханалию для падающего бомбардировщика. Пётр прижался к штурвалу. О чём он думал в последние мгновения своей жизни? Трудно сказать, скорее всего о том, что он делает самое важное дело в своей жизни. Он должен закрыть собой дорогих ему людей: любимую жену, Сашеньку, и самое светлое солнышко в его короткой жизни – белокурую малышку Анджелу, чтобы никакой незваный гость не вошёл в их дом и не нарушил их покой.
