Борис Яроцкий - Русский капкан
Сын миллионера передал коменданту записку, в которой прозрачно намекал, чтоб арестованную никому не передавали, в ближайшее время она будет освобождена, а коменданта миллионер отблагодарит.
Михаил Сергеевич Кедров через своих друзей-медиков по телеграфу связался с Портером-старшим. Деньги возымели действие.
Девушка была выпущена на свободу. Но две недели в карцере гарнизона ей пришлось довольствоваться пайком арестанта. Хотя сам паек не вызывал протеста.
49
В то время, когда Фрося Косовицына находилась под арестом, Георгий Насонов после операции отлеживался в американском госпитале.
Трудовой Архангельск, несмотря на запрет оккупационных властей, не разрешавший любые сходки по любому поводу, готовился встречать Первомай как день солидарности рабочих всех стран.
Профсоюз действующих предприятий – лесопильных заводов и железнодорожных мастерских – решил провести митинг утром Первого мая во дворе торгово-мореходного училища. Ночью выпал снег, и сразу обнажилось множество следов, по которым не трудно было догадаться, куда направляются люди.
Еще первый оратор не успел закончить речь, как из переулка Олонецкой улицы вылетел жандармский наряд, засвистели нагайки. Люди бросились врассыпную, митингующих погнали к Набережной. Олонецкой улицей по направлению рынка шли горожане, не зная о том, что во дворе торгово-мореходного училища проходит митинг.
Но знала местная власть. Что-что, а филерская служба у социалиста Чайковского была на высоте. Многие жандармы бежали от возмездия на Север, им находилось место для работы по родственной профессии.
Конные жандармы, как бреднем, захватывали бежавших и нагайками гнали по деревянным мосткам к Набережной. Вдруг в толпе раздался выстрел из нагана – жандарм сполз под ноги лошади. Жандармы тут же обнажили шашки, принялись шашками плашмя избивать толпу. Люди забегали во дворы, хватали все, что могло лететь в жандармов.
Шум. Рев. Крики. Проклятья. Топот лошадей. Под копытами – стон и ругань.
Толпа отступала к Набережной. Негодовала. В негодующей толпе были и случайные прохожие. Среди случайных прохожих оказалось немало военных, спешивших на службу, в их числе был и прапорщик Насонов, свидетель и участник этого побоища. В стычке конный жандарм задел его шашкой – у левого виска содрал кожу, сталь достала височную кость. То ли удар был слабый, что лезвие шашки не раскроило череп, то ли в последний миг жандарм заметил, что военный – офицер экспедиционного корпуса.
Тогда многие местные жители, обносившиеся за военные годы, выменивали у иноземных солдат не новое, но добротное обмундирование – шинели, френчи, галифе и особенно ботинки из кожи аргентинского быка. Кожаные американские ботинки с двумя подошвами, на медных гвоздях, с катанными ременными шнурками – предел мечтаний аборигенов: лесорубов и охотников. Поэтому жандармы не жаловали русских северян, облачившихся в чужое. Спасибо интервентам, за два года оккупации приодели местных жителей. После Первой мировой войны до начала второй в некоторых семьях еще носили чужую военную одежду как напоминание об интервенции.
Насонова подобрали двое пожилых мужчин, по виду рабочие-железнодорожники.
– По-русски понимаешь? – спросил один из них. В руках он держал фуражку с черным кожаным козырьком.
Насонов молча кивнул.
– Куда тебя?
Ответил шепотом:
– В госпиталь. Он здесь, за углом.
В приемном отделении Георгия Насонова раздели до нижнего белья, поместили в большую многокоечную палату, приготовленную для приема новой партии раненых. Один ряд – свободные койки. Толстые стеганые одеяла аккуратно заправлены. На койках – по две пуховые подушки, на тумбочках – белые салфетки. На каждой салфетке вышит полярный медведь, – белье готовилось задолго до высадки десанта в северную область России.
Утром после сытного завтрака (консервированная телятина с рисовым гарниром, пшеничный хлеб, какао и чай) прапорщика осматривал молодой хирург с пышными усами. Судя по говору, украинец, под белым халатом погоны сержанта королевской канадской армии. Он уже ознакомился с медицинской картой пострадавшего.
– Вам, хлопче, багацько повезло, – весело говорил хирург, рассматривая рану. – Тут одно из двух: или шашка была тупая, или тупая голова.
И объяснил, почему голова:
– Видите же: жандармы упражняются в избиении толпы – отойдите в сторону, а лучше – смойтесь, и тогда вы, господин лейтенант (на нем были погоны лейтенанта американской армии) доживете до глубокой старости, а если не будете ослом, не подставите свою голову там, где вам ее могут продырявить, то, пожалуй, и пенсионом не обойдут, как всякого натурального американца… Или вы еще подданство не приняли?
– Не успел.
– Понятно. Вы из госпиталя Красного Креста. Поспешите принять подданство. Не прогадаете.
– Я учту ваше пожелание, – сказал пострадавший и улыбнулся украинцу из Канады.
– Рану вам, конечно, зашью, что и невеста не заметит, – пообещал хирург. – У вас есть невеста? Небось оставили в Америке? Кто она – афро-американка?
Георгий поднял глаза: он что – выпытывает?
И хирург, не дав пострадавшему ответить по существу, твердо произнес:
– Знаю вашего брата. Долечивал в Филадельфии…Настанет время – и в России будет мода на афро-американцев.
– Вряд ли.
– Ну, мода не мода, а после нашего пришествия в Россию след экспедиции, как рубец на теле, наверняка останется… Помните, было первое пришествие Христа, и стало сколько на земле семитов? Расползлись по нашей планете, как тараканы. Сосчитайте. В каждом из нас наверняка есть хоть капля семита. А что будет завтра? Коммуникабельность человечества усиливается.
– Вам это не нравится?
– А почему мне это должно нравиться? Мой сын пошел по моим стопам. Стал хирургом. А в нашем городе работы по специальности не нашел. Все теплые места заняли семиты.
– И кто виноват?
– Христос.
– А если бы этот самый библейский Христос был украинцем?
Хирург как держал скальпель, так и застыл, ожидая, чем еще удивит ударенный по голове русский.
Хирург не решился дальше продолжать греховный диспут.
– Так можно, господин лейтенант, и до крамолы договориться. Вам известно, что заявил своему капеллану солдат сто десятого саперного батальона? Нет? А заявил он, господин лейтенант, что видел необычный сон: будто Господь Бог уже не белого цвета кожи.
– А какого же?
– Черного.
– Ну и что?
– Солдата арестовали. Не могут черные править белыми. Вы согласны?
– Я согласен, что кровь красного цвета. А чья она – белого или черного – не все ли равно?
– Это, господин лейтенант, тоже крамола.
В тот раз хирург и лейтенант ни до чего не договорились, но как собеседники нашли общий язык. И Насонов все-таки признался, что невеста у него есть, но не в Америке, а в Обозерской. И он мечтает ее увидеть как можно быстрее.
– Я вам помогу, – пообещал хирург. – Вы говорите, что ее отец начальник станции? Чего проще! На любой железнодорожной станции есть телефон. При желании можно дозвониться.
Пока Георгий отлеживался на госпитальной койке, пока заживала рана, канадский хирург в погонах сержанта гвардии с замысловатой украинской фамилией Чомусь упросил телефониста коммутатора выйти на Обозерскую, чтоб тот пригласил для разговор начальника станции господина Косовицына.
Через минуту Косовицын был на проводе.
– Вам знаком лейтенант Насонов? – спросил Чомусь.
– Насонов? Он – кто? – Чужой голос с украинским акцентом застал Косовицына врасплох. Фамилия знакома, но никаких лейтенантов он не знает. Есть знакомый прапорщик, так он давно в Обозерской не показывается.
Вспомнил:
– Это не тот, который побывал в Америке? Только он прапорщик, русский офицер.
Военврач Чомусь понял, что он и есть самый лейтенант, и взволнованно засыпал Косовицына вопросами:
– Вы – Егор Захарович? А девушка Фрося – ваша дочь? Если да, то передайте ей, что лейтенант Насонов находится в госпитале. В каком? В американском. Где госпиталь? На правом берегу Северной Двины в начале улицы Успенской. В каменном здании. В деревянном – двухэтажном – инфекционный корпус. Не перепутайте.
Наконец до Косовицына дошло: Насонов… Насонов…Да это же Фросин товарищ!
– А зовут его не Георгий?
– Точно! Георгий Савельевич… Свидания с больными и ранеными по субботам, с трех часов. Если Фрося пожелает, я ее проведу в палату, где лежит Георгий. В ближайшую субботу, в три часа пополудни, буду ждать возле каменного здания под балконом с чугунными перилами.
Сержант Чомусь горячо взялся за организацию свидания молодых людей, При этом он преследовал и свою корыстную цель: начальник станции, а, скорее всего, его дочь, разыщут в Обозерской высланных на Север полтавчан. Где-то здесь, в Архангельской губернии, отбывал ссылку старший брат Чомуся – Леонтий. Сюда его выслали после бунта в 1907 году.
