Джордж Паттон - Война, какой я ее знал
Генерал Эйзенхауэр велел Смиту изъять 12–ю бронетанковую дивизию из состава Седьмой армии и передать в состав 20–го корпуса моей армии, который выступал 17 марта.
Утром 17 марта генерал Эйзенхауэр провел короткое совещание, где вновь не скупился на похвалы в мой адрес. Он заявил, что мы, как ветераны, не осознаем собственного величия и не демонстрируем его окружающим, и сказал, чтобы мы не сомневались — остальные народы сознают мощь Америки. Как пример занижения успехов американских солдат он привел одну из газетных статей. Ту, где содержался намек на то, что 4–й бронетанковой дивизии удалось добиться успехов только потому, что на ее участке противник оказался в меньшинстве, однако ни слова не говорилось о том, что своим стремительным продвижением 4–я бронетанковая лишила немцев возможности выдвинуть против нее большие по численности подразделения.
Мы полетели в Луневилль навестить генералов Пэтча и Диверса. Возникла «блистательная» идея поместить нас с Пэтчем на один командный пункт, однако после того, как мы объяснили, что предпочитаем держать связь по телефону и, кроме того, наши задачи заметно различаются, идея благополучно увяла.
По возвращении из Люксембурга я дал пресс—конференцию, где поднял тему, затронутую генералом Эйзенхауэром. Я также заявил, что три дивизии морских пехотинцев на Тихоокеанском фронте стяжали себе славу из—за громадных потерь, понесенных ими в сражениях с японцами, в то время как двенадцать или даже тринадцать дивизий нашей армии остаются безвестными, поскольку не несут таких потерь. Я попросил газетчиков отметить данный факт в своих статьях, а затем велел вручить им для опубликования сводку потерь, понесенных Третьей армией и сражающимися с ней частями противника.
Мне задали вопрос относительно способности наших танков противостоять немецким, и я ответил, что на данном этапе дела обстоят таким образом, что на каждый подбитый американский танк мы имеем два подбитых танка противника.[209] Я также заявил, что наша техника, наше снаряжение, оборудование и даже обмундирование превосходят аналогичные образцы, имеющиеся у союзников или немцев.
Поразмыслив в результате дискуссии с военными корреспондентами над вопросами критики нашей бронетехники, я написал письмо генералу Хэнди, где повторил то, о чем говорил с журналистами. Письмо получило широкую огласку и оказало определенное воздействие на умы, позволив остановить волну дурацкой критики, не имевшей под собой почвы, но оказывавшей скверное влияние на настроения среди личного состава.
Около 18.00 явился Уокер с просьбой снять с должности командира одной из дивизий его корпуса. Я сказал, что, если он сможет найти взамен лучшего, я не возражаю. Уокер так и не назвал подходящей кандидатуры. Затем я позвонил Эдди и устроил ему разнос за то, что 11–я бронетанковая ни черта не сделала за день. Дабы улучшить собственное настроение, я позвонил Мидлтону и, поздравив его с взятием Кобленца, поблагодарил за то, что хоть он не подвел.
Что до 18–го числа, то его не назовешь ни особенно хорошим, ни плохим днем. 4–ю бронетанковую сдерживала яростная контратака двух гренадерских полков 2–й танковой дивизии противника под началом генерал—лейтенанта фон Лютвица и генерал—майора фон Лаухерта.[210] Успехи прочих частей 8, 12 и 20–го корпусов можно было назвать заметными, но незначительными.
19 марта ситуация заметно улучшилась. 8–й корпус завершил зачистку Кобленца. 4–я бронетанковая 12–го корпуса находилась в десяти километрах от Вормса и пятнадцати от Майнца. 90–я и 5–я пехотные дивизии переправились через реку Наге. Часть 11–й бронетанковой дивизии достигла Нейсенгейма и вошла в соприкосновение с 12–й бронетанковой 20–го корпуса, дислоцировавшейся в Лаутерекене. 10–я и часть 12–й бронетанковой находились километрах в двадцати от Кайзерслаутерна, а 80–я и 94–я наступали им на пятки на правом фланге.
Я считал тогда, что если война вдруг кончилась бы в тот момент, вверенные под мое командование войска могли похвастаться тем, что провели самую лучшую, самую успешную операцию в истории. Я и по сей день держусь такого мнения.
Во второй половине дня приехали Ходжес и Брэдли. Они предупредили, что если мы не обеспечим переправу через Рейн, то, скорее всего, лишимся десяти дивизий, уступив их Девятой армии под началом Монтгомери, и будем вынуждены перейти к обороне. Если же нам удастся форсировать Рейн до начала наступления британцев, то право вести мяч к воротам отдадут нам. Мы с Ходжесом прикинули, что он мог бы переправиться в Ремагене, а я в окрестностях Майнца, назначив встречу, скажем, в Гессене. Там он мог бы взять под контроль автобан и дороги к западу оттуда, в то время как я — по ведущим на восток дорогам устремиться на Кассель и Ганау.
20–го дела шли особенно хорошо. Тактические силы 90–й дивизии 12–го корпуса приближались к Рейну, с юга подходя к Майнцу, что могло бы отрезать противнику пути к отступлению на протяжении всего участка к югу отданного населенного пункта. Штурмовая бригада «А» 4–й бронетанковой (командир — полковник X. А. Сирс) находилась в пятнадцати километрах к юго—востоку от Кайзерслаутерна, тогда как штурмовая бригада «Б» (той же дивизии) под началом полковника К. У. Абрамса обходила этот город, занять который поручалось командованию 80–й дивизии.
Я договорился с Пэтчем о новых границах между нашими армиями; согласно нашей схеме, мои дивизии устремлялись к Рейну южнее Вормса, отдавая Седьмой армии Кайзерслаутерн, когда (и если) они смогут войти туда. Я сказал Пэтчу, что когда мои парни возьмут Кайзерслаутерн, то я разверну в южном направлении по меньшей мере одну бронетанковую и одну пехотную дивизии для соединения с 6–м корпусом,[211] таким образом полностью замкнув в кольце остатки немецких армий, а как только данная задача будет выполнена, немедленно уберусь с его территории.
Общее число наших потерь (как в боях, так и от иных причин) составляло 19–го восемьсот человек, в то же время мы захватили в плен приблизительно двенадцать тысяч немцев, не считая тех, которых убили в ходе нашего наступления.
Уже в то время я удивлялся, а теперь, вспоминая те дни, удивляюсь еще больше тому, каких усилий стоило мне выпросить разрешение взять Трир, равно как и на прорыв 4–й бронетанковой дивизии к Рейну. Что ни говори, мне пришлось развить бурную деятельность, чтобы получить право перейти Мозель в южном направлении.[212]
Когда мы с Пэтчем разговаривали, он решил немного подшутить, сказав: «Джордж, я забыл поздравить тебя с тем, что ты стал последним, кто вышел к Рейну». Я ответил ему: «Позволь мне поздравить тебя с тем, что ты стал первым человеком, который ушел с Рейна», имея в виду тот случай, когда его 6–й корпус (командующий генерал—майор Э. X. Брукс) получил приказ отходить после того, как вышел к берегам Рейна.
21 марта операция в Палатинате практически завершилась, поскольку 90–я дивизия 12 корпуса достигла Майнца и штурмовала город силами двух полков. 4–я бронетанковая вошла в Вормс, а 11–я бронетанковая подходила к этому городу с юга. 12–я бронетанковая 20–го корпуса окружала Маннергейм, а 10–я бронетанковая повернула к югу от Нойштадта и держала курс на Ландау.
80–я дивизия закончила зачистку Кайзерслаутерна, в то время как 94–я и 26–я дивизии двигались в этом направлении, невзирая на некоторую сумятицу, которую 6–я бронетанковая из Седьмой армии внесла в действия 26–й дивизии появлением своих машин прямо на пути маршировавшей пехоты.
Я провел консультации с Эдди в Зиммерне. Стало очевидным, что немцы осведомлены относительно наших планов осуществить форсирование Рейна в Майнце, куда они направили два полка с приказом держаться до последнего человека. Поэтому мы решили создать дымовую завесу в месте предполагаемой переправы около Майнца, чтобы сбить с толку противника, а самим переходить реку в Оппенгейме.
Лучше места для переправы, чем Оппенгейм, не придумаешь. На нашей стороне находилась бухта, где помещались несколько барж, но самое главное, туда можно было проникнуть через город незаметно для тех, кто находился как на этом, так и на противоположном берегу. Мы могли скрытно от неприятеля спустить на воду десантные лодки и неожиданно для него начать форсирование реки. Эдди присмотрел эту точку несколько месяцев назад.
Так или иначе, я до сих пор корю себя за ошибку, которую совершил, не выбрав для переправы место севернее слияния рек Майн и Рейн, то есть — севернее города Майнц. Причиной, по которой я отказался от данного намерения, стало опасение оказаться лишенным возможности маневра на возвышенностях к северу от слияния двух рек. С другой стороны, поступи я подобным образом, можно было бы избежать форсирования Майна в районе Франкфурта в устье этой реки. Это был как раз тот редкий случай, когда я решил как следует подстраховаться и в результате перестраховался.
