Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2
Она приняла два доклада, выдала расписку в их получении. Генерал услышал работу ключа и через минуту вышел к ней. Он читал донесения, наклонившись к узкой полоске света от шкалы радиостанции.
— Хорошо, — сказал он и, посмотрев по сторонам, спросил: — Где шкатулка?
— Черная? — удивилась она. — Которую вы выбросили? — Она подала ее генералу.
Он кивнул головой и, вытряхнув содержимое, унес в свою комнату. Это было странно.
Генерал вернулся, сел рядом и молча посмотрел на нее.
— Пауза, — сказал он, посмотрев на часы, и, когда она сняла наушники, спросил: — Тебе Маруся говорила, о чем рапорт, который ты привезла?
— Нет.
— Прочитай.
Генерал придвинул к свету лист бумаги с резолюцией советского командующего армией, сделанной красным карандашом .
— Я догадалась, — ответила она помолчав.
— Я знаю, что это тебя не радует, — генерал говорил тихо и сердечно, — но ты молода и красива. У тебя вся жизнь впереди, и много хорошего тебя ждет в ней. Я считаю, что ты не должна им мешать.
— Почему? — спросила она, злясь на то, что начальник вмешивается в ее личные дела.
— Потому, что это будет похоже на то, как если бы ты подобрала что-то, что уже однажды выбросила. Не потому ли тебя это заинтересовало, что кто-то другой поднял?
От волнения у нее перехватило горло. Что за сравнение человека со шкатулкой?
— Маруся прибудет в нашу армию, а остальные формальности после войны, — продолжал генерал. — Этот лист бумаги решает судьбу двух людей, любящих друг друга. — Он расправил ладонью согнутый лист и после минутного колебания добавил: — Я хотел бы, чтобы ты поняла и хорошо относилась к ним.
Генерал вернул шкатулку, слегка погладил девушку по голове и вышел.
Лидка молча включила радиостанцию. Со стиснутыми зубами и прищуренными глазами, она старалась уловить среди писка и свиста позывные танковых частей. Ей казалось, что она держит в руке ненавистный лист, рвет его на мелкие кусочки и разбрасывает. Или что бросает его в огонь и смотрит, как лист чернеет, морщится, горит.
В полночь она окончила дежурство и уснула неспокойным сном.
На рассвете ее разбудил вой сирены, а через минуту земля задрожала от разрывов бомб. Когда она выбежала на улицу, самолетов уже не было.
— «Юнкерсы», — пояснил водитель транспортера. — Три было. Один сбили наши зенитчики. Успели набросать зажигательных, а лес сухой как солома...
Только теперь Лидка заметила, что кровля виллы, на которой они размещались, пылает и огонь уже лижет стены первого этажа.
— Уже час, как генерала к командующему армией вызвали, — продолжал механик, — но у нас все в порядке: никто не ранен, радиостанцию вынесли вовремя, сейф тоже...
— Бумаги на столе остались, — неожиданно для себя сказала она.
— Этого не знаю. Мы не брали. — Он подумал секунду. — Может, сам генерал перед уходом положил в портфель? Но сейчас уже поздно, хоть бы кто золотые горы сулил — не найдешь.
Лидка смотрела на золотистые языки пламени, которые уже лизали оконные рамы генеральской комнаты, и сердце ее билось все сильнее.
НОЧНОЙ МАРШ
Получив приказ сопровождать гаубичную бригаду к Шарлоттенбургу, Кос слегка опешил. Им предстояло выйти на шоссе, которое они несколько минут назад форсировали, и двигаться по нему в восточном направлении, к центру города, ведя борьбу с потоком гитлеровских войск, текущим на запад. Такие действия ведутся обычно пехотой или танковыми подразделениями, но как их осуществить с помощью одной лишь артиллерии?
Между тем не прошло и часа, как положение в Шпан-дау коренным образом изменилось: переброшенные из резерва советские танковые полки, преследуя по пятам отступающего противника, погнали его в расставленную в десяти — пятнадцати километрах от предместий Фалькензее западню. Отверстие в берлинском мешке захлопнулось.
Когда был получен приказ на выступление, шоссе, ведущее в центр города, было уже свободно. Каждые сто — двести метров несли службу усиленные взводами автоматчиков посты службы регулирования движения, готовые отразить нападение какой-либо отступающей группы противника.
«Рыжий» со значительным десантом на броне шел в центре колонны среди штабных автомашин; рядом двигался последний, чудом уцелевший в бою мотоцикл.
Ночь была светлой от пожаров. Когда подошли к каналу Хафель, закованная в бетонные берега вода показалась расплавленным, медленно текущим металлом. У сгоревших вокруг домов, казалось, сохранились лишь фасадные стены, изукрашенные, как после маскарада, обрывками афиш, сорванными вывесками и многочисленными кичливыми лозунгами, среди которых чаще всего повторялись в общем-то правильные мысли: «Лучше смерть, чем рабство», а также «Берлин вечно будет немецким» и огромная буква «V».
Янек подтолкнул Густлика и сказал:
— Конечно, Берлин будет немецким, но не гитлеровским.
— Ага, — ответил Елень. — «V» означает «Виктория», а по-нашему «победа». Победа, только наша.
Тут и там лозунги были завешаны кусками белой ткани различной формы и размеров — флагами капитуляции.
Улица упиралась в набережную, разнесенную взрывом; укатанный многочисленными колесами, пологий спуск вел по развалинам над искрящейся водой к мосту, распластавшемуся на многочисленных понтонах.
С берега просматривалась' значительная часть растянувшейся впереди колонны. Слегка покачивались на ходу гаубицы. В буксирующих их грузовиках, на снарядных ящиках, расположились сгорбившиеся от усталости артиллерийские расчеты. Скатанный брезент заменял постель. Повсюду развевались бело-красные флажки. На бортах и кабинах белели лозунги — как официальные, так и родившиеся в результате творчества водителей — «За Варшаву», «Отомсти за Майдаиек», «От Люблина до Берлина» и многие другие.
Кос терпеливо ждал, пока придут машины полка, двигавшегося впереди штаба, затем пропустил все командование и наконец, заметив образовавшийся в потоке машин разрыв, приказал Григорию двигаться.
— Стой! — Сапер-регулировщик флажком остановил танк перед самым въездом на мост.
— Мы с ними, — объяснил Лажевский со своего мотоцикла.
— Нельзя. Эти пугачи по три тонны весят, а ваша штучка — тридцать три.
— Это река или канал? — спросил с башни Кос.
— Река Хафель, а там, чуть дальше на север, в нее впадает Шпрее.
— Переправа давно действует?
— С двадцать седьмого. Четвертая ночь пошла, как наш батальон ее для русских танков навел. Приятно соотечественников повстречать.
— Привет, сапер! — закричал Вихура, появляясь из танка, и сунул ему в карман шинели бутылку трофейного вина. — Если ноги промочишь, то потом погреешься. Вливаешь в горло, а пятки греет.
— Испробую. Ну пошел, — разрешил регулировщик, показывая на опустевший уже мост.
Подхорунжий с места дал газ и, громыхая по балкам, переехал на другой берег. «Рыжий» двинулся вперед, как осторожный слон. Вихура подбежал и взобрался на броню.
Т —34 шел, постукивая траками. Мост был узкий, Саакашвили вел танк с большой осторожностью. По мере продвижения танка понтоны глубоко оседали в воду, а потом всплывали, и настил выравнивался.
На башне сидели Томаш и Янек; к ним присоединился Густлик и, обняв их своими могучими руками, спросил:
— Думал кто из вас, что мы до самого Берлина, к самому лешему Гитлеру доедем?
— Я в Радом три раза собирался, да так и не выбрался, — рассмеялся Черешняк.
— Была у меня такая задумка, — сказал Кос. — Первый раз — когда танки к Оке подошли. Загадал тогда: если выбью три десятки, то, может, и до Берлина доберемся, если только меня поручник в экипаж зачислит...
— Янек, — Густлик понизил голос, — я же его, ей-богу, наяву видел.
— Показалось.
В этот момент танк тряхнуло при съезде с моста на противоположный берег, капрал заскользил по наклонной броне вниз и, приземлившись, едва удержался на ногах.
Танк сбавил ход, свернул направо и остановился на сигнал артиллериста из взвода регулировщиков.
— Командир танка — к командиру бригады! — приказал поручник из штаба.
Кос снял шлемофон, надел фуражку и спрыгнул с танка. Направляясь к группе офицеров, собравшихся у газиков и полуторок, он одернул комбинезон, поправил ремень. Рядом бежал Шарик, прилизывая сбившуюся на боку шерсть.
— Гражданин полковник, сержант Ян Кос по вашему приказанию прибыл.
— Орудия выдвигаются на огневые позиции. Мы со взводом управления направляемся организовывать пункты управления. Ваш танк выделяется в тыловое охранение. У вас есть план города?
— Так точно.
— Наша задача выйти на рубеж между рекой Шпрее и каналом Ландвер. Нашли? Севернее политехнического института, западнее парка Тиргартен.
— Нашел.
— Выступаем через восемь минут. Вы свободны.
