Сергей Лойко - Аэропорт
Раздастся его любимая музыка из «Трех мушкетеров» 61-го года: «Та-татата-та-та!». И они все вместе пойдут пить анжуйское.
Но никто ничего такого не сказал, а кино как будто поставили на паузу. Вдруг пауза закончилась и заиграла другая музыка. Это была народная украинская песня в исполнении Вакарчука «Ой, чий то кiнь стоiть...». На полной громкости, в тишине, она вылетала, словно из под ног, из разгрузки одного из убитых. Так звонил его телефон:
Ой, чий то кiнь стоїть,
Що сива гривонька.
Сподобалась менi,
Сподобаласъ менi
Тая дiвчинонька.
Стоящие и сидящие начали потихоньку подпевать, сначала тихо, невнятно и невпопад, потом уверенней, громче, а потом все хором, во весь голос, почти в унисон. Только Скерцо не подпевал, он достал свою флейту и подыгрывал.
Не так та дiвчина,
Як бiле личенько.
Подай же, дiвчино,
Подай же, гарная,
На коня рученьку.
Киборги стояли и пели, а американский москаль-фотограф снимал все это, не веря своим глазам. Это была и его любимая песня. Единственная украинская песня, которую он знал наизусть.
Дiвчина пiдiйшла,
Рученьку подала.
Ой, краще б я була,
Ой, краще б я була
Кохання не знала.
Алексей вдруг понял, наконец, зачем он ехал в Аэропорт, зачем неумолимая судьба несла его сюда, откуда выхода не должно было быть и не было. Он это почувствовал еще несколько минут назад, когда послал на х...р старшего иностранного корреспондента Los Angeles Herald Кэтлин Дж. Уотерс. А теперь все встало на свои места. Ему стало легко, свободно. Он был почти счастлив. Он возвращался домой, к своим. Алексей вытащил из запыленной камеры флешку, положил ее в нагрудный карман, снял с себя камеру, поцеловал ее и положил на пол. Поднял автомат одного из убитых, проверил магазин, затвор и подошел к киборгам. Они расступились. Он встал плечом к плечу с ними и тоже запел.
Кохання-кохання
3 вечора до рання.
Як сонечко зiйде,
Як сонечко зiйде,
Кохання вiдiйде.
Когда песня закончилась и телефон перестал играть, Степан спросил его по-русски:
— Ты с нами? Почему?
— Пiсня дюже гарна,[198] — ответил Алексей по-украински.
Орки пошли в свою последнюю атаку. Они были везде.
Их были сотни... Они накатывались и откатывались волнами. Киборги отстреливались. БК кончался.
Степан сел на колено позади стреляющих, связался по мобиле с Майком и вызвал огонь на себя.
— Бандер, ты уверен, что так хочется курить? — переспросил Майк.
— Да, прямо сейчас, прямо сейчас, — уже кричал Степан сквозь автоматный треск. — Нам край, Миша! Нам край!
— Плюс, плюс, Степа! Сейчас вышлем! Ловите!
У терминала практически не было больше ни стен, ни крыши, когда под вечер 20 января налетел «Град», разметал своих и чужих и обрушил все, что еще стояло в Аэропорту.
Алексей пришел в себя, когда уже темнело. В воздухе стояла гарь и пыль. Что‑то еще догорало. Со всех сторон все еще доносились стоны.
Он обернулся и увидел Скерцо. На том не было каски, и он узнал его по косичке. Скерцо склонился над командиром. Тот был жив, но ранен. Осколочные ранения обеих ног. Одно тяжелое, выше колена. Большая кровопотеря. Скерцо остановил кровь. Степан был в сознании.
У Алексея не было ни царапины, только еще одна, которая уже по счету, контузия. Он подошел и склонился над Степаном рядом со Скерцо. Приподнял край бинта. Все ясно. Немедленная госпитализация. Перебросился взглядами со Скерцо. Они поняли друг друга без слов.
— Где наши? Самая близкая позиция? — спросил Алексей.
— Метеостанция. Тысяча шестьсот метров вон туда, — Скерцо четко показал направление рукой.
— Остальные как?
— Я насчитал пять раненых здесь и двух там, внизу, которые все еще отзываются, — ответил Скерцо.
— Я понял, — ответил Алексей, нагнулся, взял два валетом перемотанных скотчем снаряженных магазина из разметанной пирамидки рядом со Степаном и пристегнул к автомату у себя на груди вместо пустых. Степан лежал с закрытыми глазами. Дышал ровно. Скерцо вколол ему нафлубин — все, что у него было с собой. Он нашел рюкзак Сергеича, но еще не успел изучить его содержимое.
Алексей встал и, будто что‑то тянуло его, медленно пошел по терминалу, переступая через трупы, оружие, потолочные плиты и горы всякого хлама. В багажном зале и в оранжевом зале обнаружил до сорока тел орков. Многие были еще живы. Тоже стонали и звали на помощь.
Алексей дошел до еще одной огромной воронки в полу и услышал доносящийся оттуда знакомый голос.
— Брат, брат, помоги, — кричал Шамиль Бараев, придавленный небольшой плитой на дне воронки. — Я денег дам, мамой кланус.
— Я сам тебе должен, Шамиль, — крикнул в ответ Алексей, присев над воронкой в метре от лица Бараева и показав тому свою кисть без мизинца и безымянного пальца. — Прости, что убил твоих родных. У меня не было выбора.
Бараев узнал его, зарычал, стал тянуться рукой к автомату, но достать не мог. Алексей встал и повернулся спиной, собираясь уйти.
— Жюрналыст, жюрналыст, я тибэ тайну сыкажу! Сыкажу, кто дома в Москве взорвал, жюрналыст! — зарычал Бараев ему в спину.
— Это и так всем известно, — Алексей остановился, вернулся к краю воронки.
— Нэт, нэт. Ты нэ понял, брат. Я скажю, кто прыказ отдал, кто заказал, скажю, брат, а?
— Это больше никому в мире не интересно, — сказал Алексей, поднял автомат и короткой очередью выстрелил главарю бандитов и офицеру МВД России в лицо.
Степан был против того, чтобы его попытались спасти. Он хотел остаться с «пацанами».
— Я тобi наказую залишити мене тут,[199] — сказал он Алексею.
—Ты мне ничего приказать не можешь, Степа, — сказал Алексей. — Я не твой подчиненный. Ты должен жить, Степа. Подумай о Нике. Она мне не простит, если я тебя не вытащу. Скерцо останется на хозяйстве с пацанами. У него на всех есть лекарства. Они с ним дождутся помощи. Ты только будешь мешать ему и сам умрешь через пару часов.
Степан закрыл глаза. Скерцо взвалил его на плечи Алексею. Степан обхватил рукой его шею, и Алексей в сгустившемся сумраке, с автоматом на груди, понес свой крест через взлетку.
Их, казалось, никто не замечал. Алексей шел медленно, понимая, что, если он споткнется и уронит Степана, ему его больше не поднять.
Степан то терял сознание, то приходил в себя. Алексей чувствовал это по его руке у себя вокруг шеи.
Алексей, несмотря на свою хорошую физическую форму, не смог бы не отдыхая пронести Степана, да еще и в бронежилете пятьсот метров. Поэтому, как только они поравнялись с первым сгоревшим танком, Алексей положил Степана на броню, а сам сел на колени рядом внизу, пытаясь отдышаться.
— Слышал вот этот анекдот? — на чистом русском вдруг заговорил Степан. — Значит, командир несет раненого бойца на себе с поля боя и рацию за спиной, ну, целый ящик тяжеленный такой, как раньше, с антенной. Раненый стонет: «Брось, командир, брось». Тот шмяк его на землю. Раненый стонет: «Да не меня, командир, а рацию!».
Оба засмеялись, как могли, один — превозмогая боль, другой — усталость.
— Зачем мы вообще защищали этот Аэропорт? - спросил Степан. — Кому это нужно было? Смысл, б...дь?
— Вам это нужно было, — ответил Алексей. — Потому и защищали. Должны же были украинцы хоть что‑нибудь защитить, вот вы и защитили. Жаль только ребят.
«Размен не равноценный, даже если один к десяти, — подумал Алексей, вставая и поворачиваясь спиной к Степану на броне. — Россия избавляется от своего человеческого дерьма, от шлака, от мусора. А Украина теряет свою элиту. Своих лучших парней».
— Жаль — не то слово, — Степан продолжал говорить по-русски. — Такие пацаны. Панас, Светик, Дракон, Профессор, Сергеич, Людоед, Чикатило, Паровоз, Тритон...
— А как ты хотел, Степа? Чтоб война и чтоб все живые?
— Я не хотел войны.
— Ты солдат, Степа, ты должен Родину защищать и — иногда умирать. Но не каждый день, конечно. Понимаешь?
— Понимаешь, когда вынимаешь, — прошептал Степан и замолчал.
Алексей снова взвалил его себе на спину, и тут его пронзила острая боль под левой лопаткой, будто иглу воткнули. Он почти сбросил Степана назад на броню. Даже не сел, а упал на бетонную плиту. Иглу резко вытащили, боль ушла.
«Наверное, повернулся как‑то не так», — подумал Алексей. Дыхание возвращалось к нему. Степан молчал. Опять без сознания.
Алексей поднялся на ноги и увидел их. Еле различимые в темноте, двое, крадучись, пригибаясь и оглядываясь, как тени, бежали по взлетке с сепарской стороны в сторону их танка. Свои? Чужие? Алексей перевел автомат на одиночные. Если придется стрелять, очередью позицию легче выдать. Вспышка дольше.