Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
Разговаривая с военнопленными, Соловьев изо всех сил старался преувеличить трудности, которые ждали их в партизанском отряде, нарочно сгущал краски, рисовал все возможные и невозможные опасности, чтобы люди знали, на что идут. Но случаев отказа почти не бывало.
Когда вопрос об отправке того или иного товарища был решен, следовала главная часть беседы. Соловьев давал ему прочесть советскую листовку или газету.
И каждый раз он наблюдал одно и то же волнующее зрелище. Взрослый мужчина, прошедший тяжелые испытания, многое на своем веку повидавший, брал этот измятый, замусоленный, прошедший через сотни рук газетный листок и плакал, как ребенок, целовал, смеялся, не зная, как выразить свою радость.
На кладбище Грабник будущих партизан уже ждал присланный Новаком проводник. Его знакомили только с одним человеком из группы — старшим. Затем проводник уходил, за ним на некотором расстоянии шел старший, а за старшим — вся группа цепочкой, сохраняя расстояние, на котором каждый последующий виден предыдущему. За чертой города цепочка растягивалась на большее расстояние: люди шли примерно в полкилометре друг от друга.
До сих пор мы сдерживали количественный рост отряда, так как считали, что чем меньше нас, тем меньше мы привлекаем к себе внимания и тем легче, стало быть, заниматься разведкой. Но обстановка вокруг становилась все сложнее. Враги сосредоточили свое внимание на нашем отряде. Теперь они уже во всеуслышание объявили о войне против партизан. Не проходило дня без стычки.
И вопрос стоял теперь по-другому. Обеспечить нормальную работу — значило прежде всего укрепить самый отряд, умножить число его бойцов, превратить небольшую, легко маневрирующую группу в крупное боевое соединение. Нам нужны были люди.
И люди шли.
Шли из Ровно, шли из Здолбунова, шли из районных центров, из ближних и дальних сел, из лесов. Шли горожане и жители сел, бывшие военнопленные и люди, бежавшие из банд националистов. Последние появлялись все чаще и чаще.
Так, еще полгода назад в отряд пришли первые перебежчики. В их числе был Борис Крутиков, лейтенант Красной Армии, бежавший из плена, насильственно забранный националистами в их «курень», где его сделали военным инструктором. Воспользовавшись первым же удобным случаем, Борис Крутиков бежал из лагеря Бульбы, захватив и доставив нам оружие, а также ценные разведывательные данные.
К нам пришли Василий Дроздов и его жена Женя, Валентин Шевченко, Корень и десятки других честных людей.
Пришла и Наташа Богуславская, молодая советская активистка, в прошлом секретарь райкома комсомола, которую националисты держали у себя под строгой охраной. Наташа ухитрилась не только обмануть охрану, но и разоружить целую сотню бандеровцев и привезла к нам на фурманке их автоматы, патроны, винтовки. Разоружение оказалось делом довольно несложным. Атаманы не доверяли своей «рати». Они прятали оружие в склад и раздавали его только перед боем, а после боя отнимали. Наташе пришлось, таким образом, иметь дело не со всеми головорезами, а лишь с одним часовым у склада, которого она быстро уговорила; тот помог ей погрузить оружие на повозку и вместе с нею прибыл в партизанский отряд.
…Как всегда, Москва не приказывала, а запросила:
«Можете ли вы выделить группу подрывников для посылки в район Ковеля с заданиями диверсионного характера?»
Мы ответили без колебания:
«Можем».
Двадцать девятого мая из Цуманских лесов в Ковельские лесные массивы вышла саперная рота в составе шестидесяти пяти человек.
Путь им предстоял нелегкий: шесть-семь суток идти ощупью, неся на себе весь тол, какой был в отряде к моменту их ухода и который мы полностью им передали, — количество, достаточное для взрыва двенадцати эшелонов.
Чтобы рота смогла добраться в район Ковеля незамеченной, без стычек с врагами и, следовательно, без раненых, мы на всю дорогу заготовили ей продукты — дали сухарей, копченой колбасы, — все это также легло тяжелым грузом на плечи саперов.
Во главе роты пошел майор Фролов.
Перед уходом, выстроив роту, он пришел за мной, чтобы я сказал бойцам напутственное слово.
Я начал с предупреждения о том, что идти надо осторожно.
— Вам хорошо известно, — говорил я, — что против небольших групп разведчиков гитлеровцы устраивают засады из двух-трех сотен людей с пулеметами. Вам известно также, что стоит нам дать о себе знать, как против нас высылаются крупные части карателей.
Не любят и боятся нас гитлеровцы. Но нам сейчас невыгодно с ними драться. Значит, надо, чтобы враги не знали, что вы часть нашего отряда. Нигде ни одному человеку не говорите об этом. Не говорите даже об этом между собой. Забудьте мою фамилию, забудьте фамилию Фролова. Он также достаточно хорошо известен вражеской агентуре. С сегодняшнего дня зовите Фролова «дядя Володя» или просто «товарищ командир»…
Так инструктировал я выстроенную перед уходом саперную роту.
«Дядя Володя» — это не случайный и не выдуманный псевдоним майора Фролова. Так называл его молодой партизан Пронин, геройски погибший в первый же день своего пребывания в тылу врага. Он был подстрелен еще в воздухе, когда летел с парашютом, схвачен врагами и зверски замучен. С тех пор и осталось за Фроловым это имя — «дядя Володя»; произнося его, партизаны каждый раз вспоминали Пронина.
Рота выступила. По обе стороны лесной просеки, по которой шел путь из лагеря, стояли все подразделения отряда, выстроенные в почетный караул. Многие друзья, успевшие за время партизанской жизни привязаться друг к другу, встречаясь каждый день, деля все радости и невзгоды, теперь расставались надолго. У некоторых в уходившей роте были родные — брат, отец, муж. «Может быть, прощаемся навсегда», — невольно думалось каждому.
Командиром роты пошел лейтенант Константин Григорьевич Маликов.
Инженер по образованию, он, так же, как и все наши москвичи, в армию вступил добровольно, участвовал в обороне Москвы, особенно отличился при разминировании вражеских минных полей перед тем, как советские танки должны были начать свое знаменитое контрнаступление.
В отряд он тоже пошел добровольцем.
Помню, он заглянул ко мне дня за три до вылета:
— Разрешите обратиться по личному вопросу!
— Слушаю вас, товарищ Маликов.
— Я люблю одну девушку и хочу сходить с нею в загс. На это может потребоваться три-четыре часа. Могу ли я отлучиться на это время?
— Отлучиться-то можете, но зачем вам торопиться с женитьбой? Вернетесь после войны, тогда и женитесь.
— Она военврач и уезжает на фронт сегодня вечером, — сдержанно ответил Маликов.
Человек он был бесстрашный. Его диверсии на железных дорогах дорого обошлись оккупантам. Как и Хосе Гросс, инженер Маликов стал незаменимым мастером подрывного дела. На его минах, как правило, вражеские паровозы взлетали, а вагоны разбивались в щепки.
Но никто не мог разгадать, почему он был всегда задумчив. Часто можно было видеть, как Маликов, удалившись от товарищей, долго сидит где-нибудь один, занятый своими мыслями.
О чем он думал? О своей молодой жене, сражающейся где-то на другом фронте? О будущем? Придумывал ли новые механизмы для взрыва мин?
Когда в бою с гитлеровцами разрывная пуля раздробила Маликову два пальца правой руки — указательный и средний, он продолжал стрелять из автомата левой рукой. Только по окончании боя Маликов обратился к Цессарскому и попросил, чтобы тот ампутировал ему раздробленные пальцы.
Не прошло недели после ампутации, не дожидаясь, пока затянутся раны, Маликов ушел на новую операцию.
Мы все знали его как страстного шахматиста. Карт в отряде не признавали. Они сжигались немедленно, как только попадали к нам в виде трофеев или заносились кем-нибудь из новичков. Но шашки, домино и особенно шахматы были общим увлечением. Нашлись специалисты, которые перочинным ножом вырезали шахматные фигуры из сосновой коры, лепили их из теста и воска. Шахматные турниры проводились в отряде непрерывно: заканчивался один — начинался другой. В шахматы Маликов играл превосходно. Он оказывался неизменным победителем всех турниров, в которых участвовал.
Он давал сеансы одновременной игры на десяти — пятнадцати досках и на всех выигрывал или, в крайнем случае, сводил партию вничью. Наконец, когда легкие победы ему наскучили, он придумал способ играть «втемную»: отвернувшись от противников и не глядя на доски, а только называя фигуры и поля. И тоже выигрывал.
С саперной ротой пошел также Макс Селескериди, пошел Григорий Сарапулов и другие лучшие подрывники отряда.
Досадно было Коле Фадееву и Хосе Гроссу, что не могут принять участие в походе. С завистью смотрели они на своего друга Маликова, на деловитого Сарапулова, который всю ночь перед выходом готовил в путь свое отделение. Да и те, прощаясь, чувствовали себя неловко перед ранеными товарищами. Маликов проговорил что-то в том смысле, что постарается поработать за всех троих — за себя, за Гросса и за Колю.
