Ашот Бегларян - Чужой счет
— Сделай мне массаж!
Бамбук стал щипать заученными движениями Черному шею и спину.
— Ты что, падла, не ел с утра?! Жестче давай!
Эдик старался как мог, вспотев от напряжения. Однако Черный неожиданно повернулся и въехал кулаком ему в лицо. Бамбук упал, распластавшись на полу.
— А ну встал!.. Или ты хочешь, чтобы я тебе череп разможжил!
— Оставь его в покое! — дописав что-то в блокнот, с негромкой внятностью произнес Вадим.
Черный зло посмотрел на Вадима, подался всем корпусом вперед, морща с неестественным напряжением лоб у переносицы и превращая свое мясистое лицо в маску агрессии.
— Следак, ты что нюх потерял?!.
— Это легавому не положено нюх терять. Ты должен знать это, урод!
Застывшие морщины Черного расслабились, и что-то жалкое шевельнулось на его выпукло-низком лбу от недвусмысленного намека Вадима.
Он подпрыгнул к койке Вадима, собираясь ударить его, но не успел замахнуться сжатой в кулак рукой, сам получив удар ногой по шее. Тут на шум дверь камеры отворилась, и надзиратель крикнул с порога:
— Встать, смирно! — И хотя «команда» главным образом относилась к Вадиму, Эдик — Бамбук немедленно вытянулся во весь рост, опустив, как положено, руки по швам, но подбородка не поднял, от чего очень стал похож на провинившегося ученика.
Трое других — Гена, Слава и Арман — привстали.
— Вольно!.. — Вадим, к изумлению всех, «отменил» команду вертухая [2]. Камера замерла в ожидании дальнейшего развития событий.
— Ты не задавайся, «прокурорчик», небось судеб немало сломал, крови людской попить успел!.. За что залетел-то, жадность что ли сгубила?.. — надзиратель было двинулся в сторону арестанта, но был остановлен его презрительно-спокойным взглядом.
— Не угадал!.. — сказал Вадим, усмехнувшись.
— Не строй из себя праведника. Все вы, «законники», такие правильные, пока в угол не загонят.
Вадим прекрасно понимал, что после «темницы» ничего хорошего не предвидится и решил горячки не пороть. Но и в обиду давать себя было не в его правилах.
— Ладно, пасть закрой, у тебя изо рта воняет, — бросил он.
Вертухай понял, что не на того напал и ушел, пригрозив устроить Вадиму карцер.
Черный же злость свою стал вымещать на Бамбуке. За неточное выполнение «команды» и неопрятный внешний вид он «отправил» худющего и сопливого дедушку отбывать наказание в «карцер», придуманный ради забавы самими заключенными — стоять босиком на «параше» в углу камеры. Постоял Бамбук с полчаса на толчке — снята напряженность: «овцы»— целы и «волки»— сыты.
Глава 3. «ЗАРЯДКА»
Утром, как водится в местах массового принуждения, — на зарядку. Формально — для поддержания бодрости тела и духа, реально — для подчеркивания коллективной зависимости подневольных.
Не обошлось без ЧП, тюрьма без них — не тюрьма. Старший по званию из надзора, известный в ИВС как «мастер спорта по боксу», вдобавок и «чемпион республики» — самодовольный молодчик и, скорее, самозванец, вывел из строя тщедушного мужичка, который не успел спрятать папиросу при его появлении. Перед выстроившимися в две шеренги зеками «боксер», как на груше, отрепетировал на лице залетчика несколько коронных своих ударов, сопровождая каждый ругательскими назиданиями.
Вадиму претила нахальная рожа надзирателя. Антипатия была взаимной: этот коренастый, с пронизывающим взглядом арестант выделялся среди других, держался гордо и независимо, и по понятиям тюремщика, такого непременно нужно было сломать. Как-то насмешливо-зло прищурившись, «боксер» предложил Вадиму спарринг, наверняка рассчитывая на отказ. Получив в ответ: «С удовольствием!» — замялся…
«Милая» улыбка спарринг — партнера вызвала у «чемпиона» нервный тик.
— Готовься! — как-то неуверенно процедив сквозь зубы, он удалился. И, кажется, о своем вызове вовсе позабыл — видимо, умные люди отсоветовали связываться.
«А жаль, — думал Вадим, вспоминая сотрясаемого ударами безропотного, хилого залетчика. — На него ушло бы не более минуты… Надо как-нибудь напомнить ему, что нельзя ударять человека во второй раз, тем более гораздо старшего по возрасту, если тот не отвечает, и даже не думает об этом… Впрочем, таким неведомо чувство благородства — не захочет понять и даже выслушать».
Для себя Вадим уже выработал своеобразную тактику выживания, а вернее, систему, которая позволяла сохранить человеческое достоинство в самых нечеловеческих условиях. Еще в годы службы в армейском спецподразделении инструкторы учили, как не растеряться, вытерпеть, преодолеть самого себя в тех или иных экстремальных ситуациях. К примеру, чтобы не бояться боли, нужно было концентрировать внимание на яркости ощущения боли, стремиться к увеличению ее до пределов, где она не воспринимается. Подобно принципу вышибания клина клином, желание большей боли могло растворить в себе непосредственно причиняемую боль. Блокиатором боли могло стать также искусственное возбуждение эмоций — ярости, ненависти к обидчику.
Гораздо сложнее было «превращение» себя методами медитации в инородное, более прочное, чем человеческий материал тело: камень, железо…
Вадим каждую минуту работал над собой, готовясь к новым испытаниям. Это помогло ему вытерпеть «темницу», в которую поместили его после трехнедельных безуспешных попыток выбить «признания».
Глава 4. КОЛЛЕГИ
В полдень снова вызвали на допрос. В другой ситуации они по-свойски поздоровались бы: еще месяц назад эти двое были его коллегами, приятелями, нередко обращались за советом, поддержкой…
Удивительно, до чего податлив человеческий материал: как пластилиновых, обстоятельства и условия жизни лепят по своему большинство людей!.. Следователей словно подменили: несмотря на внешнюю учтивость, они были самоуверенны, видимо, не в шутку считая себя «право имеющими». А допрашиваемый, сам бывший следователь военной прокуратуры, теперь был для них всего лишь подследственным. И не важно, за что, за дело или по навету, пришили ему дело: маховое колесо «правосудия» уже закрутилось…
Один из следователей даже попробовал почитать что-то вроде нравоучения.
«Сегодня ты на коне, а завтра конь на тебе,» — неожиданно зло подумал арестант.
Вадим отвечал своим бывшим коллегам неохотно и односложно, давая понять, что «раскручивать» его — занятие бесполезное.
«А как бы они повели себя здесь, в камере?» — Вадим невольно улыбнулся, вспомнив рассказываемый в ИВС как анекдот случай с бывшим районным судьей. Чтобы попасть в санчасть и скостить там часть срока, горе — судья задумал перерезать себе вены.
И почти решился на «самоубийство», попросив одного из сокамерников колотить в нужный момент что есть силы в дверь, чтобы прибежал вертухай. Но, видимо, побоявшись, что сообщник подведет или тюремщик опоздает и он изойдет кровью, оставил свою затею.
«Как ни крути, — думал допрашиваемый, почти не слушая следователей, — свобода — категория внутренняя: можно быть рабом в душе, занимая высокий пост и обладая почти неограниченными полномочиями, и можно оставаться свободным в душе, даже находясь за решеткой»…
Сразу же после допроса отправили в карцер — угрозы надзирателя осуществились.
«Здравствуй, карцер, не дам я тебе соскучиться по мне!» — Вадим удивлялся своему спокойствию и какой-то апатичной готовности ко всему, переступая порог одиночки.
После «темницы» ночь в карцере прошла как-то легко и незаметно.
Глава 5. БЕЗ ПРОБЛЕСКА НАДЕЖДЫ
Наутро ожидал новый сюрприз — перевели в «камеру смертников».
По сравнению с карцером, это номер — люкс: койка, матрас с одеялом, решетчатый квадрат под потолком с видом на городскую улицу. Давит лишь одно — сама атмосфера, дух камеры, скорее, искусственно нагнетаемый для постоянного держания заключенного в напряжении. Все время мозг сверлит, пусть, быть может, и ложная мысль: «Для скольких несчастных эта камера стала последним пристанищем в жизни?..» Тяжелее всего давалось время с десяти вечера до часу ночи, когда думы о беременной жене и больной матери, от которой поначалу всячески старались скрыть арест сына, мучали сильнее, становясь почти невыносимыми.
Вновь стал преследовать сон, который снился в «темнице»: двое без лиц вели его куда-то в непроглядную тьму, в неизвестность. Будущее расплывалось в этой тьме.
В дневнике нервно и неровно выстраивались строки: «Странно, почти у всех так мало надежд на будущее. Все сводится к механическому счету месяцев и годов, сменяющих друг друга. Свеча жизни сгорает, не давая света и тепла. Будущее мрачно, представляется нищим, убогим, ужасным. Где-то там, снаружи, все будет идти своим чередом, будут происходить события, решаться мировые и личные проблемы. Здесь же, в этой затхлой среде, нет и проблеска надежды на лучшее. Все, что я понимаю — это то, что существует Счет, который непременно должен оплачиваться. Кто-то будет платить по этому Счету, а некто при этом будет вбивать что-то ему в голову…» Допросов и заумных бесед больше не было: заключенного решили расколоть самым древним и примитивным способом. Били остервенело, четверо в масках, резиновыми дубинками. Били куда попало: по голове, лицу, бокам, спине, животу… Этим людям казалось, что доказать наличие того, чего на самом деле не было, легче, чем признать отсутствие такового.
