Валерий Вахромеев - Дороги
Вот настал и мой черед. Первые слова допроса были: «Комиссар? Комсомол?» Я отрицательно покачал головой, держась за больную руку. Рука нестерпимо болела. Боль, пульсируя, разливается по телу. Удар сзади свалил меня на пол. Немцы вдвоем бьют по животу, по спине — по чему попало. Это занятие их очень забавляет. Чувствую сильный запах винного перегара. Вошли еще двое — те, что увели лейтенанта. У каждого из них в руке было по крепкой деревянной палке. Они о чем-то с азартом рассказывали моим палачам. Те, вдоволь насмеявшись, продолжили прерванное занятие. Опять меня сбили с ног. Один из них сапогом наступил мне на шею, прижав мое лицо к цементному полу так, что стало трудно дышать. Двое подняли мешок с мукой и положили его на меня, затем другой мешок. На эти мешки взобрался тот, который наступил мне на шею. Сильно болела рука, разбитые губы распухли, из левого уха текла кровь и капала на цементный пол. Под тяжестью мешков и немца я почти задыхался. В довершение пытки меня стали бить палками по пяткам. Удары сыпались все чаще и сильнее. Я уже не ощущал отдельных ударов, они слились в одну жгучую и пульсирующую боль. Постепенно мое сознание угасло…
Очнулся от того, что меня облили водой, подняли и положили на мешок. Стоять я был не в состоянии. Казалось, что ноги мои опущены в расплавленный металл. Перед глазами плыли радужные круги и все раскачивалось кругом и расплывалось. Через некоторое время пришел переводчик. Он сказал, что били меня по ногам, чтобы больше и не думал бежать. А если такое случится, то меня расстреляют на глазах у всего лагеря. Чтоб другим неповадно было. Затем два солдата отволокли меня в темное соседнее помещение и бросили туда же мои вещи.
Провел я там два дня без еды наедине со своей болью. Никто ко мне не заходил. Утром третьего дня пришел переводчик в сопровождении двух немцев. Он еще раз повторил то же, что сказал после наказания. Добавил, что немцы меня прощают и переводят к раненым в спортзал. Они ушли.
Прошло некоторое время, возможно несколько дней, и в мой каземат вошли два пленных. Осторожно они подняли меня, но я все же вскрикнул от боли в плече. Она за это время сильно опухла. Вынесли меня на яркий солнечный свет. И, несмотря на боль, радость переполнила меня: Я ЖИВ!!!
Внесли меня в помещение спортзала. Удушливый смрад от гноя и крови. На полу вповалку лежали раненые красноармейцы. Для перевязки они могли использовать только свое нижнее белье. За тяжело раненными ухаживали те, кто мог еще передвигаться. Невыносимая вонь заставила меня почти ползком выбраться на свежий воздух. Там меня встретили расспросами мои товарищи: где я был? что случилось? Рассказал о неудачном побеге и наказании. Они, чем могли, накормили меня и, уложив здесь же, на земле, укрыли шинелью.
Медленно заживали побои. Еще долго я не мог ходить, так как ноги распухли и не слушались. Больше всего донимала выбитая рука, хотя мои товарищи несколько раз пытались ее вправить. Но молодость брала свое, и жизнь продолжалась…
Примерно через неделю, в полдень, всех, кто мог ходить, построили в колонну. Пленных повели через весь город на железнодорожную станцию. Там нас уже поджидал состав из товарных вагонов. Он состоял из платформ и крытых полувагонов. Они чередовались: полувагон две платформы полувагон и так далее. На тормозных площадках полувагонов были установлены пулеметы, а на крышах прожектора. Перед посадкой немцы через переводчика предупредили, что стрелять будут без предупреждения, если кто-то посмеет подняться со своего места. Сидим и ждем отправления. Уже стало темнеть, когда состав, лязгнув буферами, медленно тронулся в путь. На запад, в неизвестность…
Стучат колеса. Ярко светят прожектора. Мимо в ночной темноте проносится наша земля, захваченная врагом. Перестук колес не умолкает, ни одной остановки, никаких ориентиров. Под утро остановились в предместьях Львова. Конвой разрешил нам немного размяться, не отходя от вагонов. Местные жители с любопытством разглядывают нас. Хочется пить. Кто-то из пленных просит принести воды. «Сталин напоит!» со злобой ответили ему. Привал окончен, опять залезаем на платформы. И стучат колеса, стучат: на запад, на запад…
ЭТАП
Наш товарняк прибыл в город Перемышль к полудню. Согнали нас немцы, подгоняя бранью и пинками, на товарную площадку возле вокзала. Стоим мы в ожидании и видим, что к перрону подходит пассажирский состав. На платформе и на железнодорожных путях работают евреи под немецкой охраной. Это мужчины и женщины разного возраста с желтыми треугольниками на груди и на спине. Они убирают мусор на платформе и путях. Кто-то подбирает мусор метлами и лопатами, а кто-то — просто руками. Из подошедшего состава начинают выходить сами и с помощью санитаров раненые немецкие солдаты. Они прибыли с востока. Невольно стало радостно от мысли, что бьют их наши товарищи на просторах России! Из вагонов выходили на костылях, с перевязанными головами, с руками на перевязи люди в серой форме — наши враги. Тяжелораненых выносили на носилках санитары. Но вот несколько санитаров подошли к евреям-уборщикам и заставили их выносить раненых на себе. Презрение к евреям немцы выражали по-разному: одни старались пнуть ногой, другие плюнуть в лицо. И такое скотское отношение к подневольным и униженным людям, оказывающим им же помощь!
Постепенно вагоны опустели, и раненых погрузили в санитарные машины. На платформе остались только советские военнопленные. Немецкий конвой, подгоняя ударами прикладов, «помог» нам построиться в колонну, и мы двинулись в сторону города. По пыльной дороге идем недолго. В стороне от дороги стоит разоренная церковь. Вокруг нее следы недавнего пребывания здесь немецких войск: пустые ящики от снарядов, разбитые телеги, мусор. Нашу колонну пленных загнали в церковь и заперли за нами тяжелые кованые двери. Внутри просторной церкви немцами была устроена конюшня. Вдоль стен были построены стойла для лошадей. На полу конский помет, солома, битые стекла и следы недавнего пожара. Располагаемся на грязном полу, кому повезло на соломе, а кто и так, постелив свою шинель. Измотанные долгой дорогой, голодные, мы забываемся сном.
Утро. Наскоро покормив баландой из походной кухни, конвой построил нас в походную колонну. Опять идем пыльной дорогой окраиной Перемышля. Война почти не оставила здесь своего следа. Мосты, через которые мы проходили, остались не взорванными, дома не разрушенными. Вдоль дороги немцы уже успели установить свои дорожные указатели и плакаты. Один из них мне хорошо запомнился. На нем был изображен немецкий солдат-освободитель, пронзающий штыком красноармейца, убившего ребенка. Благородное лицо арийца и в зверском оскале лицо нашего солдата… Какая нелепица! Город кончился, и мы идем дорогой вдоль широких украинских полей.
Время к полудню. Солнце нещадно палит, мучает жажда, но привала все нет и нет. Колонна вытянулась вдоль шоссе, усталые ноги заплетаются. В хвосте колонны слышатся винтовочные выстрелы, охранники добивают обессилевших раненых. Ударами прикладов по нашим спинам конвоиры заставляют идти быстрее, подтянуться. А навстречу нам идет поток немецкой военной техники и грузовики с солдатами. Они потешаются, глядя на нашу колонну, с любопытством фотографируют. И проносятся мимо машины, обдавая нас пылью и копотью.
Вот первые ряды остановились, остальные постепенно подтягиваются. Сами немцы уже устали и разрешили нам оправиться. По обе стороны дороги мы разошлись по картофельным полям.
Привал недолог. Опять строимся в колонну, но некоторые из пленных далеко отошли в поле. Два конвоира вскидывают винтовки и почти одновременно стреляют. Мы видим, что два наших товарища остались лежать неподвижно среди невысоких кустиков картошки. Остальные бегом спешат в строй. И мы под палящим солнцем продолжаем свой скорбный путь…
На закате солнца мы приближаемся к одиноко стоящему у дороги дому. Вернее от дома остались одни только наружные стены, остальное все сгорело. Здесь, видно, уже ждали нас. Рядом с развалинами расположилась походная кухня с баландой для нас. Повар с закатанными рукавами мундира большим черпаком разливал баланду. Он, потешаясь, смеялся над нами, ведь почти ни у кого не было с собой посуды. Мы подставляли свои пилотки, шинели. Устраиваемся. Кто — на кирпичах, кто — на обугленных бревна, а кто — прямо на земле. Пленные руками выгребали из пилоток и шинелей остатки баланды, стараясь утолить голод. И вот, несолоно хлебавши, опять выстраиваемся на дороге для продолжения пути. К вечеру поток транспорта несколько редеет. Движение на шоссе затихает.
Солнце уже зашло, и наступили сумерки, когда наша нестройная колонна подошла к наскоро построенному лагерю. Посреди степи на столбах натянута в несколько рядов колючая проволока. Створки ворот тоже густо затянуты колючей проволокой. По углам забора стоят вышки с пулеметами и прожекторами.
