Алексей Котов - Лебединая охота
Раненый воин, подтверждая слава Кадана, протянул вперед руки и издал странный горловой звук. Теряя силы, он опустился на колени.
«Хорезмиец…» – скользнув глазами по одежде воина, догадался Бату.
Он перевел взгляд на Хо-Чана. Китаец жадно поймал этот взгляд и быстро и горестно закивал головой. В войске Бату было много воинов, но мало мастеров. Хорезмийцы и самаркандцы умели строить катапульты и стенобитные машины и лучше других применяли их в деле. Даже Чингисхан во время похода в Среднюю Азию, щадил этих умельцев. «Монгола можно привязать к коню, но его нельзя привязать к бревну», – шутили сами монголы.
Хан Бату молчал.
Воин, которого привел Кадан, наконец смог заговорить:
– Великий Хан, меня зовут Очой-Ману и я командую третьей сотней… – воин перевел дух и зачем-то кивнул в сторону города. Какое-то кривил губы, пытаясь справиться с болью в боку. – Нам не удалось дотащить стенобойную машину вплотную к воротам. Мы вмяли ворота внутрь, но не смогли ни разбить, ни открыть их. Сейчас там командует хан Азамат… Ночью светит луна и можно увидеть хоть что-то, но сейчас… в этой белой мгле… – воин снова замолчал и стал клониться на бок. Его речь стала значительно тише: – Ярость Азамата не знает предела и недовольный всеми, он просто начал резать хорезмийцев…
Воин замолчал, опустил голову, ткнувшись ей в свои колени.
– Проклятый снег! – громко и торжественно сказал Кадан.
Хо-Чан снова закивал головой.
Маленький Сартак не без удивления рассматривал расстроенные лица хана Кадана и китайца. Снег – мягкий, белый и безобидный – не казался ему чем-то ужасным. С ним можно было играть. Например, в снежки или, прячась за белым покрывалом, устраивать засады на «врагов» в нескончаемых мальчишеских сражениях. Когда Хо-Чан перестал кивать головой и замер, он вдруг стал похож на пугало засыпанное снегом. Сартак едва не рассмеялся, а в его глазах снова появились веселые искорки.
Появился толстый Бури, похожий на огромного белого медведя.
– Великий Хан, ты мудр, но позволь мне дать тебе совет, – фигура «медведя» стала значительно ниже, монгольский военачальник опустился на колени. – Само Небо дает нам знать, что сегодня ему не нужна кровь наших врагов. Останови сражение, а завтра ты без труда войдешь в «злой город» и насытишь кровью свою праведную месть.
– Хорезмийцы уже бегут от стен? – сквозь зубы спросил Бату.
– Да, Великий Хан.
Умный Бури упомянув Небо, снимал вину за срыв штурма города с Великого Хана. Идет ли снег или с неба падают камни – это решает не Хан.
– Хо-Чан!.. – сквозь зубы позвал китайца Бату.
Тот приблизился и опустился на колени.
– Труби отход. Азамат слишком сильно хочет крови, поэтому труби так, чтобы зов наших труб услышали их покойные предки вплоть до седьмого колена. Ты… – Бату перевел тяжелый взгляд на Бури. – Пойдешь к городу с тысячей воинов, прекратишь там свару и неразбериху и вернешь воинов в лагерь.
Бату немного помолчал:
– Кадан!.. Завтра ты первым войдешь в город.
Хан Кадан поклонился.
«Он милостиво доверил мне то, с чем не мог справиться два месяца сам, – подумал Кадан. – Ему мало сумасшедшего Азамата, который вырезал два десятка городов. Самый злой город он дарит мне».
Завыли трубы… Сначала одна хрипло и надрывно, потом вторя, ниже и горше, словно оплакивая погибших. Звук был настолько громким, что, заржали перепуганные лошади.
Бури ушел в снежную мглу с отрядом нукеров. Отряд прошел совсем близко от Великого Хана, и он слышал звуки их шагов и звон оружия. Кто-то крикнул громкую фразу на незнакомом языке и несколько голосов рассмеялись в ответ.
Их одернули по-монгольски:
– Заткнитесь, дураки!
Шаги воинов стали быстрее, стих даже звон оружия.
Бату немного расслабился и откинул голову на спинку трона. Кризисная точка была пройдена, решения – приняты, Великий Хан не показал слабости, или, что хуже, своих сомнений.
Снег редел, белая стена отодвигалась все дальше, и из нее вынырнул покрытый снегом тополек. Тяжесть упавшего снега сильно наклонила тоненькое дерево набок.
Бату хмуро рассматривал деревце и о чем-то думал.
Довольно быстро вернулся хан Бури со своим отрядом и немногими хорезмийцами.
– Азамат остался там, – хан показал плеткой за свою спину. – Он сказал, что вернется к Великому Хану либо с головой князя «злого города», либо ему принесут голову Азамата.
Бату продолжил безучастно рассматривать заснеженный тополек.
«Когда снег начнет таять, он нальется водой, станет тяжелым, как воск, и тогда это дерево сломается», – подумал он.
И только оторвав взгляд от дерева, Бату осмыслил речь Бури об Азамате.
«Не принесет он ничего…», – мелькнула безразличная мысль в голове Бату.
6…Воины Азамата, не смотря на снег, все-таки полезли на стены. Основной удар Азамат направил на узкий пролом слева от городских ворот, уменьшивший высоту стены едва ли не на половину. Воинов сбивали с лестниц стрелами и камнями, а в самом проломе, забросанном сверху связанными бревнами, закипел страшный и кровавый бой. Тех нападающих, кто пытался протиснуться через завал бревен, защитники города отгоняли копьями, жалящими сквозь широкие щели между бревнами, а наверху, где завал был реже, русские вступали в рукопашный бой, используя «ножные мечи». Длинным монгольским саблям мешал недостаток пространства, которое скрадывали торчащие повсюду концы бревен и короткие колющие или режущие удары длинных ножей опережали взмахи монгольских сабель. Бой был упорным, полуголые воины Азамата зверели до пены у рта и не слышали призывного рева труб в лагере Бату. Желтый шишак Азамата мелькал где-то там, на самом верху стены.
Хан Бури оставил возле стенобойной машины сотню воинов из своего отряда (больше не помещалось под защиту ее крыши) и два десятка хорезмийцев, категорически запретив им принимать участие в кипевшем на стене бою. Командиром оставшихся был назначен старый, опытный, а главное хладнокровный Одой.
– Сбереги ее до утра, – сказал ему Бури, кивнув на стенобойную машину. – Больше от тебя ничего не требуется. На тот случай, если русские сделают вылазку, я оставлю пятьсот воинов в двухстах шагах от тебя. Еще через триста их будет уже тысяча.
Одой молча кивнул. Когда Бури ушел, Одой так же молча уселся рядом с подвешенным на цепях бревном, передний конец которого был обит толстыми, ржавыми пластинами железа. Старик слушал шум боя над головой и чему-то улыбался, словно вспоминал что-то приятное. Раненые из отряда Азамата ползли под защиту стенобитной махины, но их отгоняли тупыми концами копий. Другие тянули руки, взывая о помощи, но их не слышали.
– Сумасшедшим туда и дорога, – ворчал Одой, глядя то на грязь под своими сапогами, то на перекошенные лица раненых. – А шаманам с их нечистым зельем нечего делать на войне и, тем более, вмешиваться в нее.
Хо-Чан возобновил было обстрел стен крепости из катапульт, но прицел был неточен, камни летели куда попало, а один из них едва не задел крышу стенобойной машины. Одой послал воина в лагерь, но обстрел прекратился сам Хо-Чан, видя, что камни и гигантские стрелы если и попадают в цель, то этой целью чаще оказываются не защитники крепости, а штурмующие ее.
Бой стал стихать через пару часов после ухода Бури. Снег шел все реже, но тучи не ушли, а стали еще гуще и быстро темнело. Немногие оставшиеся в живых воины Азамата, трезвели и отступали к стенобойной машине. У них были пустые глаза и дрожащие от слабости руки. Одой приказал прогнать «петушиное отродье» в лагерь. По мнению старого вояки, смысл войны заключался не в бездумном наскоке на врага, а тщательно выверенном и спокойном ожидании.
Два полуголых воина принесли тело Азамата и положили его у ног Одоя. Азамат умер от удара ножом в горло. Нож задел верхний край кольчуги и, судя по тому, что рассек ее, удар был нанесен с большой силой.
Одой лениво улыбнулся, рассматривая белое лицо Азамата.
«Долеталась, Оса!» – подумал он.
Снег полностью прекратился только к вечеру, и сразу выглянуло наполовину погруженное за горизонт солнце. Оно осветило белую, чистую равнину и белые стены на валах Козельска. Черные фигурки людей и лошадей перед городом казались игрушечными. Не было видно ни дорог, ни следов войны… Чистое покрывало снега скрыло все.
7…Андрей сидел, опершись спиной на стену. Из разбитой щеки текла кровь, он механически вытирал ее и смотрел на ладонь.
– Что, устал? – Гридя стоял перед Андреем, широко расставив ноги.
– А видно? – Андрей слабо улыбнулся.
– Видно. Замельтешил ты, на кровь свою любуешься, значит в голове пусто. Дай ногу твою, посмотрю, – Гридя присел на корточки возле Андрея.
Едва взглянув на стрелу, пробившую икру ноги Гридя осторожно потрогал ее багровый от крови наконечник. Андрей поморщился.
