Иван Охлобыстин - Там, где восток
— Это генерал, — спокойно объяснил комендант. — Он всегда любил неожиданности. Ну что ж, раб Божий Иоанн пойдет встретит бывшее начальство. Кстати… — И он, приблизившись вплотную к отцу Михаилу, спросил его на ухо шепотом: — Взрывчатку вы пронесли?
— Я, — кивнул тот.
— Ну что ж, по словам вашего сына, кстати, я уверен, что его ожидает блестящее будущее, одно из самых эффектных разрешений проблемы греха в христианстве — это мученичество, тогда — аллилуйя! — развел руками офицер и шагнул по лестнице вниз, оставив на бетоне мокрый след ноги.
— Это просто невероятно! — вздохнул отец Михаил и подошел к сидящему Алексею.
— Наверно, нас вместе с ним расстреляют, когда разберутся, — без всякого страха в голосе предположил Алексей.
— Может быть всё, — согласился отец, погладив ребенка по голове.
Двор комендатуры
Они сверху видели, как комендант подошел к машине, как перед ним жандарм открыл дверь, как тот сел внутрь и как через мгновение машину объял пламень, а землю потряс мощный взрыв. Раздались многочисленные выстрелы, крики. По двору заметались тени. Еще что-то взорвалось неподалеку, и, как факелы, вспыхнули палатки полевых кухонь.
Отец с сыном упали на бетон, под прикрытие каменного парапета, и лежали там, пока шум на улице не стих, а из навесных динамиков не раздалась русская речь: «Дорогие товарищи заключенные, вас освободила от немецкого плена отдельная партизанская бригада под командованием капитана Зимина. Всех просим для пересчета потерь на площадь к колодцу. Не пересчитанные будут расстреляны как потенциальные предатели».
— Пошли, что ли, — помог подняться с холодного бетона ребенку отец.
— Мне жалко Иоанна, — признался Алексей. — Он, наверняка, как благочестивый разбойник, уже в раю.
— Это я пронес бомбы, — признался отец, — но я не знал. Кто-то мне их засунул в сумку. Боюсь признаться себе в этом, но я предполагаю — кто.
— Жалко детей Иоанна, — повторил мальчик. — Они не скоро узнают о подвиге своего отца.
— Пошли, — дернул его за рукав отец, и они спустились по лестнице на улицу.
Прямо на улице им встретился куда-то бегущий Петька.
— Всем к колодцу, там наши! — сообщил он Алексею и побежал дальше.
— Твой отец там? — крикнул ему вслед мальчик.
— Умер папка, вышкой завалило, — донесся голос Петьки.
Колодец
— Фамилия! — встретил их вопросом бородатый мужик в телогрейке с автоматом за спиной, стоящий в свете прожектора с какими-то бумагами в руках.
— Отец Михаил, — ответил отец.
— Не немец? Чего-то рожа немецкая, — насторожился мужик.
— Не немец, не немец, наш — швед, это он взрывчатку в лагерь пронес, — послышалось у него за спиной, и в свет вышел отец Виталий с револьвером в руках.
— Значит, динамит подложил ты? — насупился отец.
— Прости, боялся, откажешь, а тут люди, — ответил отец Виталий. — Тебя не проверяли. Да что вспоминать — теперь у нас в руках генерал.
— Я думаю, что теперь на звуки взрыва сюда едут несколько танков и человек пятьдесят на них, — предсказал отец.
— Не забывай — у нас генерал, — напомнил ему отец Виталий. — Не сунутся. Побоятся за жизнь командира.
Позади послышались гортанные крики, и двое партизан выволокли под фонарь упитанного немца с перекошенным от ужаса лицом, залитым кровью.
— Не бейте его — это только повар, — попросил отец.
— Да зачем его бить, давайте посадим его в суповой бак и сварим! — захохотал мужик.
— Точно, точно! — закричали другие партизаны.
— Что же вы делаете, братья! — закричал отец. — Мы же не фашисты!
— Он прав, — согласился с ним отец Виталий и выстрелил в голову повара из револьвера, отчего тот судорожно дернулся и затих.
— Тебе же нельзя, ты священник! — ужаснулся отец. — Ты не сможешь больше служить.
— Уже и так не смогу, да и негде, — горько усмехнулся отец Виталий и, обращаясь к партизанам, громко объявил: — Наступают сроки, о которых нас предупреждали святые пророки! Антихрист рядом, но мы костьми ляжем, но не дадим тьме окутать землю богосозданную! Аллилуйя!
— Брось ты тут свою поповскую агитацию! — осек его один из партизан. — Там три танка и человек сорок автоматчиков.
Лагерь переселенцев
— Парламентер, видать, — шепнул один из партизан. — Будет за генерала просить.
— Шиш им, а не генерала! — крикнул отец Виталий.
— Перебьют нас всех здесь, — вздохнул бородатый мужик с автоматом. — А карты наступления никакой у него нет. Хоть ты и обещал. Даром поляжем. До леса не успеем добежать. Тут двадцать минут езды.
— Поменяйтесь с ними, — посоветовал отец Михаил. — Вы им генерала, а они пусть к лесу пропустят.
— Ночью идти нельзя, из-за кустов навалиться могут, «мама» не успеем сказать, — сказал мужик. — Надо дня ждать.
— Партизаны, вы окружены, нам нужен человек для переговоров, — раздался высокий голос немецкого парламентера из-за изгороди.
— Кто пойдет? — посмотрел на собравшихся мужик в телогрейке.
— Где же командир — капитан Зимин? — осторожно поинтересовался Алексей.
— Я капитан Зимин, — заявил мужик и почесал заросший черной щетиной подбородок. — Хорошо бы действительно потянуть время.
— Хотите, я пойду, я немецкий знаю, чего-нибудь придумаю, — неожиданно предложил отец Михаил.
— Отличная идея! — обрадовался коренастый партизан, ранее предлагавший сварить немецкого повара живьем. — Во-первых, попа не жалко, во-вторых, боец он никакой, раз стрелять не может. Не то что наш боевой друг Виталик. В-третьих, может, правда чего выведает. — И он пригрозил заскорузлым пальцем отцу. — Только смотри не показывай, что их говор знаешь.
— Нет, — покачал головой Зимин. — Он чужой для нас человек. Придется все-таки Виталика. Он тоже по-немецки шпарит неплохо. Хоть и жалко.
— Почему сразу жалко? Прорвемся! — попытался взбодрить партизан отец Виталий.
— Куда там! — огорченно крякнул капитан. — Не отпустят они тебя, пока мы генерала не отпустим, а генерала мы не отпустим. Выходит — расстреляют тебя, брат.
— Поверьте мне — это не самое страшное, — пожал плечами отец Виталий и спросил: — О чем именно вы хотели бы договориться с немцами?
— Завтра, на рассвете, они отпустят всех людей из лагеря, и через час после этого нашему отряду с генералом нужно будет выйти из лагеря и добраться до оврагов, где церковь с этим гадом, оврагами мы мигом до леса доберемся, — сообщил Зимин.
— Что за церковь и что за гад? — наивно заинтересовался отец Михаил.
— Церковь обычная, с одним куполом, а гад — тамошний поп, — мрачно проинформировал командир.
— Почему же — гад?! — не согласился с ним отец Виталий. — Я прекрасно знаю настоятеля, это отец Илия. Монах и подвижник. В конце концов, ему уже восемьдесят пять!
— Не лезь ты в эту историю! — посоветовал коренастый партизан. — Ваш такой святой-пересвятой Илия в революцию у Колчака в полковниках ходил, а у товарища Зимина отца колчаковцы шашками порубали насмерть. Правда, в другом районе.
— Все, Пашка! Заткнись! — оборвал его рассказ капитан. — Дело давнее, хотя потом разобраться стоит. — Он повернулся к отцу Виталию: — Иди и скажи, что мы к церкви утром пойдем, там их генерала и оставим. Всего нам нужно три часа. Понял?
— Понял, — кивнул тот и переспросил: — Еще что-нибудь?
— Куда больше, — отмахнулся Зимин и обнял его. Отец Виталий попрощался с каждым партизаном и подошел к отцу Михаилу.
— Наверное, невесть что теперь про меня думаешь?
— Ты смелый человек, — уклончиво сказал отец Михаил и пообещал: — Мы помянем тебя на «Рцем вси». Заздравно.
— Спаси, Господи, — поблагодарил его отец Виталий, погладил стоящего рядом с отцом ребенка по затылку и зашагал к ожидавшему ответа немецкому парламентеру, напевая на ходу: — «Елицы во Христа крестестеся, во Христа облекостеся. Аллилуйя!»
Через несколько минут немец со священником скрылись в темноте за изгородью, и еще через минуту неподалеку зашумел мотор легкового автомобиля.
— В передвижной штаб повезли, — определил коренастый партизан.
