Николай Внуков - Когда гремели пушки
— Тридцать три с «недоразумением», выходи на перекличку!
Тридцать три — мои товарищи — курсанты. А недоразумение — это, по мнению старшины, я. Он был абсолютно уверен, что никакого командира из меня не получится, что это просто блажь и пустая трата времени и казенных денег. Но все-таки на всякий случай осторожный и требовательный службист почти каждый вечер после отбоя дрессировал меня на плацу при луне.
— Смир-р-но! На пле-чо! К ноге! Довернуть приклад! Не заваливай штык — ты ж не баба! Кру-го-ом! Отставить! Раз тебе выпала мужская планида — мужчиной и будь…
С последним доводом товарища старшины я вполне согласна и потому в ответ на все его замечания и ехидства — ни гугу.
…Перед наскоро отрытыми полупрофильными окопами стоят во весь рост «вооруженные до зубов фашисты» — куклы, вылепленные из мокрой глины. Мы отрабатываем учебный штыковой бой.
— Длинным коли!
Колю, колю проклятого глиняного урода, колю так, что штык трещит. Ребята осторожно похохатывают. Физрук наш тоже смеется. Не обидно: наверное, и в самом деле со стороны смешно глядеть на мои старания. Он даже меня утешает:
— Ладно. Не горюй. Зачет поставлю. Что с тебя взять, когда винтовка больше тебя. Ты ж не стрелок, а пулеметчик, обойдешься и без рукопашной. Ну, а коли и доведется попасть в свалку, на то есть ловкость и пистолет.
* * *— А ты хи-и-трая птаха! — старшина Нецветаев глядит на меня долго, испытующе, как будто в первый раз видит. — Что ж ты молчала?
— О чем?
— Да ведь ты награждена Красной Звездой!
— Я?!
— Нет, дядя.
— А за что? Шутите, конечно?
— Да мне больше и делать нечего, как только шуточки шутить.
На вечерней поверке меня поздравил сам капитан Бунчиков на построении всей роты. И только тогда я поверила, что это правда. Поверила, но искренне удивилась: где ж тут подвиг? Ну, стреляла из пулемета. А что ж мне оставалось? Спрятаться в какой-нибудь яме и ждать, когда зарежут пьяные «психи»?.. Интересно, а Диму Яковлева наградили? Вот кто истинный герой. А Киселев, командир минометной батареи? На моих глазах огромный осколок перебил Киселеву руку в локте, и она держалась только на одном сухожилии. Он приказал мне: «Режь!» Я отказалась. Тогда он сам перочинным ножом перерезал сухожилие и отшвырнул половину руки прочь. А перевязанный мною, продолжал управлять огнем, пока не упал от потери крови. Вот они — герои.
В тот же вечер я узнала, что остатки моей родной дивизии отозваны в глубокий тыл на переформировку. А я-то мечтала после курсов непременно вернуться в свой полк!.. Осиротела.
Ночью, укрывшись шинелью с головой, я долго плакала. Тихо, тихо, чтобы никто не услышал…
* * *— Слушай приказ командарма генерал-лейтенанта Поленова! «Звание младшего лейтенанта присваивается…»
Моя фамилия прозвучала в мужском роде столь неожиданно, что я растерялась. Да что он, капитан Бунчиков, смеется, что ли, на прощанье?
Праздничное настроение было испорчено. От обиды, с досады я не пошла на выпускной вечер, а чтобы меня не нашли, укрылась на кухне, в крошечной каморке повара дяди Леши. Тут можно было и пожаловаться и даже всплакнуть: дядя Леша не выдаст. Он меня утешил. Погладил, как маленькую, по головке. Принес огромную мясную кость.
— Поглодай-ка вот. Обойдется.
Утром, едва дождавшись подъема, я побежала в штаб роты выяснить досадное недоразумение. Капитан Бунчиков сказал:
— А что я могу сделать? Ведь исправил-то твою фамилию сам командарм. Собственноручно. Понимаешь, соб-ствен-ной рукой! Чего ж ты расстраиваешься, ведь вы ж с генералом Поленовым старые друзья. Разберетесь.
— Да не знаю я его совсем, товарищ капитан!
— Ах, вот что! Хм. Ну и проходимка!.. «Это он меня сюда направил…» — Капитан захохотал; а отсмеявшись, воскликнул: — Честное слово, люблю таких! Ну, вот что. Сама кашу заварила, сама и расхлебывай. По пути к месту назначения заверни в штаб армии, прорвись к генералу Поленову и во всем признайся откровенно. Ты — парень хват. Он таких любит. Найдете общий язык, тем более, что ты орденоносец.
Не пошла я к генералу Поленову. Смалодушничала. Да и какие права у человека, которому еще нет полных восемнадцати. Разозлится генерал и вообще никакого звания не даст…
Меня, как единственную женщину, направили в самую прославленную дивизию — 3-ю гвардейскую мотострелковую. Это в первый раз за все время учебы мне оказали преимущество перед сокурсниками.
Меня принял сам гвардейский комдив генерал-майор Акимов. Совершенно седой, дородный, строгий. Он был вооружен сразу двумя парами очков: одни вздыблены на густую шевелюру, другие — на крупный породистый нос. Прочитал генерал мою бумажку, пристально на меня поглядел и спрашивает:
— Ну-с, и где же этот молодчик-пулеметчик?
Я даже растерялась и этак смирненько отвечаю:
— Как же так, товарищ генерал-майор, разве не видите? Ведь это же я и есть.
Генерал нахмурился. Снова прочитал мою бумажку и опять воззрился на меня:
— Постой, постой, ведь тут же черным по белому сказано: мужчи-на! А ты… а вы, насколько я разбираюсь в медицине, женщи-на!..
— Да какая разница! Ведь это же просто опечатка.
Генерал вспылил:
— Пусть сам черт в этой опечатке разбирается! Ах, канальи! Прошу командиров, а они насмешки строят. Что у меня тут, детсад?
Так и не стала я гвардейцем. Поневоле пришлось явиться в штаб армии, раз попала в тупик.
Начальник армейских кадров, добродушный полковник Вишняков, смеялся совсем не по-стариковски: раскатисто, заливисто и от всей души. А отсмеявшись и вытерев выступившие от смеха слезы, сказал:
— Ну и бесенок! Всех вокруг пальца обвела. Что ж теперь делать-то будем?
— Так дело-то мое выеденного яйца не стоит! Переделайте меня в женщину, только и всего.
Полковник усмехнулся:
— Ишь ты, шустрячка. «Переделайте!» Да ты и понятия не имеешь, кто утверждает приказы о присвоении офицерских званий. Лет-то тебе сколько? Только по-честному.
— А я всегда по-честному!
Полковник озорно мне подмигнул:
— Рассказывай сказки про белого бычка. Так сколько же?
— Много. Скоро будет восемнадцать.
— Как скоро?
— Через три с половиной месяца.
— Гм… гм. Комсомолка?
— А то как же!
— Ну, вот что, курносая, вот тебе талоны в столовую. Иди и попитайся. А мы тут подумаем. Посоветуемся, что с тобой делать.
— Товарищ полковник, только, пожалуйста, не докладывайте генералу Поленову. Ладно? Ужасно я его боюсь…
Полковник опять засмеялся:
— Доложил бы, и с удовольствием. Виталий Сергеевич обожает подобные казусы. Да жаль, нет его сейчас и еще долго не будет.
— А где он?
Ответа я не получила.
Теперь, когда я узнала, что командарма Поленова нет на месте, я уж ничего не опасалась и надеялась на благополучное решение моей командирской судьбы. Но мытарства мои только начинались…
На прощанье полковник Вишняков по-отечески поцеловал меня в лоб, крепко тряхнул руку:
— Ну, благословляю! Иди. Воюй, как мужчина, оставаясь женщиной. А кем ты числишься в верхах, не все ли тебе равно. Ведь так? Вот тебе новое направление.
— Только так, а не иначе! Ух, гора с плеч. Спасибо. Огромное спасибо!
…Через два дня я снова стояла перед полковником Вишняковым, едва сдерживая слезы. Не приняла меня вторая по счету дивизия, в которую он меня направил. Не приняли без объяснения причины. «Не надо нам!» — и все тут.
А в третьей дивизии меня хотели засадить в штаб, бумаги подшивать. Сама отказалась. Наотрез.
На сей раз полковник Вишняков не смеялся.
— Что мне делать с тобой, несчастный взводный? Никак не могу тебя просватать, — сказал он с досадой.
Тут я взмолилась:
— Да не посылайте вы меня, ради бога, в те дивизии, которыми генералы командуют! Не нахожу я с ними общего языка.
И меня направили в сибирскую дивизию, которой командовал полковник Моисеевский, человек еще молодой и без предрассудков. Приняли!..
* * *— Братцы! Что же это деется? Баба — командир! Пропали!..
— Да чтоб мы, сибиряки, да подчинялись бабе! Да ни в жизнь!..
— Была б там баба. А то девчонка. Пигалица.
— Цыц, мазурики! Чего попусту глотки рвете? Тут надо в аккурате. По начальству. Пиши заявление. Дескать, нету на то нашего никакого согласия.
— Э, братцы, коллективно нельзя, это ж вам не колхоз. И не заявление это называется, а рапорт.
— Какая разница! Пиши всяк от себя.
Бунт. Буря в стакане воды. Над «мазуриками» верховодит дед Бахвалов, самый старый пулеметчик в дивизии. Бывший чапаевец. Таежник, медвежатник. И сам он похож на медведя. А бородища — хоть траншею подметай.
Ко мне в землянку ввалился командир стрелковой роты старший лейтенант Рогов, человек пожилой, интеллигентный, славный. Бывший учитель.
