Яков Кривенок - За час до рассвета
Направляясь к двери, Костя сказал Ирине:
— Все будет в порядке, заверяю, сестричка.
— О чем это он? — спросил Семен, когда за Костей дверь закрылась.
— О Клаве Луниной, — ответила Ирина. — В кино его пригласила. Да, чуть не забыла, ко мне сегодня в медпункт Юрий Маслов приходил.
— Он в городе? — поразился Метелин. — Приглядись-ка, Ириша, к нему. Ведь ты его в комсомол рекомендовала. А помнишь, как защищала? — И чему-то улыбнулся.
□Путь Юрия Маслова к медпункту Ирины оказался не близким.
Ему было поручено эвакуировать оборудование котельного завода. Эшелон его попал под бомбежку. Вагоны сгорели. В ту же ночь фашисты прорвались к станции, на которой находился Юрий. Перепуганные люди бросились в степь. Юрий три дня скрывался в балках, в кустах. Не сумев пробраться к своим, вернулся в Приазовск — оглушенный, подавленный.
«Все кончено», — решил он и целыми днями валялся на кровати, похудевший, с взлохмаченными волосами.
Обеспокоенная мать хлопотала у постели сына, предлагала какие-то лекарства. Юрий от всего отказывался.
— Сходи к товарищам, развейся.
Сын отмахивался. Раньше Юрий много читал, интересовался машинами, увлекался спортом. Теперь его словно подменили. Уткнув голову в подушку, сутками лежал, не вставая. Самое лучшее — уйти отсюда. А куда? Друзья эвакуировались, кто не успел — голоса не подают… Пробовал читать, а что толку? Смотрит в книгу — ничего не понимает.
Мать напоминает: в саду надо землю взрыхлить, цветы полить. Слова ее пролетают мимо ушей. А ведь сад — его главное увлечение. Это он посадил малину, смородину. Грядки, на которых росли лук, помидоры, занял под груши, яблони. Раздобыл каштан, кавказский и понтийский рододендроны, неукрывной виноград и даже чинар. Вдоль дома прорыл траншею, посадил в ней лимоны.
За два лета почти что вытеснил из огорода картофель, капусту, морковь. Мать пробовала протестовать — куда там!.. В школе организовал кружок юных садоводов. По воскресеньям чуть ли не весь класс в его саду собирался.
Ухаживал за садом сам: обрезал деревья, опрыскивал, белил, вскапывал землю. Теперь все заброшено.
Раньше мать не очень одобряла увлечение Юрия садом, птицами. Казнила себя: зачем посылала его в горы к деду. Там-то он и пристрастился ко всему этому. Приехал оттуда в серой каракулевой папахе с малиновым верхом, в козловых сапожках. Соседские мальчишки черкесом его прозвали.
Юрий часто вспоминал, как розовым утром он вышел из вагона на полустанке. Паровоз, гулко выдохнув белесые клубы пара, ушел в закоптелый туннель. Юрия окружали зеленые горы, уходящие в поднебесье.
На перроне его встретил старик в бараньей папахе, в белых носках (в них вправлены брюки), в чувяках. Подвел внука к лохматой низкорослой лошади, усадил на нее. Покряхтывая, сзади примостился сам. Лошадь, цепляясь копытами за корневища, покорно взбиралась кверху. Кроны деревьев, сомкнутые над головами, образовали сумрачный, веющий сырой прохладой коридор. Извилистая тропа лезла в гору, спускалась в балки, иногда повисала над самой пропастью.
Через час выехали на залитую солнцем поляну. В проеме двух хребтов просматривалась, как на блюдце, гора, до изумления напоминающая индюка.
— Во-он там, внучок, на левом крыле горы-птицы, расположен наш кордон.
Дедушка Сагид прикрывает глаза козырьком ладони и всматривается в отчетливо вырисовывающиеся в синей дымке контуры каменной птицы. От матери Юрий знал, что дед всю жизнь провел в горах, охраняя природу Кавказского заповедника. Там от пули бандитов погибла его жена — смелая русская женщина. Случилось это вскоре после гражданской войны. Оголодавшие белопогонники, рыская в горах, учинили облаву на последнего зубра-самца. Бабушка пыталась отвести пулю от зубра, схватилась за винтовку. Взбешенный бандит застрелил и ее.
Казалось, что Индюкова гора совсем близко, а на путешествие ушло не меньше двух часов. Юрий не заметил, как промелькнуло время длинного пути. Рассказы деда целиком его захватили. О встречных деревьях старик рассказывал удивительно интересные истории. Оказывается, самшит появился на земле раньше человека. Древесина его вполне заменяет бронзу, баббит, а шерстяные брюки Юрия окрашены соком самшитовых листьев… На свете все подвержено гниению, а тис — нет, недаром в народе он прозван негной-деревом… С какого-то отвода дед сорвал яйцеобразный нарост, разгрыз крепкими зубами, дал кусочек пожевать внуку. Рот освежился, как от мятной лепешки. Это была благовонная кавовая смола.
В буреломе ущелья ворчал невидимый ручеек. Дед натянул поводья, крючковатым пальцем показал вправо. В развилке черешни удобно расселся медведь. Передней лапой подтянул к себе ветку, другой согнул ее вдвое и, громко чавкая, принялся обирать ягоды.
Юрию очень понравилось у дедушки. Он с удовольствием поехал к нему на следующее лето. Однако в этот раз все было иначе. Дед Сагид ушел на пенсию. На кордоне хозяйничал его родной сын Айтек, дядя Юрия. Поджарый, крючконосый, он то исчезал на несколько дней с кордона, то неделями не выходил из дому. Замкнутый, неразговорчивый, дядя Айтек встречался с племянником лишь за обеденным столом.
Янтарное то утро Юрий видит как сейчас. Омытые дождем, ликовали клены, орешник, дубы, ильмы. Из мезонина по скрипучей лестнице Юрий спустился вниз, открыл дверь на веранду. Широкие деревянные ступеньки вели в огород, окруженный живой изгородью из подпиленной акации. В молодой кукурузе кто-то возился. Он приподнялся, взглянул в огород. И вот что увидел. Медведь, стоя на задних лапах, вырвал куст кукурузы, отнес его в кучу, вернулся за вторым. Потом умостился на эти стебли, оторвал початок, содрал с него рубашку, принялся со свистом высасывать молочные зерна.
Вот тут-то и грянул выстрел. Юра испуганно вскрикнул. У раскрытого окна спальни с двустволкой стоял дядя — Айтек Давлетхан.
— Эге, — сказал он, — окорока сами припожаловали.
В два прыжка мальчик очутился у медведя. Пуля попала немного выше уха, из ранки, пузырясь, вытекала кровь.
Юрий не взглянул на дядю, поднялся в мезонин, схватил рюкзак, скрылся в лесу. Выплакался он уже в вагоне поезда.
Больше на кордоне он не бывал, а когда Айтек Давлетхан приезжал в Приазовск, избегал его, старался пореже встречаться.
ГЕНЕРАЛ ВОЛЬФЕРЦ ЗАВИДУЕТ
Генерал Вольферц руководил обороной. Несколько дней русские с необычной яростью ломали его позиции. Откуда у них только силы берутся? Бригада моряков в мороз, скинув полушубки, в тельняшках, с одними гранатами кинулась на дзоты. Пришлось отступить, отдать Лысый курган. Русская артиллерия подавила первую линию обороны у хутора Матвеева. О, русские тоже научились вгонять клинья!
Хорошо, что отделались только этим, думал генерал. Продвижение русских приостановлено. А надолго ли?.. Кто даст гарантию, что они не начнут новую атаку? Как тут не вспомнить добром фон Клейста, автора неприступного железобетонного рубежа. Правда, кое-кто склонен переоценивать заслуги свежих частей, прибывших из-под Харькова. Конечно, подоспели они вовремя. Но он, генерал Вольферц, отлично понимает, что их фронт спасен только благодаря заранее возведенным укреплениям.
Да, фон Клейст прозорлив. В самый разгар победного наступления никому в голову не приходило думать об обороне. А он и это учел! Как будто знал, что придется отсиживаться в ямах из бетона и железа.
Используя обрывистые берега двух рек, холмистую местность, фон Клейст разработал сложную, насыщенную огневыми средствами систему полевых и фортификационных укреплений. Сейчас на высотах уже оборудованы долговременные огневые точки, стальные колпаки. В глубине коммуникаций спрятаны артиллерийские и минометные батареи, на первом крае — противотанковые и пулеметные гнезда. Все это обеспечивает почти сплошную стену смертоносного огня. Если бы не предусмотрительность фон Клейста, русские были бы далеко за Лысым курганом.
Вольферц завидовал военному гению высокородного фон Клейста. Он понимал, что тот с полным правом донес фюреру с создании железного, образцового форпоста, представляющего собой «незыблемую государственную границу Германии на Востоке». Конечно, в рапорте не были по достоинству оценены заслуги и усилия Вольферца в сооружении этого «образцового форпоста». Его постоянно обходят более удачливые, и на его имени не останавливается взор фюрера. Это обижало, но Вольферц умел скрывать обиды, терпеливо выжидая своего часа…
На обратном пути в Приазовск он еще раз проверил боеготовность частей. Побывал и в землянках. Ничего не скажешь — жилища солдат отстроены с завидным комфортом. Стены обиты фанерой, на нарах — перины. Да, приказ фон Клейста и в этой части исполнен с педантичностью. У жителей Приазовска, окрестных станиц, сел реквизированы ковры, одеяла, полушубки, валенки. Говорили, что русская зима — союзник большевиков. Теперь пусть лютует мороз, снег засыпает окопы, немецким солдатам это не помеха: в землянках тепло и уютно.
