Борис Тагеев - Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире
«Убили их б-дие господина дохтура потому, что они ругались. Статочное ли дело в бою сквернословить? А они, как выпалят из ливолвера, увидят, что попали, сейчас в ладоши хлопают и говорят: а, так, говорят, тебя такого-сякого и надо. Мы им, ваше б-дие, говорили, что, мол, ваше б-дие, нехорошо ругаться, а они все… и потом совсем бесстрашные — высовываются поминутно из-за камня, одна проклятая и зацепила им ухо; они это отерли кровь и говорят: пустяк, плохо, брат, прицелился! Постреляли они еще, и стало им отселева стрелять неловко (указывает на большой камень, весь испещренный свинцовыми блестками — следами ударявшихся пуль), захотели они перейдтить на другое место и только это приподнялись, как пальнет один оттудова (казак показывает на валун шагов в 20–25, где лежал выстреливший текинец). Они схватились за бок, упали и говорят: «Прощайте, братцы, кланяйтесь жене». Пошла у них ртом кровь и померли. Вот и кровь их, ваше б-дие». — И казак указал на большое темное пятно на камне и, сняв папаху, набожно перекрестился.
Замечателен также факт, что один казак с раздробленной нижней челюстью продолжал стрелять. Полученная им вторая рана в бедро не заставила его выпустить ружья из рук, пока пуля не попала в грудь; тогда он перевернулся на спину, перекрестился и отдал Богу свою мужественную, преданную отечеству душу. Велик русский человек в своей вере и умеет так умирать, как ни один другой народ!
Со смертью Студитского казаки почувствовали на половину уменьшение энергии. Барон Л — н, плохо говорящий по-русски, не мог их воодушевить, да и по своему характеру не мог быть начальником этой горсти храбрецов. К счастью оставшихся в живых, в пятом часу показалась рота, шедшая из Ходжа-Калы в Бами или наооборот — не помню уже теперь. Текинцы, не ожидавшие подобного сюрприза, обратились в бегство, но не настолько быстро, чтобы не успеть получить от роты приветствия в виде залпа.
Тела доктора Студитского и убитых казаков были отвезены в Ходжа-Калу, где и преданы земле со всеми почестями, приличествующими подобным героям.
Оставшиеся в живых получили по два знака отличия военного ордена: 4-й ст. от Скобелева и 1-й ст. от в Бозе почившего императора Александра II.
Весть о смерти Студитского сильно поразила Скобелева. Через несколько дней было отдано приказание занять Бендессен и устроить там укрепление на две роты во избежание возможности повторения несчастных случаев с джигитами или вообще небольшими отрядами, проходящими через наиболее любимое пристанище текинских шаек.
Теперь, читатель, я вас сведу вниз и покажу так называемый верблюжий лазарет. Отдавая справедливость гениальным военным способностям Михаила Дмитриевича Скобелева, я тем не менее должен сказать, что он во время приготовлений к началу военных действий следовал советам близких к нему людей, не вполне способных советовать. Характер Скобелева настолько увлекающийся, что он в первом порыве найдет совет хорошим и приводит его в исполнение, когда же позднее увидит, что теория с практикой не сходится, то отменять отданное распоряжение он не станет, следуя тому правилу, что раз отданное военачальником приказание свято должно быть исполнено.
Кто-то дал ему совет устроить в Бендессене верблюжий лазарет, а может быть, и самому ему пришла в голову эта идея, с первого взгляда вполне удобная для исполнения. Бендессен действительно изобилует травой и по своему местоположению представляет все удобства для охраны значительного количества скота, находящегося у подножия скалы под покровительством ружейного и орудийного огня с вершины этой скалы. Но мало устроить лазарет и иметь ветеринарного врача с фельдшером: надо иметь медикаменты и возможность не посылать на работу больных верблюдов; эти два последние обстоятельства были упущены из виду, и верблюжий лазарет стал общим посмешищем. Был даже начальник этого лазарета, исписавший массу бумаги, донося ежедневно о кончине такого-то и такого количества верблюдов. Теперь надо вам объяснить, читатель, чем страдали эти бедные животные, которым всем обязана экспедиция. В этих странах верблюд главное перевозочное средство, так как телеги ломаются ежеминутно и упряжные лошади не выдерживают пути; «корабль же пустыни» идет себе, переваливаясь, три-четыре дня без пищи и воды, неся на себе грузу около восьми пудов.
Главная болезнь этих животных заключается в поранении спины, являющемся следствием дурных седел и тяжелой нагрузки; это, впрочем, вполне понятно: если у верховых лошадей при превосходно пригнанных и укрепленных седлах очень часто «набивается» спина, то что же удивительного, что при раскачивающейся походке верблюда примитивно устроенное седло, лежащее на тонком, изодранном потнике и ничем почти не укрепленное на спине, с тяжелым грузом, постоянно ёрзает взад и вперед и в конце концов сдирает бедному животному мясо на спине и боках. Климатические же условия таковы, что самая небольшая рана разбаливается от пыли и массы мух, не говоря о жгучих лучах солнца, способствующих воспалению и гниению; являются черви и, за недостатком медикаментов и ухода, остановить увеличение раны невозможно. Кроме того, верблюды, начинающие поправляться, посылаются на работу, отчего подживающие раны растравляются и животное, которое при пяти или шестидневном отдыхе выздоровело бы, тут околевает; но, выбирая между тем, что солдаты будут несколько дней сидеть без провианта или дров, или, что еще хуже, без патронов, или что околеет дюжина верблюдов, приходится жертвовать последними.
Итак, читатель, пойдем теперь с вами и посмотрим на этих бедных, страждущих «кораблей пустыни». Они теперь возвращаются с пастбища, и сейчас будет производиться так называемая перевязка. Вот впереди идет, покачиваясь, верблюд с сравнительно короткой мохнатой шеей и хохлом, падающим на лоб: это один из уроженцев киргизских степей, которые считаются самыми здоровыми и выносливыми. На горбу сидит вожак-перс в разноцветных лохмотьях и тянет какую-то невозможно дикую и унылую мелодию. Длинной вереницей двигаются пациенты, оглашая пространство скрипучим криком и заражая воздух отвратительным запахом гниющих ран. Наконец все явились и заняли четырехугольник, ограниченный широким, но мелким рвом; начинается укладывание их на колени, причем рев становится оглушительным: упрямые звери не хотят слушаться вожаков, причем не помогает самое энергичное дерганье за веревку, продетую в нос. Являются помощники-солдаты с поленьями и палками в руках; несколько добрых ударов по передним ногам — и верблюд хотя и с яростным ревом, но опускается на колени; большинство уложено, но вот один из наиболее сварливых неожиданно подымается, соседи следуют его примеру — и пошла потеха! Воздух оглашается ревом, руганью вожаков на непонятных наречиях и русскими крепкими словцами. Содом и Гоморра! Наконец пациенты успокоились и с самым глупым видом жуют свою вечную жвачку. Является фельдшер с каким-то сосудом, наполненным скипидаром; подходит к верблюду, которого за веревку держит вожатый, и льет скипидар на рану; верблюд ревет, хочет приподняться, не может и ограничивается тем, что с яростью выплевывает свою жвачку.
На рану накладывается тряпка, напитанная скипидаром, и прикрепляется двумя веревочками, проходящими под брюхо. Та же операция повторяется со всеми больными; но вот одному надо разрезать нарост, который, созревши, может образовать опасную рану, это одна из верблюжьих болезней. Верблюжий эскулап ставит бутыль со скипидаром на землю, с важным видом вынимает из кармана фельдшерский набор и собирается приступить к делу. Вожак, заинтересованный операцией, выпускает веревку из рук и наклоняется посмотреть; фельдшер, для удобства взмостившийся на самого пациента, вонзает ланцет в нарост и быстрым круговым движением разрезает его. Верблюд с ужасающим, яростным ревом быстро подымается; оператор летит вверх ногами на землю, верблюдовожатый получает удар задней ногой в брюхо от неблагодарной скотины и от этого могущественного удара отлетает в сторону; слышится звон разбитого стекла, крик, и несчастный перс, с искаженным лицом, устремляется в ручей; он при падении уселся на бутыль и осколками стекла произвел себе поранение ниже спины, а скипидар еще прижег ему эти невольные раны. Верблюд, пользуясь обстоятельствами, бежит к мостику через ров и своим криком пугает лошадей, начинающих ржать и биться на коновязи. Артиллеристы и казаки устремляются их успокаивать, ругая верблюдов и давая на ходу пинки ни в чем не повинным верблюдовожатым, старательно связывающим передние ноги своим питомцам, так как дело идет к ночи. Наконец смятение утихает, верблюды жуют, неподвижно лежа на коленях, озаряемые розовыми лучами заходящего за горы солнца, и картина имеет самый мирный характер; но долго еще не умолкает хохот солдат, бывших свидетелями комичной сцены с оператором-фельдшером и персом.
