Нгуен Тяу - След солдата
Три батальона 5-го полка уже почти миновали зону скопления войск, только несколько хозяйственных рот и недавно присоединившийся дивизион легкой артиллерии тянулись еще позади. Кинь, шедший поначалу с 1-м батальоном, пропустил его вперед и остался поджидать дивизион. Разобранные части орудий артиллеристы тащили на плечах или несли подвешенными на жердях, и весь дивизион издали напоминал спутанный клубок, упрямо ползущий вверх по недлинному - всего какая-нибудь тысяча метров, - но очень крутому и извилистому склону. Те, кто прокладывал здесь дорогу, учли, что склон не из легких, и вырубили в нем ступеньки, приладив на каждой для страховки от осыпи половинку деревянного кругляша, плотно зажатую между забитыми глубоко в землю брусками. Однако дерево успело стесаться от бесчисленного множества прошедших здесь за последнее время ног. На коре деревьев по обеим сторонам тропы вдоль склона на одном уровне от ствола к стволу тянулась темно-красная свежесодранная полоса - след, оставленный множеством цеплявшихся, ищущих опоры рук. Солдаты шли в трусах, свернутые широкополые панамы были прилажены сбоку. Какой-то парень, совсем еще школьник, удерживая на плече конец толстой жерди с подвешенным к ней орудием примерно в центнер весом, стоял наготове у начала подъема и, задрав голову, смотрел вверх на мелькавшие по ступенькам лестницы щиколотки.
– Моя жена такие письма пишет, прямо сочинения по литературе: «Я хочу, любимый, пройти с тобой все высокие перевалы и глубокие ручьи», - раздался чей-то голос.
– А чем она занимается?
– На строительстве дорог работает…
– Чыонгшон, мы здесь, с тобой…{1}
– Одолеем гору, ох и напьемся же водички!
– Нас несут орлиные крылья…{2} Знать бы раньше, что так случится, я бы не сидел сложа руки, а засадил бы весь Чыонгшон карамболой{3}. Вот бы сейчас - с ветки на ветку!
– А я бы лучше шелковицу посадил!
– Ты, морская душа, даже не знаешь, как она выглядит!
– Почему не знаю? Сама черная, листики маленькие!
– Балда, это же дерево шунг-дат! - поднялся общий хохот.
– Да он только что из моря вылез и штаны только в армии научился носить. Где ему дерево от дерева отличить?…
– Эй, генералы, вперед!
И опять мелькают мускулистые, в набрякших жилах ноги, гладко оструганные жерди или только что срубленные стволы деревьев, на которых трепещут еще свежие листья. Несколько пар ног одновременно топчутся на одной ступеньке. Плечи и тела приникают друг к другу. Руки в поисках опоры хватаются за стволы и ветви по обеим сторонам подъема. Натужно склоненные шеи и открытые от напряжения рты мелькают справа и слева от жердей. Кинь слушал тяжелое, надрывное дыхание дивизиона. Кинь был в шортах. Его желтая рубаха с квадратным вырезом насквозь промокла от пота. Сложив руки одна на другую, он опирался на беличью головку - искусно вырезанную из дерева рукоять длинного посоха, до блеска отполированную за многие годы. Из-за поворота показались головы первых артиллеристов. Кинь зажал посох под мышкой и, сложив руки рупором, крикнул:
– Молодцы, ребята! Выдерживаете темп легендарной армии Нгуен Хюэ{4}!
Какая-то пехотная рота с громоздкими грузами на жердях отдельными группами вклинивалась в цепочку артиллеристов. Уставшие лица артиллеристов сменялись улыбчивыми лицами пехотинцев. Оброненные на ходу слова и фразы вливались в общий ровный гомон.
– Привет, Кхюэ! Ты в этом полку?
– У меня сестренка востроглазая есть. Кто табачку не пожалеет - сосватаю!
– Горазд бахвалиться! Что, забрался сюда и уже дух вон?
– Мамочки! Когда же домой вернемся?
– Сколько же лесов у нас? Тьма-тьмущая!
– Мы идем, душа парит…{5}
Плотный, густой солдатский поток… Над головами то и дело слышится гул самолетов. Едва стихал рокот бомбардировщиков, как над джунглями появлялись вертолеты. Спустившись пониже, они действовали медленно, как улитка, переползавшая с камня на камень.
Перевалив на другую сторону склона, солдатский поток соединился с другим таким же потоком. Там солдаты все, как один, были в касках, с обветренными красными лицами. С обеих сторон раздался дружный радостный крик, полетели вверх подброшенные панамы и каски. Где-то уже заспорили, кто кого вытесняет из шеренги.
Кинь рукоятью посоха показал вперед:
– Ты видел когда-нибудь такое, Кхюэ?
– В прошлом году. Но тогда столько не было…
– Я тоже никогда такого не видел. Никогда! Ну пошли!
Пробираться вперед приходилось с большим трудом. Кхюэ шел позади. Его вещмешок то и дело цеплялся то за чей-то миномет, то за кошели риса, то за какие-то наскоро сплетенные корзины, привязанные к чьему-то вещмешку. По дороге они обогнали роту пехотинцев. Только человек десять из всей роты шли налегке, остальные на плечах или на жердях тащили какой-нибудь груз. Впереди этой роты двигалась еще одна точно такая же рота. Проплывали жерди из дерева или бамбука. Шли солдаты - высокие и низкорослые. Шагали худощавые, с ухоженными блестящими волосами горожане и кряжистые от сохи крестьянские парни. Следом за высоким смуглым хирургом медсестры несли на коромыслах помеченные большим красным крестом тюки с медикаментами и перевязочными материалами. Человек пять солдат, догонявших свою часть, тащили на жердях-коромыслах (по четыре с каждой стороны) минометные мины, похожие на бутоны банановых цветов, с двумя опоясывающими красными полосками. Шагавший в центре парень, по-видимому старший группы, без устали задавал один и тот же вопрос, стараясь найти свою часть:
– Это «Хиенлыонг»?
– Нет, «Река Ча»!
– Это «Хиенлыонг»?
– Нет, «Красная река»!
Кхюэ догнал своего замполита и пошел следом. В глаза ему невольно бросилось светлое пятно свободной от ноши спины Киня.
– Где ваш вещмешок, командир?
– Ох ты! Забыл, видно, там, на склоне!
– Идите, я вас догоню!
И Кхюэ повернул назад. Только что безлюдные джунгли по обеим сторонам дороги теперь заполнились солдатами - здесь многие части разбили походные лагеря. Вокруг стоял многоголосый гомон. Трещали срубаемые ветки, слышалась дробь ударов по вбиваемым в землю колышкам. Среди всеобщей суеты какой-то шустрый паренек уже ухитрился подвесить свой гамак и, растянувшись в нем, завопил так, что все вокруг содрогнулось: «Э-ге-гей! Чыонгшо-о-о-он!» Несколько солдат, не успев устроиться, бросились к ручью ловить руками прятавшуюся под камнями рыбу. Один боец, усевшись на траве, увлеченно писал что-то в записной книжке. Другой, отхватив ножом здоровый кусок коры с росшего у обочины гигантского дерева, уже нарисовал на обнажившейся белой древесине, залитой сочившейся смолой, длиннющую, как хвост дикобраза, стрелу-указатель и теперь старательно выводил слово «Тхубон» - условное название своей части. Из глубины чащи доносился пронзительный крик птицы бим-бип{6}. По соседству с дорогой одно из подразделений уже снималось со стоянки. Командир одной рукой бережно прижимал к груди транзистор, а другой, зажав в ней посох, описывал огромные круги в воздухе. Издали казалось, будто он размахивал мечом. Он шутливо торопил бойцов:
– Быстрее! Поторапливайся, ребята! А то на нашу долю американцев не останется!
Солдаты, галдя, сворачивали гамаки. Полотнища из светло-зеленой нейлоновой ткани, только что развешанные по всему лесу вдоль ручья, были свернуты в считанные секунды, будто вспорхнула сразу стая бабочек. Солдаты выходили на дорогу и строились. То тут, то там поднимался вверх дым, кольцами обволакивая стволы деревьев и застаиваясь под непроницаемыми темно-зелеными кронами: каждое отделение оставило после себя круглое пятно золы от костра.
Кхюэ шагал среди постепенно рассеивавшегося дыма, в котором все вокруг приобретало призрачные, иллюзорные очертания. Перевал, где замполит оставил свой вещмешок, с давних времен солдаты неизвестно почему окрестили «тетушка Динь». Вернувшись сюда, Кхюэ увидел многочисленные следы солдатских башмаков и посохов, отчетливо отпечатавшиеся на ступеньках, покрытых толстым слоем грязи, на вязкой глинистой дороге, плотно утрамбованной множеством ног, и на боковых, только что проложенных тропинках. Молодой бамбук был повален в грязь, камни вдавлены в землю. Орел и орлица с кротким взглядом маленьких глаз, но устрашающе загнутыми длинными клювами, шумно хлопая крыльями, описали в воздухе круг и величественно удалились. Со стороны леса у подножия гор настойчиво повторялись позывные: «Красная река, вас вызывает Меконг. Красная река, вас вызывает Меконг. Красная река течет. Красная река течет. Меконг, как слышите? Отвечайте!» Какой-то полк, находившийся на марше, вплетал свой голос в сеть радиоволн.
На самой высокой точке склона, там, где недавно стояли Кинь и Кхюэ, отдыхали два солдата и собака. Пес, уткнув нос в корневища, глухо заворчал. Один из бойцов, долговязый, худой, с рацией за спиной, наклонившись вперед, оттягивал кожаный собачий ошейник и зачем-то пытался засунуть за него зеленую ветку. Другой, темнокожий и малорослый, сидел около двух вещмешков и постукивал палкой по третьему, лежавшему у обочины, в котором Кхюэ сразу узнал вещмешок замполита. Тощий вещмешок Киня походил сейчас на съежившегося голодного лиса. Кроме пятен пота на нем отпечатались бесчисленные следы от палок и посохов прошедших мимо подразделений. Кхюэ открыл его. Все нехитрое имущество было на месте - хлопчатобумажная форма, зеленый шерстяной свитер и брусок магика{7} в серебряной фольге.
