Семен Шмерлинг - Десант. Повесть о школьном друге
4
На маленькой схеме в записной книжке Некрасова появились острые карандашные стрелки, нацеленные на запад: линия фронта отодвинулась от Москвы. 5 декабря началось могучее контрнаступление советских войск, а 20 декабря 16-я и 20-я армии после ожесточенных двухдневных боев освободили Волоколамск.
Леопольд вошел в Волоколамск вслед за первым эшелоном наших войск. Полуразрушенный город был неузнаваем. Поспешно отступая, захватчики не успели скрыть следов своих преступлений. На одной из улиц лыжники увидели виселицу… Восемь повешенных. Совсем молодые ребята, ровесники Некрасова, только в гражданской одежде. Среди них две девушки — старшие школьницы или студентки.
Лыжный батальон влился в стрелковый полк и, совершая марш за маршем, передислоцировался в район Рузы. Занимали оборону, рыли окопы в окаменевшей от свирепых морозов земле, строили землянки, но поступил приказ — и после новых переходов все началось сызнова. Руки загрубели, окостенели мозоли, шелушилось обмороженное лицо. Не грели ни шинель, ни ватник. Пальцы, привыкшие к лопате, с трудом ухватывали карандаш, когда писал письма маме, брату Левушке, по знакомым московским адресам — разыскивал разбросанных друзей.
В феврале морозы немного отпустили, загуляли ветры, завихрились метели. В ту пору он и принял участие в первой в своей жизни пехотной атаке.
Позиции заняли ночью. То и дело взвивались немецкие ракеты, освещая холмистую белую равнину дрожащим светом. Ранним серым утром в тумане проступил отлогий холм и деревенька — разбросанные избушки в снежных шапках, обожженные ветлы, еле видимая дорога. На скате едва темнели фашистские траншеи. Бежать в атаку придется вверх, на высоту. Снег по пояс. От одной мысли об этом сжималось сердце.
Ударили немецкие минометы. Запели осколки. Один прожег снег и упал рядом, у самой щеки. Зазубренный, рваный. Подался бы на десяток сантиметров — и нет красноармейца Некрасова.
На огонь не отвечали. Переждали, пока прекратится обстрел. К снежному брустверу прилежались, в затишье появилась странная сонливость, зевота. Так бы и остаться здесь, не двигаясь…
— Приготовиться к атаке!
ППШ грелся под животом. Леопольд обмахнул трехпалой перчаткой затвор, ствол, выдвинул автомат к плечу.
— Пошли! За Родину!..
Ноги не повиновались. Он боком перевалился через бруствер и вылез на ветер. По сторонам смутно маячили темные фигуры бойцов. Бегут или стоят?
— Коммунисты, комсомольцы — вперед!
Сделав первый шаг, сразу провалился в снег. Над головой свистели пули. Согнулся, сжался, упал. Повернувшись, увидел, что он недалеко от бруствера. Назад — три прыжка. И тут ужаснулся: побегу — ударит в спину.
Кто-то свалился рядом, пробил борозду. И он пополз сам, продираясь, захватывая руками, как пловец. Стало жарко, лицо горело.
Выглядывая над плотным, нетронутым настом, он увидел снарядную воронку. Вспомнил: «Дважды в одну воронку снаряды не падают». В жизни ничего так не хотел, как добраться до нее.
Заработал руками, ногами. Справа лежал убитый немец. Скрючившийся, окаменевший, он серел под белой крупкой. Равнодушно скользнул взглядом по трупу, отметил, что рядом с ним валяется лопатка: окапывался или ставил мины.
В воронку целиком не втиснулся — снаружи оставались ноги. Хорошо бы подкопать, да с горечью обнаружил, что забыл свою малую саперную под бруствером. «А если взять у немца?»
Раздумывал секунды и как-то ясно, четко. Оттолкнувшись, пополз. Добрался и, ухватив за короткий черенок, вернулся с лопаткой в свое укрытие. И принялся энергично расширять и углублять его.
Много месяцев спустя, вспоминая первую атаку, Леопольд скажет:
— Когда превратил воронку в окоп, стал солдатом, Сам придумал и сделал. И даже смешной щит выставил — немецкую лопатку. Впрочем, почему смешной, об нее чиркнула пуля…
Атака возобновилась. С нашей стороны грянули пушки, минометы. Особенно запомнились ему минометные разрывы. Возможно, потому, что позже миномет стал его оружием, а может, потому, что они поднялись невысокой, но плотной стеной и прикрыли собой его и всю атакующую роту. Снег и земля, смешавшись, сделались густой завесой и позволили стрелкам оторваться от своих скороспелых снежных окопчиков.
— Вперед, вперед!
Некрасов вскочил. На ходу очистил от снега автомат и выпалил из него первую за всю атаку очередь. Не очень-то сообразную. Она пришлась куда-то в черную кучу обгоревших деревьев.
Поредевшие цепочки бойцов недружно встали и побежали вверх по склону, ведя огонь на ходу. Если в начале атаки Некрасов чувствовал себя, как в тумане: механически шагал, падал, полз, придавленный свистом и грохотом боя, то уже перед деревней действовал сознательно и понимал обстановку. Замечал соседей, истоптанную околицу, черную дорогу. Смог укрыться в развороченном амбаре, просунуть в щель, как в бойницу, ствол автомата, прицелиться в немца, перебегающего дорогу, и дать по нему короткую очередь.
Вместе с другими красноармейцами он гнался за отступающими фашистами, стреляя и крича «Хенде хох!», а в полдень допрашивал пленного ефрейтора. Некрасова еще била нервная дрожь, он с трудом подыскивал нужные слова и потому смог задать всего-навсего несколько примитивных вопросов: «Назовите номер части», «Сколько солдат было в деревне?».
…Через несколько дней после первой атаки наступление приостановилось. Почти месяц Некрасов провел в обороне, в окопах и блиндажах. Ходил в полевые караулы, нес дежурство, вступал в перестрелки, недосыпал, недоедал. Как и весь батальон, мечтал о смене и отдыхе. Уже пошел слух, что выведут в тыл, на переформировку, когда его ранило.
Случилось это в начале марта. Согнувшись, он проходил по узкому ходу сообщения с котелками в руке. На изломе ход сообщения мелел и обрывался. Только подумал, что надо бы подрыть в этом месте, — грохнула мина, и его сильно толкнуло в ногу. Подломившись, упал на бок. В тело стальным жалом вошла боль, и он потерял сознание.
Очнулся и сперва увидел радужные круги, красноватый туман и почувствовал, что плывет, покачиваясь. Открыл глаза — мимо тек снег, побуревший, ноздреватый, а рядом топали чьи-то валенки. Догадался: несут на плащ-палатке.
Ранение он получил тяжелое, была задета кость. На санях доставили в медсанбат, где сделали срочную операцию, а оттуда в подмосковный госпиталь. Лечение заняло всю весну, а через год повторилось — разбередилась рана.
В госпитальной палате, в команде выздоравливающих, он много думал о прошедших и предстоящих боях. Понимал, что война короткой не будет и ему еще предстоит найти в ней свое место. Он должен стать командиром, как советовал Михаил Иванович Бакшеев.
Может и должен.
Из команды выздоравливающих Леопольд послал письмо своему школьному учителю:
«Москва. Житная улица. Казанский переулок. Дом № 10. Школа № 7. Н. Н. Лебедеву.
Здравствуйте, дорогой Николай Николаевич!
Я очень благодарен Вам за ту заботу и внимание, которое Вы проявили ко мне, «старому» ученику Вашему, находящемуся сейчас в рядах Красной Армии. Прошу принять от меня еще одну благодарность к тем сотням благодарностей, которые я принес Вам за долгие годы ученичества. Я до сих пор помню, кстати сказать, некоторые Ваши советы и наставления, правильность которых еще раз показывает Ваш огромный талант учителя и педагога. Я не раз вспоминал и ото всей души благодарил Вас за привитые навыки и мудрые мысли.
Сейчас я рад слышать, что наша школа, вопреки моим представлениям, живет и здравствует, хотя немного горько: это не та школа с ее учителями, ее ребятами, состав ее, вероятно, сильно изменился, не только у преподавателей, но и у учеников. Но все же это именно школа № 7. ЛОНО! И она мне родная. Ей и ее старым учителям, Марии Яковлевне и другим, я передаю свой горячий красноармейский привет. И рука моя еще крепче стиснет оружие, пуля еще метче будет разить ненавистных выродков, чтобы я мог снова встретить свою родную школу, родных учителей и учеников.
Крепко, крепко жму Вашу руку.
С красноармейским приветом. Л. Некрасов».В письме не было ни строки о тяжелом ранении и награде. За успешную разведку в тылу врага красноармейца Некрасова наградили медалью «За отвагу». Зато к письму была приписка: Леопольд просил выслать копию школьного аттестата, в котором, кстати сказать, стояло одиннадцать пятерок и лишь три четверки. Этот документ нужен был ему для поступления в военное училище.
Главая третья. Встреча
1
Ранним июньским утром Октябрина Иванова, по-школьному Рина, вышла из дома и зашагала по Большой Полянке. Шла медленно, только вчера она вернулась из эвакуации и теперь ревниво и беспокойно оглядывала свой город.
