Кипхардт Хайнар - Герой дня
Ни свет ни заря Муле разбудил обер-лейтенанта Вилле:
– Повышенная боевая готовность, господин обер-лейтенант! На хуторе Плеское партизаны перебили отряд полевой жандармерии. Ну чисто зверюги… Это в четырех километрах отсюда. Никто и слыхом ничего не слыхал. Каждой роте приказано выделить один взвод на борьбу с партизанами.
Вилле мрачно слушал. Во сне его посетила великая мысль: отрешенная от боли красота кристаллов или что-то в этом роде. Как структура современной души или вроде того. И теперь он сердился. Возмущался, что его обременяют мелочами. Ничтожества. Вспомнить хотя бы, каким завтраком потчует его Муле. Топленым салом. И вообще, как он терпит этого Муле? Толстая морда проныры и соглядатая, ни намека на утонченность. Почему он не взял в денщики Рудата? Солдат молодой, иконы коллекционирует. Приятная внешность, неглуп.
– Тут воняет! - брезгливо сказал Вилле. И, заметив на полу в луже блевотины капитана медслужбы Хубера, плаксиво потребовал: - Уберите эту свинью!
– Слушаюсь, господин обер-лейтенант! - козырнул Муле. Только пусть господин обер-лейтенант сперва все-таки изволят приказать, какой взвод.
– Второй. Взвод этого псевдо-Гинденбурга, который постоянно действует мне на нервы своим усердием… Цимера…
– Кстати, о Цимере. Господин обер-лейтенант знают, что русские оказались бабами?
– Какие русские?
– Ну, те, которых Рудат нынче ночью скосил пулеметом. В карауле. Цимер их увидел. Хотели переплыть реку. Бабы, молодые голые бабы. Их прибило к берегу в расположении четвертой роты.
– Почему не доложили? - взвизгнул Вилле, усаживаясь в постели.
– Я думал, господин обер-лейтенант приказали не мешать. Как говорится, ввиду умственной работы.
Муле взвалил на плечо мертвецки пьяного лекаря и ухмыльнулся. [62]
«Пора освежить тут воздух, - решил Вилле. - Ишь скалятся, пивные душонки. Подмазываются. Как это недостойно! Мне необходима чистая интеллектуальная атмосфера».
Обер-лейтенант тщательно умылся и натянул свежее, слегка пахнувшее духами белье. Он был очень чувствителен к запахам. С детства. Потом вызвал командира ротной группы управления, чтобы отдать необходимые распоряжения. Поинтересовался, какого он мнения о Рудате. Как возможном ординарце. Или кандидате в группу управления.
* * *
– Второй взвод, готовьсь! - гаркнул ротный посыльный, распахнув дверь Пёттерова блиндажа. - В семь тридцать вашего шефа вызывают на батальонный КП. Операция против партизан.
– А почему опять мы? - с набитым ртом спросил Малер. У него была язва, поэтому, едва продрав глаза, он начинал жевать, чтобы желудочный сок не бередил больное место.
– Потому как ваш новый взводный охоч до развлечений, я так думаю. Верно, Пёттер?
– Тоже мне открыл Америку, - пробурчал Пёттер, вылезал из-под одеяла. Рудата в блиндаже не было. - Где Рудат?
– В четвертой роте, - сообщил Малер. - Там, говорят, те две бабенки, с которыми вы разделались нынче ночью.
– Я пошел, - бросил Пёттер.
На пороге вырос унтер-офицер Цимер, чисто выбритый, портупея и сапоги сверкают, подворотничок белоснежный. Уставился на Пёттера в ожидании рапорта. Но тот застегнул ремень и шагнул мимо него к выходу.
– Вы куда? - осведомился Цимер.
– В нужник, если тебе так хочется знать, - огрызнулся Пёттер, обстоятельно раскурил чинарик и вышел.
– У него, видать, очень уж чувствительный кишечник, - заметил Малер.
Цимер лучезарно улыбнулся и достал блокнот:
– А у вас, надеюсь, не менее чувствительная память. Почему вы не побриты?
Малер снял с печки поджаренный хлеб.
– Почему вы не побриты, скотина? Встать! Смирно! - Малер вытянулся в струнку, и Цимер удовлетворенно отметил, что кое-кто из солдат тоже встал, хотя и с ухмылкой. - Хочу обратить ваше внимание на то, что через полчаса взвод должен быть умыт, побрит и одет по всей форме. Мы выступаем. Кстати, где наш друг Рудат?
– Убыл в четвертую роту, господин унтер-офицер, - доложил Малер.
– Прекрасно, - сказал Пауль Цимер. - Можете быть свободны!
* * *
Пёттер бежал через расположение. Он очень боялся, как бы парень не наделал глупостей, но, заметив Рудата чуть поодаль от группы молодых солдат, успокоился. На эскарпе лежали трупы девушек. У одной был в двух местах прострелен живот, у второй раздроблена ключица. Тела почти не обезображены. И цвет кожи не изменился, и не распухли. Обе были блондинки. Одна лет пятнадцати или шестнадцати, с едва наметившейся грудью и большими красными руками. Другая - лет двадцати, мускулистая, полная, с широким плоским лицом. Рот приоткрыт, на резцах поблескивают надетые для красоты металлические коронки. Ни та, ни другая не похожи на девушку, о которой рассказывал Рудат. Пухлый малый - отпрыск штудиенрата, недавно прибывший на фронт, - размахивая фотоаппаратом, отдавал распоряжения. Приспичило, видите ли, сфотографироваться [63] возле убитых. Он раздвинул им колени, чтобы были видны засунутые между ног бутылки.
– Кто это сделал? - спросил Пёттер.
– Тебе не нравится?
– Я спрашиваю, кто это сделал, - повторил Пёттер.
– А я спрашиваю, нравятся тебе эти девки или нет? - осклабился малый.
Пёттер шагнул к нему. Парень поправил ремешок фотоаппарата. Пёттер перегнал окурок сигареты в другой угол рта. Парень пригоговился щелкнуть «кодаком», но в эту минуту кулак Пёттера со всей силой вмазался в пухлое, розовощекое лицо. Малый как подкошенный рухнул навзничь, изо рта и из носа брызнула кровь. Пёттер сгреб его за френч и успел двинуть еще несколько раз, потом их растащили, и кто-то крикнул «смирно!».
Унтер-офицер Цимер мигом смекнул, что происходит. Смекнул с удовлетворением. С раннего утра его не покидало предчувствие, что между мальчишкой с иконами, убитыми девчонками, световыми сигналами и его двумя любимцами существует какая-то связь. Теперь предчувствие стало подозрением. А это уже кое-что, если действовать с умом. Природный талант криминалиста, сызмальства оттачиваемый чтением дешевеньких детективов, расправил крылья. Надо найти русского мальчишку, затем по возможности выявить, кто стоит за его спиной, и, наконец, установить связи этих двух красавцев с гражданским населением. Главное - cherchez la femme{4}. Дельце для Муле, как по заказу. А чтобы эти подонки не сумели замести следы, немедленно обоих под арест, хотя бы на день-другой. Что касается Пёттера, все проще простого: истязание младшего по званию. С Рудатом сложнее. И тут Цимера осенило. Он показал на трупы и обратился к Рудату:
– Выньте бутылки.
Глаза солдата горели патологической ненавистью к начальнику, какую Цимер неизменно замечал у новобранцев, когда они были готовы отмочить глупость. Ну что ж.
– Я просил вас, Рудат, убрать бутылки, - ласково повторил Цимер. - Это приказ.
Рудат не шевельнулся.
– Очень глупо с вашей стороны, Рудат, - сказал Цимер. - Для ученого мошенника вроде вас чертовски глупо. Через десять минут доложите командиру роты, что отказались выполнить приказ. А вы, обер-ефрейтор Пёттер, пойдете под арест за избиение младшего по званию. - С этими словами Цимер удалился, гордо выпятив живот. Как замечательно, когда все наконец-то в твоих руках.
* * *
– Я частенько вижу вещие сны, это у меня от бабушки, - сказал Пёттер Рудату на обратном пути. - И знаешь, мне открылось, что в ближайшие дни этот предприимчивый патриот падет жертвой трагической случайности. Выйдет ночью проверять караул и наткнется ненароком на спотыкач от дисковой мины. Сволочь так и напрашивается.
– Если б он еще разинул пасть насчет бутылок, я бы его прикончил, - сказал Рудат. - Хватит, я в этом свинстве больше не участвую.
– Гордые речи прекраснодушного воина, - похвалил Пёттер. - Будь я в курсе, ничего бы не случилось.
– Ты был пьян.
– Верно. И тем не менее. Девчонки-то не те, про которых ты думал, а?
– Нет. Другие. Но что это меняет? [64]
– Очень многое. Солдат ведь как-никак не привык убивать родных и знакомых. Для этого требуется внутренняя убежденность почище нашей. Только где ее взять?
Рудат почувствовал, что ему и вправду стало легче. Без всякой причины, но стало легче. Теперь он мог взглянуть на случившееся со стороны и поразмыслить. Может, они давно убили отца в Бухенвальде, а он тут таскает им пулеметы до самой Волги и обратно до Сейма и убивает по ночам пятнадцатилетних школьниц.
– Хватит с меня. Я им больше не цепная собака. Нет.
– Да брось ты копаться в дерьме, - оборвал его Пёттер. - Я вчера сменял твои кремешки на копченую гусиную грудку. Съедим сегодня, перед тем как идти к Красавчику Бодо.
* * *
Пауль Цимер выбрал для рапорта на редкость неудачный момент. Обер-лейтенант Вилле только что получил приказ участвовать в операции против партизан. Надо сказать, речь шла не о какой-то заурядной акции вроде сожжения деревни или выкуривания бандитского гнезда, нет, речь шла о широкой карательной экспедиции против главного партизанского штаба, обнаруженного в Требловских лесах. Партизаны поставили под угрозу материально-техническое обеспечение и подготовку летнего германского наступления на Курской дуге. Вот почему возникла настоятельная необходимость бросить против них довольно крупные фронтовые части совместно с подразделениями СС и жандармерии. Самая грязная и опасная работа, какая только могла выпасть на долю строевого офицера. И самая неблагодарная. Вилле было поручено командовать батальоном. «Уж конечно, никто из господ батальонных командиров не пожелает расстаться со здешней спокойной жизнью, - кипятился Вилле. - Черт бы побрал это кадровое офицерство! Знай себе подыгрывают друг другу. В голове только лошади, бабы да ордена. И пьянки. А priori - это для них один сорт шампанского, а posteriori - другой. И все-таки самое ужасное в этих операциях против партизан то, что ни передовой, ни тыла попросту не существует. Черт подери, ведь специально в офицеров метят. Ох и проходимцы!»
