Борис Васильев - Аты-баты
— Танки типа «сила», товарищ младший лейтенант!
— Все! — закричал Суслин. — Отбой! Ефрейтор Святкин все танки перестрелял!
— Молодец, товарищ ефрейтор, — обрадованно сказал Кодеридзе. — Вот что значит фронтовой опыт.
— Отставить разговоры! — кричал Суслин. — Разберись по отделениям! За мной бегом, марш!..
Придерживая оружие, взвод рысцой потрусил по дороге следом за своим обиженным командиром.
Игорь гнал их беспощадно. Наконец, взмокшие так, что пар шел от шинелей, солдаты вбежали в расположение маршевого батальона.
В канцелярии возле окна стоял командир батальона и, любуясь пышущими жаром «истребителями танков», говорил вечно чем-то недовольному ротному:
— Вот, ротный, отличный взвод. Браво, Суслин, браво! Толковый из него растет командир. Жаль только, что нету у него боевого опыта.
— Жаль, — согласился ротный.
— Но с другой стороны — образование, — размышлял комбат.
— С другой — это точно, — хмуро отметил ротный. — А с третьей стороны у него — Святкин.
Ефрейтор Святкин стоял перед строем взвода, понурив голову, а младший лейтенант Суслин говорил речь, горя незаслуженной обидой:
— Я не стану вас наказывать, ефрейтор Святкин. Надеюсь на вашу солдатскую совесть. Только дайте слово мне, вашему командиру, и своим боевым товарищам, что впредь вы никогда не сорвете тактических занятий нашего взвода.
— Я не бу, — растроганно сказал Святкин.
— Что «не бу»? — опешил Игорь. — Что значит «не бу»? Ду! Где ду?
— Я не ду, — всхлипнув, сказал ефрейтор. — Потому я и не бу…
Четыре десятка глоток заржали, словно табун. Гоготали, задыхались, кашляли…
— Командуйте им, чтоб в казарму шли, — посоветовал Гарбузенко. — Намерзлись хлопцы. И жрать им давно пора.
— Командуйте сами, — Суслин вяло махнул рукой и пошел совсем не в ту сторону…
Константин лежал на второй полке купейного вагона, вслушиваясь в стук колес и звуки ночной поездной жизни. Ему не спалось. Состав замедлял ход. Зашипели тормоза, поезд остановился. Громыхнула входная дверь, и в коридоре послышался недовольный голос проводницы:
— Куда я вас дену? Куда? Сказано, мест нет, так все равно лезут и лезут!
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал женский голос. — Мне недалеко, я здесь постою, в коридоре. Я не могу не ехать, просто не могу. Я же объясняла вам…
— Объясняла, объясняла, — почему-то очень обиженно проворчала проводница и, видимо, прошла в свое купе, потому что хлопнула дверь.
Поезд тронулся с места. Опять застучали колеса.
Длинный дощатый стол казармы был завален паклей, тряпками, шомполами, манерками с маслом и щелочью. Взвод занимался чисткой оружия.
Суслин ходил за спинами солдат, не вмешиваясь в их ленивый разговор.
— Нетерпеливый ты, Абрек, — ворчал Мятников. — Не дери паклей ствол, не дери. Гладь — пулемет ласку любит. Ты что, девок никогда не гладил, что ли?
— Зачем так о женщинах говоришь? — сердился Кодеридзе. — У меня жена есть, мне обидно, понимаешь.
— Жена? — недоверчиво протянул Мятников. — Ну, ты даешь, Абрек! И ребенка успел сделать?
— Зачем опять обидно говоришь? Спроси: дети есть? Отвечу: есть. Сын есть, понимаешь?
— Сын?.. — поразился сержант. — Ну, извини, не знал. Извини, друг. Сын… Сын — это, брат, здорово! Ты молодец, что сына заимел. По себе знаю. У меня, брат, двое.
— А у меня — девочка, — ласково улыбнулся Хабанеев. — Я ей самое красивое имя нашел. Такое…
— Ты бы лучше пружину нашел, Хабанера, — прервал его Сайко. — Баланду травить вы все мастера, а я вот интересуюсь, где наша пружиночка?
— Должно, уронили, товарищ младший сержант.
— Уронил, так ищи, салага! А то девочка твоя в первом же бою сироткой останется.
Хабанеев покорно полез под стол, где и принялся искать злополучную пружину, недовольно ворча под нос:
— Ходят тут, ходят, а потом удивляются, отчего это оружие не стреляет…
— Вы обо мне, что ли, Хабанеев? — нахмурился Суслин.
— Никак нет, — отозвался из-под стола Хабанеев. — Я о старшем сержанте Гарбузенко, товарищ младший лейтенант. У него сапоги сорок шестого размера: затвор можно унести, не то что пружиночку.
— Кстати, а где Гарбузенко? — спросил Игорь.
— К старшине пошел, — пояснил Мятников, любовно протирая ветошью ствол пулемета. — Мыло канючить.
— Нам же выдавали мыло? — удивился Суслин.
— Тому мылу кто-то уже ноги приделал, — усмехнулся Сайко.
— Тю-тю наше мыльце, — вздохнул под столом Хабанеев. — Теперь газетами мыться будем. Говорят, если взять подшивку за полгода и тереть активно спину, то…
— Что вы там под столом разглагольствуете, Хабанеев? — недовольно спросил Суслин. — Почему вы вообще не вылезаете?
— Я пружину ищу, — объяснил Хабанеев. — Бронебойка без пружины не стреляет. А насчет газет — точно, вы у начхима спросите. Есть у старых подшивок мылящая способность…
— Прекратите глупые остроты! — поняв, что его снова разыгрывают, рассердился Суслин — Лавкин, почему вы пэтээр один чистите? Где ваш первый номер? Святкин где, спрашиваю?
По уши перемазанный маслом Лавкин, в одиночку трудившийся над бронебойкой, обреченно вздохнул:
— Это… Товарищ ефрейтор приказали, чтоб, значит, все блестело, а сами… И замолчал.
— Ну и что же они сами? — нетерпеливо спросил Суслин.
— Сами дрыхнут, — пояснил Мятников — Ну, сачок! На все сто с походом…
Святкин действительно сладко посапывал в самом дальнем углу верхнего яруса нар, и снизу его не было видно.
Суслин взгромоздился на табурет, привстал на носках и лишь тогда обнаружил спавшего ефрейтора.
— Встать! — скомандовал Суслин.
Святкин не шевельнулся, но по его замершему дыханию было ясно, что он прикидывается спящим, соображая, как бы получше выйти из создавшегося положения.
Солдаты перестали чистить оружие, с интересом ожидая начала очередного «спектакля».
— Ефрейтор Святкин, встать! — крикнул Игорь и дернул спящего за ногу.
— Раны… — вдруг простонал Святкин.
— Какие раны? Причем тут раны?
— При мне, — умирающим голосом пояснил ефрейтор. — Болят мои раны. Застудил в период героического отражения танковой атаки. Скрутило.
— Скрутило?.. — Игорь в растерянности оглянулся… и увидел сорок молодых, приготовивших улыбки лиц. Спрыгнув с табуретки, Игорь спокойно и неторопливо пошел к выходу.
— Куда это он? — шепотом спросил вылезший из-под стола Хабанеев.
— Может, за доктором? — предположил Крынкин.
— Скажешь тоже, — возразил Глебов. — Небось командиру роты жаловаться побежал, Суслик…
Игорь вдруг резко повернулся, шагнул к солдатам. Он смотрел на них в упор. Губы его дрожали, да и заговорил он непривычным, до звона напряженным голосом:
— Ладно, я плохой командир. Я не могу справиться со Святкиным. Я не умею командовать. Я не способен руководить. Но вы же комсомольцы! Вы — комсомольцы, а кругом — война, а вы смеетесь, ржете, как жеребцы, а там товарищи ваши гибнут. Это честно, по-вашему? Это по-комсомольски? Я не виноват, что я — ваш командир… Я готов хоть сейчас стать рядовым. Готов поменяться с любым из вас! Не потому, что боюсь ответственности, а потому, что вы — мои товарищи. Вы же товарищи мои, мы же вчера в школе за партами вместе сидели. А вы… Вы предаете меня. Да, предаете! И мне стыдно. Стыдно за вас, ребята.
Чувствуя, что вот-вот не удержит слез, Игорь оборвал сам себя, постоял, опустив голову, и быстро вышел из казармы.
В казарме возникла странная тишина. Посерьезневшие солдаты, не глядя друг на друга, вдруг двинулись к нарам, где лежал ефрейтор Святкин. На ходу сержанты и те, кто был постарше, как-то сами собой вышли вперед, оттеснив молодежь.
— Сват, — негромко сказал Мятников. — Ну-ка спустись.
А ефрейтор Святкин все еще по инерции улыбался…
Вечером младший сержант Сайко докладывал командиру взвода младшему лейтенанту Суслину:
— Товарищ младший лейтенант, во взводе вечерняя поверка произведена. Личный состав налицо. За исключением ефрейтора Святкина. Докладывает дежурный младший сержант Сайко.
— А где Святкин? — хмуро спросил Суслин.
— Отправлен в санчасть, товарищ младший лейтенант.
— Опять раны?
— Никак нет. С нар упал. Аккурат после разговора с вами.
— То есть как это — упал? — нахмурился Суслин.
— Не спрашивай ты ни о чем, лейтенант, — с грубоватой фамильярностью ответил Сайко. — Не спрашивай, и все будет нормально. Поговорили с ним ребята маленько, вот и все. По-солдатски, как говорится, без мусора из казармы.
Константин сел на верхней полке вздрагивающего от быстрого хода вагона. Нащупал в кармане тужурки сигареты. Осторожно, стараясь не побеспокоить соседей, спрыгнул на пол и вышел из купе.
В коридоре было пусто. Только возле одного из окон стояла молодая женщина в расстегнутой шубе и сброшенном на плечи платке. У ее ног громоздился объемистый чемодан.
