Евгений Фокин - Хроника рядового разведчика
Используя прежнюю тактику и ведя огонь в том же темпе, наши танки продолжали преследовать врага. Вскоре вся впереди лежащая местность была очищена от немцев. Одиннадцать их танков остались догорать в степи. Тяжелый черный дым шлейфами тянулся над степными просторами. Из некоторых танков доносилась трескотня — это рвались патроны, а иногда с грохотом рвался боезапас и взрывом бросало на землю массивную башню.
— Да, не будь танков — всем бы нам крышка, — произнес Пратасюк. Сидя на краю окопа и с жадностью затягиваясь самокруткой, он осматривал поле недавнего боя.
— Нет, друзья, дело не только в танках, а в нашей уверенности, что выстоим, что должны выстоять, — подвел итог подошедший Дышинский.
И все разом оживились. С ним мы чувствовали себя легко и просто. Наш ровесник был во всех вопросах более зрелым человеком, чем мы.
По-прежнему жаром дышала раскаленная за день степь, зыбилась, дрожала в мареве даль. Казалось, от грохота не только полопаются барабанные перепонки, но и расколется, не выдержит напряжения и сама земля. Но люди выдержали. Они знали, что так надо, иначе нельзя.
День угасал в душном мареве пожарищ и пороховых дымов. Как-то незаметно, хотя их давно с нетерпением ждали, спустились запоздалые сумерки. На окрестности легла давящая тишина, но она теперь казалась неестественной.
Нам удалось не только отстоять свой рубеж, не дать врагу ворваться в село, но и выиграть у врага самое бесценное — время.
Едва стемнело, в Шляхово вновь начали втягиваться наши подразделения, которые десять часов назад его покинули.
От прибывших мы узнали, что немецким танкам не удалось и за селом продвинуться далеко. Едва обойдя Шляхово, по дороге на Ломово они встретились с противотанковой бригадой, спешившей нам на помощь. Артиллеристы с марша вынуждены были вступить в ожесточенный бой и окончательно расстроили планы немцев на дальнейшее продвижение.
Итак, два расчета «катюш», несколько экипажей бесстрашных танкистов 48-й танковой бригады гвардейского танкового корпуса генерала A. C. Бурдейного да около семидесяти солдат и офицеров нашей 96-й отдельной разведроты дивизии выполнили свой долг. Для нас было важно выиграть время — а помощь, мы верили, придет. Должна прийти. Страшно мучила жажда. Губы, казалось, спеклись, во рту едва помещался одеревеневший, распухший язык.
А вскоре расторопный старшина Колобков приехал к нам с ужином. Хоть с утра во рту не было макового зернышка, все бросились к термосам, наполненным ледяной, родниковой водой. Я пил и не мог оторваться от котелка, хотя до боли ломило зубы, а глотки воды с ёканьем катились по пищеводу. Казалось, никогда не напиться. И ничего в этот миг не было для нас дороже воды.
Напившись вволю, мы в изнеможении легли на еще дышащую жаром землю. Создавалось впечатление, что жар исходил даже от травы. Не хотелось не только шевелиться, но и думать.
Я лежу и не верю этой звенящей тишине. Смолк бой, а тело еще не отошло, оно еще гудит, как после длительной езды на лошади. Уже засыпаешь, а ощущение такое, как будто сидишь в седле и тебя все еще покачивает в такт движения. И все прошедшее за день теперь казалось каким-то кошмаром, страшным сном. Горьковатый запах полыни, созревшего донника лез в нос, щекотал в горле. Потом на меня навалился сон. Но и сон был тревожным. Несколько раз я просыпался: снова и снова снился бой. Он преследовал и не отпускал меня до самого утра. И только утром я избавился ото всего, что меня заставляло вскакивать и искать свой автомат, хотя он и лежал в изголовье. А Канаеву все нипочем. Словно и не было ни боя, ни одуряющей жары. Он снова в окружении товарищей, в центре их внимания.
С восходом солнца мы покинули село — нас перебрасывали на другой участок фронта. Еще несколько дней шли бои за Шляхово, но с нашей легкой руки село отстояли.
В письме к матери о боях на Курской дуге от 28.8.43 г. Дышинский напишет: «Времени никак не мог урвать, да и голова была забита не письмами. Вы, наверное, очень хорошо знаете по газетам, какие там были бои, но уже все пережито, хотя этот период был наиболее трудный. «Умереть, но врага не пропустить», и он, как видите, на нашем направлении был остановлен и разбит». И далее: «Евгений (брат В.А.Дышинского. — Е.Ф.) все меня донимает, как я там воюю. Немного скажу. В этот раз пришлось встретиться с новейшей немецкой техникой: «Тигры», «Фердинанды» и прочие. Сотни танков разрезали наши боевые порядки, но мы стояли — ни шагу назад, немец нас несколько раз окружал, но мы прорывались через окружение и снова вели бои. А люди в этих боях проявили исключительный героизм. Ну, и я вместе с верными товарищами был всегда впереди. Два верных моих друга Максим Мерзляков и Петя Субботин погибли».
Пройдет еще несколько дней, и с этих рубежей, обильно политых кровью, ставших для фашистов неприступными, начнется наше наступление. И оживет и поползет на запад, причудливо извиваясь, безмолвная на карте, но таящая в себе силу страны линия фронта.
Через Днепр. Дважды рожденные
Летом 1980 года я побывал в Кременчуге. Здесь километрах в двадцати пяти южнее в конце сентября 1943 года участвовал в форсировании Днепра. Воспоминания памяти потянули в эти места, захотелось вспомнить своих товарищей, навеки оставшихся в его широкой пойме.
Своими мыслями поделился с местным товарищем, который охотно согласился после работы свозить меня в желаемый район. И вот мы на месте. У наших ног привольно раскинулось громадное водохранилище, воды которого скрыли остров Молдован, а возможно, потеснили и Дериевку.
Я смотрел вокруг и узнавал и не узнавал эти знакомые прежде места. Если здесь и раньше ширина Днепра была более полкилометра, то теперь его противоположный берег удалился километра на четыре и еле-еле просматривался в туманной дали сизой полоской между зеркалом воды и малиновым закатом солнца. Именно здесь наша разведгруппа проводила поиск.
Отчетливо, почти в деталях, вспомнил свою первую встречу с Дышинским на Белгородчине, где формировалась наша дивизия.
28 марта 1943 года наш эшелон, в 12 вагонах которого размещались бывшие курсанты Московского пулеметно-минометного училища, остановился на походе к станции Валуйки-Сортировочная. Было тепло, светило солнце. Курсанты выбирались из вагонов и разминали затекшие от длительной езды ноги. Двадцатый день в пути. Доколе, где будет причал?..
Мы и не успели опомниться, как на нас посыпались бомбы и на бреющем полете десятка три «Юнкерсов-87» нанесли первый удар. Место открытое, сверху все видно... Сделав несколько заходов с обстрелом из пулеметов, они улетели. Через час, когда мы снова собрались к эшелону, все повторилось. Потом нам сказали, что в двух налетах участвовало 67 немецких бомбардировщиков. Выведен из строя паровоз, разбито большинство вагонов, масса убитых и раненых... В живых из нас осталось только половина...
После первого налета я оказывал первую помощь раненым. Бинтов не было, рвали нательные рубахи. А во время второго налета меня отшвырнуло взрывной волной и грудью ударило о землю. Долго не мог восстановить дыхание. Товарищи помогли дойти до медсанчасти, где меня госпитализировали. Там переночевал, а утром ко мне зашел Женя Кононов, и я без разрешения покинул медсанчасть. Женя мне и поведал о предстоящей встрече с представителями частей. Так мы с ним и пошли к месту сбора. Дыхание было затрудненным, но я крепился. Через два-три дня все восстановилось.
Местным командованием было принято решение — оставшимися курсантами доукомплектовать расположенные здесь воинские части, в том числе и 149-й отдельный стрелковый батальон, ранее входивший в 62-ю армию В. И. Чуйкова.
На нашем выборе сказалось следующее. Еще до войны мы читали хорошие книги и прочитанное благоговейно ложилось в запасники нашей души, мы искренне восхищались действиями пограничников, летчиков, полярников. В нас поселилась тайна познания нового, ранее незнакомого. А это воспитывало в молодом человеке готовность к подвигу.
Теперь нас ждала новая жизнь — мы должны стать в боевой строй. К счастью, мы теперь были не новобранцами, уже многое узнали за пятимесячное, хотя и незавершённое обучение в военном училище. Мы не понаслышке, а воочию познали, что такое дисциплина, азы товарищества, авторитет командира. Мы в совершенстве знали и умело обращались со всем вооружением, имеющимся в арсенале стрелкового батальона, — от пистолета до тяжелого пулемета «Максим», от винтовки СВТ до 45-мм пушки.
Голодные и невыспавшиеся, на место встречи бывшие курсанты пришли заранее и дружно. На лицах — немой вопрос, возбуждение, тревога, ожидание. Кучковались как в училище — поротно, повзводно.
Хотя этого момента все ждали, но неожиданно в конце улицы появилась группа командиров и подошла к нам. Поздоровались, мы тоже не остались в долгу. Одежда и обувь на офицерах — явно не со склада, а боевая, сталинградская. Первое, что бросилось в глаза, — продубленные на морозе и ветрах лица и шеи. Белые подворотнички на этом фоне составляли яркий контраст.
