Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу
— Дядя, ты шалик сейчас видел? Видел? Как он там?
У меня аж судорога по ногам прошлась, я онемел, не зная, что ответить. Меня спасли женщины; они быстренько увели мальчика. Вновь укладывая, они ему наперебой о чем-то говорили; наверное, свою сказку. Однако я уже не слушал, не мог, не хотел, я устал, глаза слипались, а я боялся, боялся заснуть, боялся увидеть шарик. Да, я заснул, я куда-то провалился иль улетел, а вокруг какие-то странные картины и видения; мне и страшно и интересно, а в целом, я зачарован происходящим, я в сказке — и потом шарики, много-много красных, ярких шариков на фоне безграничного чистого голубого неба, и я парю средь них, и так легко, и так приятно, и звучит какая-то странная, обрывистая, как горный ручей, музыка, но удивительное дело, именно эта, вроде бы нескладная мелодия, как раз гармонирует с моим средьнебесным состоянием…
— Т-р-р-р! — жесткая пулеметная очередь. Я вскочил. В жилище светло, свистит чайник, и мальчик прямо передо мной со скрипкой в руках; такой красивый, с золотистыми кучеряшками; и прямо в глаза мои смотрит, и он уже раскрыл рот, желая что-то меня спросить, но я не удержался и опередил:
— Твой шарик красный был?
Он только кивнул, и уже глядя исподлобья, насторожился:
— А вы там моих папу и маму не видели?
Током судорога прошлась по моему телу, до самой пятки.
— Откуда ты знаешь, что я видел? — вырвалось у меня.
— Иди сюда, — отбирая скрипку, бабушка отвела мальчика, — давайте чай пить, — и, видимо, реагируя на мой рассеянный вид: — Не от мира сего… Удивительный ребенок. Без чая меня не отпустили, и сидя у разбитого стола, пытаясь избежать взгляда мальчика, я уводил глаза, будто осматривал убогость жилища.
— Вам жалко нас? — вновь поразил меня вопрос мальчика, и в его голосе был такой обличительный упрек, что я не нашелся, как ответить. А он в том же тоне продолжил: — Ничего. Жизнь, как сказка. Правда, бабушка? А в сказке конец всегда счастливый.
Он сидел на колене у бабушки. И неожиданно вывернул голову в ее сторону и, как только он умел, глянул в ее тусклые, выцветшие глаза из-под линз:
— А разве конец может быть счастливым?… Ведь это все же конец?!
— Ешь, ешь… Чай остынет.
Мы все потупили взгляд.
Быстро опорожнив стакан, что-то невнятно говоря в благодарность, я стал прощаться, обещая на днях вернуться.
— Вы сказку не знаете; значит, больше не увидимся, — почему-то постановил мальчик при расставании.
Вместе с Розой я ушел. Дворами, тропинками, она вывела меня прямо к такси, к старенькой машине.
— Он знакомый, — указала она на водителя. — Надежный, все ходы знает.
Действительно, миновав все блок-посты, мы выехали за город, вроде вздохнули свободней, и тогда водитель — примерно мой ровесник, звали его Пайзул, вдруг спросил:
— Роза твоя родственница?
И пока я пытался что-то объяснить, он продолжил:
— А мальчика видел? Как играет на скрипке, слышал?… Жалко… Странный, удивительный ребенок!
— Да, — лишь это смог сказать я, и только тогда, по скрежету пыли в зубах, по пороховому смраду во рту я ощутил запах, жестокость и ужас войны…
…В родное село не пускали. Вкруговую блокировано, всюду танки, солдаты, в небе вертолеты, где-то стреляют, — «зачистка». Однако Пайзул оказался сговорчивым малым, нас пропустили. А дома по мне с ума сходят, думали — пропал.
Поддался я мольбам стариков, на следующий же день окольными путями покинул воюющую Чечню и вылетел в Москву. Знал, что мой должник в Москве, у своей семьи, к Новому году обязательно объявится. А мне как раз к Новому Году надо было погашать банковский кредит.
Видимо, война меня озлобила; действовал я жестко, решительно. Словом, мои финансовые проблемы в основном утряслись. И, правду сказать, не на Новый год, а в первые дни января 1996 года я твердо собирался в Грозный: мальчик звал, ой как звал; и шарик, этот красный шар, каждую бессонную ночь пред глазами являлся… И купил же я уже билет, и уже готовился вылетать, как позвонили из Чечни: близкий родственник осколками ранен, везут в Москву на операцию.
И тогда и сейчас я могу что угодно городить, но дело в одном — смалодушничал. И пока я вновь собирался в Грозный, кончилась зима. А весной в город вошли боевики, точнее, они всегда там были, но до того враждующие стороны как-то вроде уживались. А тут вновь масштабные бои в центре Грозного, и я туда уже не сунусь, боюсь; все дни смотрел в телевизор, может, хоть дом, где «Детский мир» покажут.
Не показали, и вроде улеглось. И тогда я не поехал в Грозный. Действительно, были дела — готовился к предзащите. Так и лето пришло. А в августе вновь на город напали боевики, вновь там война… И все же есть конец. Подписали дружеский договор. Российские войска ушли. В Чечне вроде мир, вроде свобода. Как раз в октябре я защитил диссертацию, и еще с недельки две оформлял бумаги, а потом, уже поздней осенью, наконец-то добрался до освобожденного Грозного…
О, ужас! Что я вижу! Да ничего я не вижу. «Детского мира» нет, блокпоста нет, мостов нет, ничего нет. Лишь пустырь, словно и не было здесь громадных строений, не было города, не было людей…
Не найдя утешения на земле, я глянул в небо, вдруг там шарик. А небо низкое, мрачное, холодное, — время вновь к зиме.
А тешил себя иллюзией, что бабушка «Учитал», Роза и Мальчик скорее всего ушли, когда здание «Детского мира» сравнивали с землей. И правда то, что я пытался их найти. А время летело, и я понял, что больше я Мальчика не встречу… Да оказалось, что я с ним и не расставался, эти, как звездочки, глаза, всегда передо мной. И я хочу, я очень хочу, чтобы Мальчик и с вами не расставался, чтобы был со всеми с нами. Всегда!
… Смогу ли? Не знаю. Но душа болит, и я, как Бог даст, постараюсь донести до вас эту сказку как жизнь, или жизнь, странную, как сказка…
Глава первая
Даже маленький Мальчик знал, что все к Земле притягивается, ею держится, к ней стремится, а тут случилось неладное, удивительное.
Как-то, уж очень сильно проголодался он и решил буквально на минутку к блокпосту побежать, хлебушка попросить. А здесь невидаль какая! Война в самом разгаре, кругом бомбят, а кто-то решил жениться, даже свадьбу сыграть.
И вот хилая процессия пересекала мост, и никто бы просто так и не догадался бы, что это свадебный кортеж, да один шарик — большой, ярко-красный, и не простой, а вверх, в облака устремленный — выдал затею.
Через мост, мимо блокпоста без мзды никто не проедет, а при таких мероприятиях — «сам Бог велел», и велел небось немало; так что шел неуместный со стороны процессии торг. И в самый разгар Мальчик подошел:
— Какой класивый шалик! — воскликнул он.
— О, здоров малыш, — отвлекся от службы командир.
— Что, шарик понравился? Гм… Ладно, ради Мальчика сжалюсь: отвязывай шарик, и с миром — совет вам да любовь!
У Мальчика и раньше были шарики. Правда, не такие, а маленькие, но с рисунками, но как их ни бить, хоть и легкие, а невысоко взлетали — и к земле. А этот шарик странный: к руке его привязали, а он аж вверх от земли рвет, того гляди с собой унесет.
Позабыл Мальчик о хлебушке, на радостях побежал домой. И как дядя командир советовал, только войдя в подъезд попытался развязать узелок — одной рукой не смог; уже войдя в жилище, ножичком веревочку перерезал, а шарик под потолок — и не достать. Пошел Мальчик на лестницу — там длиннющая палка. А в доме стекол нет, всюду сквозняк гуляет, и шаловливый ветерок заиграл с шариком, пощекотал его бока, поманил с собой в даль небесную, туда, где воля и простор.
С ужасом раскрыв рот, Мальчик видел, как неугомонный шарик, вроде с ленцой, с неохотой, цепляясь за верхний карниз, виновато выполз из его квартиры, а в подъезде во всю прыть устремился вверх по лестничному пролету — и прямо в раскуроченное ракетой окно.
Бросился Мальчик за ним, крикнул: «Стой! Куда!? Побудь со мной!» И шарик ему внял…С началом революции в Грозном электричества нет, а после и быть не могло, новые грозненцы, будто захватчики, лишь разрушали лихо, а электропровода своровали в первую очередь — как-никак цветной металл; нам не нужен, к свободе идем! И так получилось, все провода унесли, а во дворе Мальчика два проводка остались, то ли не смогли сорвать, то ли поленились. Да случайностей на свете не бывает: угораздило шарик попасть как раз меж этих проводов — там он и застрял.
Заскулил Мальчик, слезу тихонько пустил, а громко плакать не посмел, от этого его отучили. Так посидел он в разбитом проеме немало, додумался в помощь взрослых позвать.
Пришел командир российского блок-поста, да не один, с охраной. Почесали они затылки — высоко; предложили одно — пульнуть.
— Нет, нет, только не это. Вы шарик убьете, — закричал Мальчик. — Уходите!
Только они ушли, как из-под земли объявились чеченские боевики. Эти тоже почесали бороды — то же самое предложили. Попытался Мальчик и этих дядей спровадить, — ни в какую, чешутся у них руки — услышать хлопок, будто мало их в городе.
