Сергей Лойко - Аэропорт
Люди смущаются, не доверяя своим предчувствиям, и почти никогда не способны вовремя перевести на человеческий язык эту мистическую азбуку Морзе. Не слышат угрозы, не внимают предупреждению свыше, сбоку или снизу...
Когда менты, одетые во все черное, опустили свои забрала, подняли щиты и дубинки в боевое положение и клином двинулись на студентов, Алексей сразу сообразил, что ему нужно делать. Он побежал за ними. При этом он осознавал, что в полученных им сигналах было еще нечто, гораздо более важное и значимое, чем избиение, которое через секунды началось в объективе его камеры.
«Беркутовцы» работали молча, по-деловому быстро и сосредоточенно. Беззащитные молодые люди пытались бежать, сбивая друг друга с ног. Дубинки методично поднимались и опускались, впиваясь в плоть, ломая кости, разбивая головы. Берцы — высокие армейские бутсы с тупыми коваными носками — смачно и с оттяжкой соприкасались с телами, руками, ногами и головами тех, кто упал, без разбору.
Алексей вдруг почувствовал какие‑то брызги у себя на лице, провел левой рукой по щеке, отвел руку и увидел кровь.
Он остановился на секунду, тыльной стороной ладони поспешно вытер лицо и... увидел ее.
Она сидела на коленях, выпрямившись и откинувшись немного назад, то запрокидывая голову, то покачивая ею из стороны в сторону, словно в трансе.
Из‑под ее темных локонов, сбившихся от удара дубинкой, на высокий лоб и вниз по лицу стекала кровь. Фигура девушки отражалась темным силуэтом в луже перед ней, во влажных отсветах желтого тумана фонарей. Глаза ее были закрыты.
Алексей опустился перед ней на колени и снял несколько close‑up кадров практически в упор, ожидая, что она вот-вот придет в себя и откроет глаза.
Несколько секунд спустя так и произошло. Ее глаза и губы одновременно приоткрылись, словно она прошептала что‑то, молитву или мольбу.
Алексей нажал на гашетку и сделал девять золотых кадров. Звук щелчков камеры заставил девушку вновь закрыть глаза и сжаться, словно в ожидании следующего удара.
Алексей вдруг, неожиданно для самого себя, решил проверить, насколько серьезно рассечена голова девушки, может ли он оказать ей первую помощь, и протянул руку к ее лицу. Ее глаза быстро открылись, она дернула головой что есть силы, поймала ртом руку Алексея и буквально прокусила ее.
Алексей отдернул руку, оглянулся и увидел милиционера, бегущего к ним с дубинкой наперевес. Он быстро, тренированным движением, перехватил ремень камеры несколько раз так, чтобы она стала как бы частью запястья, обеими руками обхватил девушку, повалил ее на асфальт, придерживая ей голову сзади одной рукой, и накрыл, как мог, своим телом.
Обжигающая боль выстрелила сначала в шею, потом в затылок, когда дубинка два раза опустилась на него со всего маху.
— Коля, Коля, е... твою мать, то ж журналист. Оставь его. Пакуй лучше вон того хлопчика![17] — крикнул кто‑то менту, усердно окучивающему спину Алексея дубинкой.
Удары прекратились. Стук подков о мостовую стал быстро удаляться. Неподалеку кто‑то визжал, кричал и плакал. Избиение продолжалось.
Алексей еще несколько секунд крепко прижимал девушку к асфальту. Потом резко вскочил на ноги и помог подняться ей, притянув к себе. К этому моменту она уже понимала, что происходит, и не мешала Алексею увлекать ее за собой вниз по Крещатику, в сторону Европейской площади.
Она бежала рядом с ним, крепко сжимая его пальцы своей маленькой холодной ладошкой.
Из травмопункта, где ей наложили несколько швов и определили, что сотрясения мозга нет и жить она будет, они пошли отметить эту оптимистическую новость в круглосуточный ресторан, который назывался просто — «Мафия».
Оттуда между двумя стограммовыми портвейнами Алексей послал в редакцию то самое фото Ники, — так звали девушку. Фото, едва появившись на сайте, было мгновенно перекуплено всеми основными новостными службами и газетами. Это был классический эксклюзив. К утру Ника с окровавленным лицом, безмолвно взывающая к небесам, облетела весь мир и надолго стала символической визитной карточкой всех последующих драматических и героических перипетий противостояния на Майдане.
«Как тебе повезло с моделью, Алешенька! Будь осторожен, любимый!» — написала ему двусмысленное смс Ксения, как только фото Ники появилось на сайте Los Angeles Herald, крупной американской газеты, в которой Алексей и работал штатным фотографом последние двадцать с лишним лет.
Между тем Алексей и Ника уже пару часов вели оживленную беседу в «Мафии», так что Алексей даже забыл про свой jet lag. Говорила в основном она. Алексей быстро узнал, что ей всего двадцать два года, родом она из Владимира-Волынского (интересно, его вообще можно найти в Google maps или на Yandex-картах?). Она была студенткой последнего курса филологического факультета Киевского государственного университета.
Глаза у нее были большие, блестящие и, как она сама дала определение, устричного цвета. Голос — сочный и звонкий. Таким, наверное, поют украинские народные песни. Но Ника не пела. «Слух отсутствует»,— сказала она тем самым глубоким голосом, почти контральто, который непременно отзывается в неких мужских струнах, заставляя еще раз внимательнее вглядеться в лицо собеседницы.
Ника была чуть ниже среднего роста. Ее вряд ли можно было назвать худышкой, но и излишним весом она явно не страдала. Лицо с чистой смугловатой кожей без всякого грима, аккуратным прямым носиком, чувственным ртом и постоянной улыбкой, открывавшей ряды маленьких ровно посаженных и сверкающих белизной зубов, излучало органичный, не напускной позитив, несмотря на более чем драматические события, предшествовавшие этой встрече.
Во всем ее облике было что‑то неуловимо восточное или южное. «Я встретил девушку, полумесяцем бровь...», пропел про себя Алексей. Ника говорила по-русски очень хорошо, иногда, правда, с забавными вкраплениями отчетливой украинской интонации, сродни свету на полотнах Куинджи, и с украинскими теплыми просторечными конструкциями, вроде «они смеялись с меня» и «я скучала за ним».
Она идеально подходила под советский киношный образ первой подруги главной героини — бодрая, открытая, искренняя, энергичная, позитивная, отличница в учебе, передовик в труде, красавица, комсомолка, спортсменка.
От нее исходил тот естественный аромат здоровой молодой женщины, который нет нужды маскировать даже самыми лучшими духами.
Одета она была простенько, легко. Джинсы, теперь уже с дыркой на поцарапанной коленке, свитерок со стоечкой под горло. Курточка с капюшоном. Никакой бижутерии ни на шее, ни на пальцах, лишь две натуральные жемчужинки в маленьких ровных ушках. «Подарок жениха», — гордо сказала она и залилась своим сочным смехом. То ли правда, то ли шутка. Этот смех вместе с портвейном словно окутывал сутки не спавшего Алексея теплотой и комфортом, который испытываешь от встречи с близким человеком, с любимым другом...
Алексей улыбнулся и поднял бокал.
Она пила ледяной «Просекко», без умолку говорила о своей жизни, учебе, подругах, Киеве, политике, шутила и смеялась. Наплыв адреналина делал свое дело. При этом Ника успела обзвонить друзей и выяснить, что многие студенты были задержаны и провели остаток ночи в милиции, некоторые попали в больницу, и что марш протеста на Крещатике уже был назначен на час дня 1 декабря.
Они расстались в восьмом часу утра. Он пошел пешком в свою гостиницу «Днiпро»[18] — классическую отрыжку совка, начиная с обслуживания и кончая ценой ломтиков белого и черного хлеба, указанной в ресторанном меню.
Ника поехала на такси в однокомнатную квартиру, которую она снимала вместе с подругой на Тарасовке, тоже в центре, рядом, как она забавно выразилась, с Ботсадом. Именно так. Ботсад, Кабмин, облвобл...
Уже у дверей гостиницы Алексей вдруг с неожиданной досадой понял, что они не обменялись телефонами.
— «Где эта улица, где этот дом? Где эта барышня, что я влюблен?» — напевал он в лифте себе под нос идиотскую песенку из не менее идиотского советского кино про быдло-героя по кличке Максим.
Лифт медленно и скрипуче вез его на одиннадцатый этаж, и тут он вспомнил, что не ответил на Ксюшину смску и забыл ей позвонить.
Он вдруг почувствовал легкую саднящую боль в кисти левой руки, между большим и указательным пальцами, где зубки Ники оставили свой след.
Он вспомнил, что Ника при нем тоже не звонила своему «жениху»...
ГЛАВА III.
АНДРЕЙ-БОКСЕР
Ждите нас, не встреченные школьницы-невесты,
В маленьких асфальтовых южных городках!
Александр ГородницкийУтро в «жопе мира», как называли Аэропорт сами киборги, началось спокойно, а закончилось трагически.
