Василий Ардаматский - «Грант» вызывает Москву
Лиля механически улыбнулась.
За ними приехал сам начальник порта Нельке. Это был совсем молодой человек, наверное, ровесник Шрагина. У него было холеное красивое лицо, статная спортивная фигура, от него веяло благополучием и легкомыслием.
— Везу вас в девятнадцатый век, — весело говорил он по дороге в отель. — Просто удивительно, как русским в этом безвестном миру городе удалось сохранить отель из французской провинции времен Бальзака.
— Нам нужны две комнаты, — сказал Шрагин и, заметив удивление Нельке, пояснил: — Жена больна, ей нужно рано ложиться спать, а у меня могут быть поздние служебные дела.
— Будут две комнаты! — воскликнул Нельке так радостно, словно для него было большим счастьем выполнить эту просьбу гостей.
Им предоставили две большие смежные комнаты. Лиля хотела уйти к себе отдохнуть, но Нельке горячо запротестовал.
— Это ужасно! Это невыносимо! Внизу уже накрыт стол, нас ждут, — говорил он с таким умоляющим видом, что Лиля обещала спуститься в ресторан чуть позже.
Стол был накрыт в отдельном кабинете, и действительно, там, кроме Нельке, ждали еще четыре человека — все в штатском. Начальник порта представил их Шрагину. Двое оказались инженерами какой-то румынской строительной фирмы.
— Доктор Хакус, имперский банк, — чуть поклонясь, сказал о себе третий. У него была могучая фигура борца и удлиненное, лошадиное лицо.
Четвертый буркнул свою фамилию так, что ее нельзя было разобрать, и принялся ощупывать Шрагина маленькими цепкими глазами.
Тотчас начался обед, причем совсем русский обед, даже с супом. И конечно, икра, водка, тосты и беспорядочные разговоры. Шрагин прекрасно понимал, что он совсем не та фигура, ради которой устраивался бы такой обед. Но в чем же тогда дело? Что за всем этим стоит? Одно блюдо сменяло другое, водку сменило вино, но за столом по-прежнему ни слова о деле. А когда пришла Лиля, все еще больше оживились. И начались тосты.
— За семью!
— За жен! — кричал Нельке, подняв бокал с вином и, обращаясь к Лиле, торжественно произнес: — За вас, в которой мы видим своих далеких и любимых жен.
Обед закончился, и Нельке подал Лиле руку.
— А теперь отдых, отдых… — и, повернувшись к Шрагину: — Все дела — завтра.
Шрагин и Лиля поднялись к себе. Лиля устало опустилась в кресло. И тотчас зазвонил телефон. Шрагин взял трубку и услышал голос доктора Лангмана:
— Не удивляйтесь, господин Шрагин, и не делайте ненужных предположений, — сказал он. — Просто у меня тоже дела в Одессе, и заодно я решил помочь вашей жене поскорее попасть на прием к профессору. У меня машина, и я могу сейчас за ней заехать.
К удивлению и радости Шрагина, Лиля сослалась на усталость и, поблагодарив Лангмана за внимание, попросила его не беспокоиться. Она сама найдет профессора. Положив трубку, она ничего не сказала и ушла в свою комнату.
— Я часок погуляю, — сказал ей вслед Шрагин.
Глава 41
Шрагин решил пройтись по городу, выяснить, нет ли за ним слежки, и если нет — сейчас же сходить по явочному адресу, который он получил еще в Москве. Это было рискованным шагом — идти на явочную квартиру спустя год. Мало ли что могло случиться за это время! Но идти было нужно. Если квартира в порядке, он получит связь с одесским подпольем, а может, и с действующей здесь оперативной группой чекистов. И в конце концов это, и только это, было его главным делом в Одессе. Сначала он постоял у подъезда гостиницы, не без удивления наблюдая безмятежную жизнь улицы. Смуглолицый чистильщик сапог, колотя щетками об ящик, сыпал прибаутки, зазывая клиентов. По тротуару и на бульваре фланировали люди, и не только военные. Где-то поблизости захлебывались скрипки румынского оркестра. В спокойном голубом небе сияло катившееся к горизонту солнце. И море под ним тоже сияло.
Шрагин пошел по аллее Приморского парка и вышел к знаменитой лестнице, увековеченной в фильме «Броненосец «Потемкин»”. Присев там на скамейку, он любовался предвечерней панорамой порта. Слежки не было. Пока не стемнело, он проверил это еще и еще. И тогда направился к явочной квартире.
Это был двухэтажный дом, низ — каменный, верх — деревянный. Вход со двора. По гремучей железной лестнице Шрагин поднялся на второй этаж и остановился перед дверью с табличкой «кв. 3». Над верхней дверной притолокой в стене торчал гвоздь с кусочком проволоки — это был условный знак, что явочная квартира в порядке.
Он постучал в дверь два раза сильно и два раза потише. Прошло минут пять, прежде чем дверь открылась и Шрагин увидел заросшего сивой щетиной мужчину в красной майке и пижамных полосатых штанах.
— Вам кого? — хрипло спросил мужчина.
— Простите, пожалуйста, но я хотел бы узнать, когда вернется Елизавета Петровна? — негромко произнес Шрагин условную фразу. На лице у мужчины возникла целая гамма переживаний: испуг, удивление, недоверие.
— Елизавета Петровна возвращается сегодня, вы можете ее… Пождать… — запинаясь, произнес он, наконец, ответную фразу пароля.
Они прошли в маленькую захламленную комнату, в которой стояла смятая, неубранная постель, единственный стул и стол, на котором лежали книги и остатки еды. Книги лежали и на подойнике и на полу возле кровати. Шрагин помнил, что хозяин квартиры должен быть не то журналистом, не то редактором, а может быть, даже писателем. Москва тогда точных сведений о нем не имела.
— Давайте знакомиться, — улыбнулся Шрагин, протягивая руку хозяину квартиры. — Игорь Николаевич.
— Здравствуйте, Игорь Николаевич, — пробормотал он, пожимая руку Шрагина своей холодной рукой. — А я… меня зовут… Алексей Михайлович. Вы садитесь, пожалуйста. Вот сюда… — Он пододвинул Шрагину стул, а сам сел на кровать.
— Ну, как у вас идут дела? — спросил Шрагин.
— Какие там дела… — вяло сказал Алексей Михайлович. — Никаких дел я не знаю. — Он ловким и привычным движением выхватил из-под кровати бутылку с румынской водкой — цуйкой и поставил ее на стол. — Не хотите?.. Для бодрости.
— Спасибо, от глотка не откажусь, — заставил себя улыбнуться Шрагин. Ему хотелось поскорее, любым способом установить контакт с этим человеком, хотя все в этой комнате и сам этот человек вызывали у него тревогу.
Они выпили за встречу, выпили по очереди из одного захватанного, мутного стакана.
Алексей Михайлович тут же снова налил в стакан водку и протянул его Шрагину.
— Я пас, — отказался Шрагин.
— А я приму… для бодрости… — Алексей Михайлович изобразил подобие улыбки и одним глотком осушил стакан. Он поперхнулся и, прикрыв рот ладонью, сказал: — Будь оно неладно все это… — и тут же протянул руку к бутылке, но Шрагин отставил ее.
Алексей Михайлович растерянно посмотрел на него и вдруг заговорил быстро, обиженно:
— О какой работе вы спрашиваете? Какая работа? Меня же как оставили здесь? Я беспартийный, тихо работал корректором в многотиражке. А меня почему-то вызывают в НКВД и говорят: «Останетесь в городе. Постарайтесь устроиться к немцам в газету. Это, говорят, приказ Родины, и отказаться нельзя, а когда потребуется — к вам придет человек» Я и остался. В газете-то у немцев я служу. Как и прежде, корректором. Не подличаю, конечно, жалованье от них имею, на цуйку хватает. А человек обещанный так и не появился. Вот вам и вся моя работа.
— А вам тогда, в НКВД, никаких адресов не дали? — спросил Шрагин.
— Как же, дали, дали, целых два, — закивал он головой. — Прихожу по одному, говорю пароль: «Я от Ивана Ивановича. У вас продается швейная машина?» А в ответ на меня таращат глаза: «Какая машина? Какой Иван Иваныч? Вы, говорят, чего-то напутали…» Я стал спорить: мол, ничего я не напутал. Тогда меня просто шуганули по матери. По второму адресу я и вовсе не пошел, одного хватит.
— Дайте мне второй адрес.
— Ради бога: Южная улица, двадцать семь, квартира пять.
— Какой пароль?
— Да тот же — про машинку, только не от Ивана Ивановича, а от Ивана Петровича.
— Ответ?
— «Иван Петрович предупредил вас, что машинка требует ремонта? Посмотрите ее сами».
«Да, гвоздь с проволочкой на месте, а больше-то ничего нет…» — думал Шрагин.
— Вы не думайте, я не гад какой-нибудь, — нарушил молчание Алексей Михайлович. — Вы дайте мне задание, так я с радостью. Оставался-то я вслепую, но за год такого тут насмотрелся… Я ведь сам пробовал. Вычитывал однажды газетную полосу, гляжу — фраза: «Честный труд во имя великой Германии» в слове «труд» опечатка: вместо «д» стоит «п». Так я не выправил, газета так и вышла: «честный труп во имя великой Германии», ну и что? Никто этого даже не заметил. Бумага — рвань, печать слепая… — Он помолчал и продолжал с непонятной улыбкой: — Игорь Николаевич, не так мы все это представляли, не так…
— Вы по себе, Алексей Михайлович, не мерьте, — миролюбиво заметил Шрагин. — От того, что совершают у вас люди, сидящие в катакомбах, у гитлеровцев мороз по коже.
