Сергей Щербаков - Щенки и псы Войны
— Ну, ты и учудил, Квас! — не выдержал Макс Шестопал.
— Погодите, братцы, это только цветочки!
— Представляю, какие будут ягодки! — вновь вставил Макс.
— Так вот, стою, трясусь от холода. С ноги на ногу переминаюсь, вода хлюпает в кроссовках. И гляжу, на противоположном берегу костер ярко горит, и доносятся оттуда веселый смех и звонкие голоса. Тут мое серое вещество в котелке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что костер — это тепло, что веселый смех — это добро. Значит, там хорошие люди, а здесь в мрачном нелюдимом лесу холод и злющие-презлющие враги. Главное, сам не могу сообразить, кто я такой. Как, заору:
— Помогите! Помогите!
А мне оттуда в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!
Я, недолго думая, очертя голову, бросаюсь в воду и плыву на мелькающий перед глазами огонь костра. Подплываю, с трудом карабкаюсь на берег, плачу, мне кто-то помогает. Ведут к костру. И что вы думаете, пацаны, я отмочил? Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы:
— Предоставьте политическое убежище!
— Ну, Квас, ты даешь! Политическая проститутка! — брякнул Антошка Духанин.
— Братва! Прямо, диссидент какой-то затесался в наши ряды! — отозвался, покатываясь от смеха, Макс.
— Хватит ржать! — сказал возмущенно сержант Бурков. — Дай послушать!
— Что дальше-то было?
— Продолжай, продолжай, Леха! Не отвлекайся!
— Мужики! Тихо! Давай, Квас!
— Так, вот. Кругом смех. Тут меня какой-то мужик требовательным голосом спрашивает, мол, кто такой? Откуда? Как зовут? Серое вещество вновь стало усиленно поскрипывать в моей гениальной башке. Ну, думаю, влип! Ни за что не скажу свое имя. Притворюсь, что я не знаю языка и совершенно их не понимаю. Встал у костра, греюсь, снял мокрую футболку, машу над пламенем и болтаю всякую чушь. Сыплю как из рога изобилия крылатыми выражениями на латыни, на французском, которые в словаре иностранных слов нахватался, чтобы перед девчонками козырять. Типа: dum spiro spero, veni vidi vici, cogito ergo sum, a la guerre comme a la guerre…..
— А что это означает? — спросил Витька Дудник, высовывая голову из-за бритой головы Сиянова.
— Пока дышу, надеюсь! Пришел, увидел, победил! Юлий Цезарь сказал! Слышал такое?
— Да, эти слова все знают! А, остальное, как переводится?
— Я мыслю, следовательно существую! На войне, как на войне! Этими высказываниями у меня башка была забита, дальше некуда!
— Витюша, заткнись! А ты, Квас, не отвлекайся! Что, дальше-то было?
— Вокруг смех, а я вида не подаю, что их понимаю. Одним словом, шлангом прикинулся. Болтаю и болтаю. Тут, бац! Иссяк словарный багаж! Что делать? Я давай по второму кругу, все равно, ни фига не понимают! И тут, наверное, я что-то ляпнул не совсем неприличное в дамском обществе, потому что, стоящий рядом белобрысый паренек, вдруг двинул меня кулаком в челюсть. Я потерял равновесие и завалился на «пятую точку». Встаю, все кипит внутри. Слышу, все ругают ударившего меня. Ну, думаю, это тебе, приятель, так просто с рук не сойдет. Вновь продолжаю трясти свою футболку над огнем, а сам секу за противником. Ага, рядом, справа стоит. Наклоняюсь, будто хочу шнурки завязать, потом бросаю футболку и, резко выпрямившись, бью ребром ладони его по горлу. После чего бегу в кромешную темноту. За спиной крики, топот, улюлюканье. Падаю с обрыва в речку. Тут я опять переключился на 180 градусов. Снова почувствовал холод. Увидел огонек костра. Значит тепло, значит добро. Вновь карабкаюсь на берег и бреду к тому же костру. Тут меня похватывают под руки наши девчонки и пацаны, которые уже битый час меня разыскивают по всей округе. Оказывается, на берегу жгли костер ребята из спортивного лагеря, что расположился по близости. А ударил меня один из пацанов-спортсменов, чтобы перед девчонками повыпендриваться, удаль молодецкую показать.
Утром просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не попадает. Лежу в палатке в одних плавках и сырых кроссовках на босу ногу. Рядом спящая Танька сладко сопит, любовь моего дружка Витьки. Интересная история, думаю, получается. С какой это стати, я у них в палатке околачиваюсь? А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее утро. Седой туман висит над поляной. Сырая трава кругом. Перед входом футболка моя мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все по палаткам, похоже, разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на переднем плане вниз лицом, отрубившийся, в стороне лежит на буханках хлеба. Спокойно возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.
— Губа не дура! — хмыкнул завистливо Дудник.
— Пусти козла в огород! — отпустил комментарий, не выдержав, Димка Коротков.
— Через пару часов меня расталкивает Пашка:
— Вставай пьянь, несчастная, — орет на меня, «замученного нарзаном». — Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!
— Какого еще Николая? Идите все к черту! — отмахиваюсь. — Не знаю никакого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!
Одним словом, привел он меня в чувство и пошли мы извиняться в спортивный лагерь, который рядом в лесу раскинулся. Сижу на бревнышке у речки перед погасшим кострищем, жду. Пашка же, отправился к спортсменам договариваться. Вдруг, гляжу, из лагеря вываливает вот такая толпа любопытных, — Лешка Квасов развел руками. — Смотрят на меня как на пришельца с других миров. А впереди этот самый Николай топает, бицепсами играет. Комплекцией чем-то на Тайсона смахивает, правда, физиономия подобродушнее будет и посветлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану, который меня ударил, а их тренеру, кандидату в мастера по боксу, Николаю. Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему в плечо, а то бы не сидел бы тут с вами…
Полог палатки откинулся, появился вернувшийся, окоченевший невеселый Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил, молча, стал снимать «шаманский наряд».
— Чего ржете как гнедые кони в стойле? За километр слышно! — полюбопытствовал Романцов, пристраивая «эсвэдэшку» в «козлы». — Ну-ка, Квас, подвинься, дай у печурки покайфовать, старые косточки погреть!
— Что там слышно новенького, мужики? — полюбопытствовал Витька Дудник, ковыряя в носу.
— Погоди, дай, пацанам согреться!
— Чего это вас Сара ни с того, ни с сего сдернул на блокпост? Случилось, что? — спросил сержант Андреев, внимательно вглядываясь в лица прибывших.
— Случилось…
— Что? Андрей! Не тяни кота за хвост! — накинулся Рубцов.
— Чего как не живые?
— Толика! Убили!
— Как убили?! — оторвался от письма Пашка Морозов. — Я с ним сегодня утром разговаривал.
— Тольку? Сердюка?
Все вскочили и обступили, понуро сидящих у печки снайперов. Никто не мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика, который был поваром на кухне. Этого добродушного курносого увальня с наивными серыми глазами и детской улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им их выходки и обиды. Убили Толика, который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не обидел. Убили Толика, который, прочитав письмо из дома, потом полдня ходил зареванный. Толика, который по доброте душевной часто выручал ребят из родной роты. Убили Толика…
— Где?! — сержант Рубцов встряхнул понуро сидящего Тихонова.
— У блокпоста. Сгружал бачки со жратвой вместе с Малецким.
— Снайпер снял. В спину. Наповал, — добавил тихо Романцов.
— «Кукушка», сволочь, завелась! — шмыгнув носом, сказал Михаил. — Сначала думали, что с разрушенной водонапорной башни, а потом уж вычислили, того берега из кустов выстрел был. Смеркаться стало. Так что, завтра, парни, пойдем трясти округу!
— Вчера у «вованов», наших соседей, тоже черный день был: четверых на «броне» крепко посекло, — нарушил тишину Димка Коротков. — Один сразу богу душу отдал. Растяжку не заметили в роще у реки. Антенной зацепили. На высоте трех с половиной метров между деревьями была натянута.
— Не повезло, пацанам.
— За коим чертом тебя Анохин вызывал? — спросил Михаила сержант Бурков.
— Завтра, пацаны, с капитаном Сутягиным ухожу на операцию.
— Что у него своих нет? У него такие волкодавы! Один Бекеша чего стоит! Любого как спичку переломит!
— Ему снайпера нужны!
— Надолго?
— Говорит суток на трое, на четверо.
— Не слабо!
— Ребята, если тут почту привезут, письма мои сохраните!
— Мишка за письма не волнуйся! Не пропадут! Верно, Витек? — Лешка Квасов угрожающе посмотрел на стушевавшегося при этих словах Дудника.
— Эх, сыграл бы что-нибудь напоследок! — попросил младший сержант Андреев, потягиваясь. — Михаил, сбацай чего-нибудь душевное! Рубец, подай инструмент!
— Ну, чего вам сыграть? — Тихонов взглянул на окруживших его товарищей.
— Что-нибудь такое, чтобы за душу брало!
