Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова
По нашим данным, не только немцы, но и финны могут начать применение ядовитых газов против СССР. Я бы хотел, чтобы сказанное в Вашем послании о Германии насчёт ответных газовых атак против Германии было распространено также на Финляндию на случай, если последняя нападёт на СССР с применением ядовитых газов…
Понятно, что, если Британское Правительство пожелает, СССР готов в свою очередь сделать аналогичное предупреждение Германии, имея в виду возможное газовое нападение Германии на Англию…
Несколькими днями раньше в расположение их части приплёлся, и уже не в первый раз, дед по прозвищу Феррон. Его привечали: местный, знаток лесных тропок и всех особенностей рельефа — для любого военного находка. Он любил посидеть с бойцами, покалякать о том, о сём. Жил на селе, там особо-то поговорить не с кем. А тут такая благодать: к нему всё внимание.
Юлиан Пасечный сразу к нему прикипел. В армию его призвали в Москве, и служил он среди городских — но сам-то был деревенский! Поэтому деда этого очень любил.
Василий наблюдал, как Юлиан восхищался и радовался, когда дед рассказывал про постройку моста через Волгу. Там, где дед в молодости жил, Волга была узенькая, перепрыгнешь без разбега, но всё ж таки река, и почва вокруг болотистая. Устали мужики крюка давать в объезд, заказали в местной управе мост. При царе дело было.
— В уезде разработали проэкт, — слово «проект» дед произносил через «э», — утвердили его в губернии. Мост-то — тьфу, а смотри-к ты — проэкт! Фу ты, ну ты! Получили патент на рубку леса. Нарубили. Напилили. Обстрогали. Всё сами! Ждём подрядчика. Подрядчика нет. Лето проходит.
— Во порядки были! — весело закричал кто-то из молодых. — А у нас в райцентре мост понадобился, в месяц поставили!
— Ха, в месяц, — вертел головой другой. — Помните, Яхромский мост взорвали? Не деревянный небось. Железобетон. Так его зимой! В мороз! Без механизмов! Обратно возвели за неделю. А ждали бы царского подрядчика, остался бы фронт без дороги.
— Вы, сынки, слушайте, пока помню, что говорю, — скрипел дед. — Ждём, значит, подрядчика. Осень. Дело к дождям. А в холодный дождь — какое же строительство?..
Вообще-то на переднем крае всегда шёл бой. В небо беспрерывно поднимались световые ракеты, велась артиллерийская и пулемётная перестрелка. Люди: разведчики и снайперы, пехотинцы и танкисты — работали, а отработав «смену», шли отдохнуть «в тыл», за 200–500 метров от передовой. Поскольку армия продвигалась вперёд медленно, сумели наладить быт. Жили не только в палатках, но и в тёплых блиндажах. Доставка питания стала регулярной: получали мясной суп, мясо, кашу, масло, сахар…
Сейчас они все сидели в большой солдатской брезентовой палатке, лил дождище — и это ещё август, а не осень! — и проблемы крестьян, со страхом ожидающих дождя, который помешает им поставить столь нужный мост, были всем понятны.
— …И стукнула в голову мужику нашему, Савелию Тупицыну, мысля, — продолжал Феррон. — Скажу вам, он такое сочинил, чего никто другой бы не смог… А табачку нет ли у вас? Я свой дома забыл.
— Ты, дед, давай, рассказывай! Что вы там придумали-то? — заторопил молодой.
— Да, ты плети дальше, — поддержал другой. — Самокрутку мы тебе сами запалим.
— И сами скурим, — хихикнул третий.
— Вы ему не мешайте, — заботливо влез Юлиан. — Вы, дедушка, говорите, я вам сделаю табачку, — и, достав кисет, стал скручивать цигарку.
Дед закурил, продолжил:
— Ну так вот. Не дождались мы подрядчика — а проэкт у нас имеется. И взяли мы, да и построили мост, но не через Волгу, а… рядом.
— Как это?
— А так. Всё чин-чинарём, по проэкту: столбы, перекладины, настил. Метрах в десяти от реки, где посуше. Вот куда, по придумке Тупицына, мы его поставили.
— Не, ну вы ваще. Ваш Тупицын остро мыслит.
— А зачем рядом? Чего это вы так?
— А затем, сынки, что, поставив туда мост, мы затем прокопали под него новое русло, а старое засыпали. Направили, так сказать, Волгу куда нам надо.
Бойцы захохотали.
— Вот это да! Саму Волгу? Передвинули?
Дед кивал, расщерив рот и принимая из рук восторженного слушателя стопку водки.
— Нет таких рек, которых не могли бы передвинуть большевики! — заметил один из бойцов.
— Вот это правильно, сынок, — ответствовал дед Феррон, выпив и занюхав водку рукавом. — Мы уже тогда на мир глядели по-большевицки. А Савелий Тупицын у нас потом стал первым председателем сельсовета. А я при нём был заместителем.
— А щас он где?
— А щас его нет. Оказался враг народа, перегибщик. Раскулачивал честных бедняков.
Юлиан сокрушённо качал головой, сворачивая деду новую цигарку…
Документы эпохи
Из Послания И. В. Сталина — Ф. Рузвельту
Отправлено 18 июля 1942 года
Ваше сообщение о назначении американскими представителями на совещание в Москве генерал-майора Ф. Брэдли, капитана Данкена и полковника Микела мною получено. Американским представителям будет оказано всё необходимое содействие в выполнении возложенных на них задач. Со стороны СССР в совещании примут участие генерал-майор Стерлигов, полковник Кабанов и полковник Левандович…
Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам признательность за сообщение о дополнительной отправке в СССР ста пятнадцати танков.
Считаю долгом предупредить, что, как утверждают наши специалисты на фронте, американские танки очень легко горят от патронов противотанковых ружей, попадающих сзади или сбоку. Происходит это оттого, что высокосортный бензин, употребляемый американскими танками, образует в танке большой слой бензиновых паров, создающих благоприятные условия для загорания. Немецкие танки работают тоже на бензине, но бензин у них низкосортный, не дающий большого количества паров, ввиду чего они гораздо меньше подвержены загоранию. Наиболее подходящим мотором для танков наши специалисты считают дизель.
— …А семья у вас есть, Юлиан Петрович?
— Я, товарищ Василий Андреевич, удивляюсь, как вы умеете… Сразу всё про людей понимать. У меня жена в Талицах. Бросил её.
— Почему?
— По дурости. Самое, что меня мучает. Я и в Москву сбежал от неё, — Юлиан едва не плакал. — Почему-то решил, неверная она. Потом, думаю, зря я так. Но не вернулся.
— Вы о чём жалеете больше, Юлиан Петрович? Что бросили её или что не вернулись?
— И то, и это — мой грех. Никому не говорил, только Марии, соседке, и вам теперь. Мария думала, одинокий я. Приходила, чай пили. Я понял, чего она хочет. Рассказал ей. Она говорит, вернись к жене, говорит. Повинись, простит она…
— Но вы не вернулись.
— Нет. Как? Вдруг приеду, а она не простит? Я уж Господу молился: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного. Но вдруг и Господь скажет: как же ты у Меня просишь, а сам… Господь заповедал: чем просить у Меня, сначала помирись с братом своим. А я даже с женой… Простите и вы, Василий Андреевич.
— Говорите, говорите, Юлиан Петрович.
— Не умею этого. И ещё скажу, есть такое, о чём я не только что вам, но и Господу на страшном суде не скажу. Мой грех. Гореть мне в геенне…
— Ну так скажите!
— Нет. Это никак невозможно.
— Эх, — завздыхал Василий. — Эх… Нельзя ничего плохого в душе оставлять. Всё надо высказать в вещном мире, ибо Там — поздно будет. Вот что. Есть у меня блокнот, есть и карандаш. Вы вашу страшную тайну запишите, мне в руки дайте, а потом мы этот листочек сожжём.
— Но вы читать не будете?
— Нет, не буду.
— Тогда согласен…
* * *В сентябре командарм 30-й армии Лелюшенко вывел их истрёпанную в боях дивизию в резерв Калининского фронта. Старший лейтенант Одиноков был снят с роты, ему поставили задачу прибыть в Старицу и возглавить вновь формируемый батальон.
В кадры тыловых частей, войска связи, авиацию активно набирали женщин в замену мужчинам, которых отправляли красноармейцами в стрелковые подразделения. Именно такие «тыловики» должны были войти в новый батальон, который насчитывал пока меньше сотни человек. Но уж этот костяк, сержанты и старшины, были опытные, обстрелянные люди — с некоторыми из них Василий воевал последние несколько месяцев. Зато заместителем ему назначили лейтенанта Олега Полувидова, вчерашнего политработника средних лет, в военном деле человека никчёмного.
