Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)
Сегодня едем дальше, в глубь Сибири. Наши войска неудержимо продвигаются вперед и вперед.
Для меня вчерашний день — праздник вдвойне. Получил несколько писем. Отец пишет, что избран в члены Екатеринбургского губисполкома. Уезжает работать в Екатеринбург. С ним вместе мой братишка Валя. Будет там учиться.
Небольшое письмишко прислал деревенский друг Иван Зиновьевич Голиков. Странный человек, жалуется на скуку.
Несколько слов написала дочка нашего соседа в Борисовой.
Два интересных хороших письма от Лизы.
Особенно радовался письму от Грибуськи Донова, моего гимназического дружка. Долго ничего не знал о нем. Оказывается, жив и здоров. По этой причине вчера весь день чувствовал себя именинником, дурачился, прыгал, скакал.
И на митинге выступал. Митинг, на мой взгляд, прошел отлично.
Как только политотдел доберется до места стоянки, я отправлюсь во 2-ю бригаду. Вместе со мной два агитатора. Поедем поближе к фронту.
10 ноября. Деревня БучинскаяДеревушка маленькая, вокруг безбрежные леса Сибири. Живут здесь сыто, но тьма — кромешная.
Отъехали от Покровского верст семьдесят. Дорога хорошая. День прекрасный. Однако в санях из-за мороза долго не усидишь. Особенно зябнут ноги в сапогах. Соскочишь, попляшешь и снова в сани. Зимний ветерок щиплет щеки, заставляет ежиться.
Впервые за всю походную кочевую жизнь меня везет не мужчина, а молоденькая девушка. Звать ее Нюра Цолокитина. Она настоящая сибирячка, мороз ей нипочем.
12 ноября. Село ПлетневскоеОтмахали еще семьдесят верст. Из густого, величественного сибирского леса выехали на укрытые снегом равнины Ишимско-Ялуторовского уезда.
Крестьянство здесь в большинстве своем крепкое, зажиточное. Но и ему Колчак, что кость в глотке. Мужики, натерпевшиеся от белогвардейцев, встречают Красную Армию приветливо, с хлебом и солью. Кормят-поят нашего брата от души, ничего не жалеют.
15 ноября. Село КротовскоеОт Плетневского уже в восьмидесяти верстах. Политотдел ушел дальше, а меня оставили здесь на неделю. Надо помочь в организации волисполкома, партячейки, молодежного союза, наладить культурно-просветительную работу,
Голод и лишения местным жителям мало знакомы. Но темнота страшная. Просвещение едва коснулось здешних мест. А ведь одной сытости людям мало.
Настроение народа, особенно после того как недавно здесь побывали белые, революционное. Но, конечно, еще очень сильны житейские предрассудки. Превратно судят о коммунистах, о нашей политике и борьбе.
Работы здесь — партийной, просветительной и административной — непочатый край. Работа эта уже началась, и видны ростки новой жизни.
Вчера был на заседании сельского Совета. Товарищи толково разбирались в сложных вопросах. Судили о различных делах строго и прямо, как требует того революционная совесть.
Члены Совета — люди еще не старые. Но все с бородами. Так тут заведено.
Сегодня долго толковал с мужичками о «коммунии». Спрашивали о самых разных вещах. Как мне кажется, столковались. Крестьяне в конечном счете согласились с тем, что аннулирование колчаковских денег было необходимо. А ведь сколько спорили об этом!
На общем собрании разбирался любопытный случай. Один старик обратился к «обществу» с просьбой освободить его сына, которого арестовали за то, что он написал воззвание против Советской власти. Председатель сказал мужикам:
— Ваша власть, вам и решать.
Крестьяне высказывались свободно, резко, без всякой боязни. Они напомнили старику, как он и его сын вели себя при белых, как грабили односельчан.
— Так что же, — спросил председатель, — освобождать или нет? Враг он народу или друг?
Все закричали:
— Враг! Его место — в тюрьме!..
Это очень хорошо, что крестьяне сами во всем разбираются.
Намереваемся 19-го поставить в селе спектакль. Удастся ли? Больно уж пассивна здешняя интеллигенция, никакого интереса к работе. Надо бы ее встряхнуть.
19 ноября. Село КротовскоеПосле 15-го не удавалось сесть за дневник. Ни минуты свободной. Потерял счет собраниям. Но одно из них запомнилось. Это собрание культурно-просветительного кружка. На нем разгорелся спор с попом-саботажником. Поп хитрый, велеречивый. Сыплет высокопарными словами. Хочет, гад, убить интерес к культурно-просветительной работе. Зачем она, дескать, потребна, когда надо о душе заботиться, о царствии божьем думать, и т. д. и т. п.
Но как поп ни вилял, ушел побежденным.
Вчера на общем собрании, где было человек двести, снова принялся за свое «царство божье». Но и здесь ничего не получилось.
Люди уже совсем не те, что были прежде. Их теперь не так легко провести…
Пишу утром. Кончаю, надо идти в ревком.
20 ноября. Село КротовскоеТак вчера и не завершил запись. Ушел в ревком, там много всяких дел. Под вечер репетировали пьесу украинского писателя Кропивницкого «По ревизии». Пьеса против сельских тунеядцев и взяточников, которые при царизме угнетали крестьян на Украине.
Спектакль состоялся вечером. Народу было полным-полно. Представление всем понравилось. Дружно хлопали.
Я тоже участвовал в спектакле. Исполнял роль «головы».
Молодежь долго не расходилась: играла, пела, писала «почту». Было весело, легко. Мне понравилось. Да и всем, кажется.
Стоило только захотеть, решительно приняться за дело — и спектакль получился. Больше всего помогло в этом сельское учительство. Культурно-просветительный кружок нанес удар по попу. Тот даже сам признался, что был не прав. Но я не уверен, что это искренние слова.
Днем присутствовал на волостном съезде. Отличительная черта его — прямота и революционность выступлений. Когда один делегат не проявил определенности, его лишили мандата. Боюсь, товарищи погорячились.
Речь на съезде шла о текущем моменте, о задачах Совета и о колчаковских деньгах.
На съезде и среди крестьян я чувствую себя свободно.
Сегодня еду дальше, в Нижне-Николаевскую волость.
24 ноября. Село ТушнолобовскоеОтсюда до Ишима верст сорок.
В Нижне-Николаевскую волость приехал 20-го вечером и сразу попал на волостной съезд. Проводил съезд наш агитатор товарищ Васильев. Но ему одному никак не удавалось справиться с собранием — шум, галдеж, никакой организованности. Принялись за дело вместе. Главная наша опора украинцы-переселенцы. У них наиболее революционное настроение. Хорошо с ними поговорили, крепко их раскачали.
21-го и 22-го провел в дороге. В селе Абадском встретил товарища Басманова. Он направил меня в Тушнолобовскую волость. Здесь я и нахожусь уже второй день.
За два дня до моего приезда крестьяне сами организовали здесь ревком, в котором три члена. Разбираются в делах еще с трудом. Помогаю на первых порах. Назначили волостную избирательную комиссию из трех человек. Рассказал ей, чем и как она должна заниматься.
Помог ревкому издать приказы: № 1 — о сдаче оружия; № 2 — о формировании милиции; № 3 — об учете бродячего скота; № 4 — об описи брошенных хозяйств.
Вчера выступал на агитационном собрании. Говорил о текущем моменте, о гражданской войне, о сельскохозяйственных коммунах. Присутствовало около ста крестьян. Мою речь приняли хорошо, по-революционному. Потом многие сами брали слово. Вовсю материли офицеров карательных отрядов и попов. Особенно крепко честили одного «старца» — организатора «дружины святого креста».
Ненависть к врагам революции в этих краях огромная. Сюда частенько наведывались карательные отряды. Здешние мужики никогда не забудут о палаческих преступлениях белых банд…
Омск наш! Масса трофеев. Одних снарядов — полтора миллиона. Красные полки безудержно идут вперед, освобождают города, деревни и просторы Сибири.
С западного фронта тоже радостные вести. Взят Гдов. На Южном — бежит Деникин.
Скоро грянет час полной победы в кровавой борьбе.
В четверг закончу здесь работу и буду нагонять дивизию. Прошел слух, что ее могут перебросить на Южный фронт.
Только бы не свалиться, не заболеть. Третий день преодолеваю слабость. То в жар бросает, то озноб бьет. Но нельзя поддаваться. Надо работать, выступать… Минутами все плывет перед глазами. Стиснешь зубы, еле держишься… Что-то странное происходит со мной. Неужели не одолею болезнь?
31 ноября. Город ТюкалинскДомотался, Филипп. Свалил тебя тиф. Ну, ладно. Лишь бы известили мать о дате… помер, если случится[7]…
1 декабря. Город ТюкалинскВчера температура была сорок градусов. Томительно долго тянулась ночь.
Лекарств не дают. Их, говорят, и нет в госпитале. Смерть не страшна, но она просто не нужна. Мало прожил и мало сделал… А дома столько родных, близких, знакомых. Я должен их видеть…
