Борис Бурлак - Левый фланг
— Откуда вы все знаете? — Панна не раз удивлялась его рассказам о тех местах, через которые пролегал боевой путь дивизии.
— Предания старины глубокой.
— Нет, все-таки?
— Мой хозяин, Ласло Габор, рассказал. В восемнадцатом он сражался против Дутова на Урале, а в девятнадцатом воевал у себя дома, на Тиссе. У меня с Табором это, может быть, вторая встреча. Если он выбивал дутовцев из Оренбурга, то я мог видеть его тогда, в апреле восемнадцатого. Мадьяры были нашими любимцами. И вот время свело нас опять…
Он залпом выпил остывший чай, встал из-за стола.
— Пойду.
«Куда же вы?» — она попыталась остановить его своим добрым взглядом.
— Утром приезжает генерал Шкодунович, надо подготовить кое-какие документы. И вообще, накопилось много дел.
Уже одевшись, он неловко потоптался у порога, — ему очень не хотелось уходить отсюда, — и энергично подал руку.
— Вечно вы спешите, Иван Григорьевич, — только и сказала Панна, не смея больше ничего сказать.
Он задержал в своей руке ее жестковатую от частого мытья ладонь хирурга, намереваясь что-то добавить на прощание или ожидая от нее еще каких-то слов. Она промолчала. Тогда он резко повернулся и вышел. Панна как стояла, так и осталась стоять, пока не хлопнула дверь в передней и не стихли его твердые шаги по скрипучим половицам на веранде. Потом она подбежала с опозданием к окну, но тихая ночь уже сгустилась до черноты февральских проталин на дороге. «Да что со мной? — раздраженно спросила она себя. — Вот характерец-то». И сама стала собираться в медсанбат: все равно не уснет сегодня до первых петухов. Не принимать же таблетки от бессонницы. Этого еще не хватало! На войне все давным-давно позабыли о снотворных средствах, даже те, кто без них не обходился раньше.
Она шла на окраину села, где в барском доме лежали раненые, и, как назло, то и дело наступала в темные лужи, принимая их за обсохшие проталины. Как рано наступает весна в Венгрии! Это, кажется, последние ночные заморозки. Или будет еще снег? Вряд ли.
Панна еле достучалась. Дверь открыла дежурная сестра, никак не ожидавшая ее прихода в столь поздний час. Раненые спали. Никто не звал на помощь, не бредил в эту ночь в дивизионном медсанбате за Будапештом. Была на редкость тихая фронтовая ночь.
А на душе у Панны было, ох, как, неспокойно.
ГЛАВА 22
В начале марта снова похолодало в Венгрии.
Пошел снег, завьюжило по-настоящему. От февральской затяжной оттепели не осталось и следа: исчезли проталины на гребнях балок и по косогорам; точно бутовым камнем подновил мороз все большаки и заровнял ухабы на всех проселках, за одни сутки намертво перехватил молодым ледком весенние ручьи. И опять, как разведчики, оделись в маскхалаты бравые дубы в Баконском вековом лесу. Казалось, что зима только ждала удобного момента, чтобы внезапно нагрянуть на пеструю от ранних проталин землю и потеснить венгерскую весну к Дунаю, который едва очистился от густой шуги.
В ночь на шестое марта немцы перешли в наступление почти одновременно на трех направлениях: на крайнем левом фланге они безо всякой огневой подготовки форсировали Драву и захватили плацдармы на левом берегу реки, где стояли в обороне 1-я болгарская и 3-я югославская армии; в семь часов утра был нанесен второй удар с явным прицелом на город Капошвар; и в восемь часов пятнадцать минут началась мощная артиллерийская подготовка на участке фронта между озерами Балатон и Веленце — на этом т р а д и ц и о н н о м направлении вражеских массированных атак.
Но если возвращения зимы на юге мало кто ждал, то возобновление активных действий противника ожидалось со дня на день, и к новому испытанию войска Третьего Украинского готовились, имея горький опыт недавнего танкового ша́баша.
Командующий фронтом только что вернулся из 1-й болгарской армии генерал-лейтенанта Стойчева. Хотя болгары были вооружены не так, как русские, и хотя болгарам не приходилось участвовать в таких крупных операциях, которые могли развернуться на берегах Дравы, Толбухин остался доволен настроением болгар, тем более, что главный удар противника — маршал в этом был уверен — опять придется принять на себя советским армиям. И когда ему доложили ночью о событиях на Драве, он выслушал донесение спокойно, прикидывая в уме, сколько еще осталось времени до начала немецкого очередного наступления севернее Балатона.
Разведка на сей раз поработала. Да и Ставка Верховного Главнокомандования заранее предупредила, что готовится новая наступательная операция группы армий «Юг». Немцы сосредоточили в районе Секешфехервара свой последний стратегический резерв — 6-го танковую армию СС, которая еще недавно наступала против Эйзенхауэра на западе, в Арденнах, да так наступала, что тень Дюнкерка снова было пересекла Ла-Манш.
Толбухин не ошибся: сразу же после артподготовки ударные соединения противника двинулись в просвет между Балатоном и Веленце. Бронированные эсэсовцы лезли напролом. Наступали 1-я танковая дивизия СС «Адольф Гитлер», 12-я танковая дивизия «Гитлерюгенд», батальоны «королевских тигров» и тяжелых штурмовых орудий, поддержанные моторизованными дивизиями. В первой волне насчитывалось до трехсот машин.
И заработала, загрохотала стальными жерновами толбухинская м е л ь н и ц а н а Б а л а т о н е.
Командующий фронтом и член Военного совета фронта стояли вдвоем у карты: на ней уже были наспех прочерчены синие стрелы всех трех ударов немцев, — по только что полученным донесениям от командармов. И хотя план оборонительного сражения был принят заранее, Толбухин и Желтов снова проверяли основную идею плана. Как видно, противник опять решил нанести главный удар в междуозерном дефиле, чтобы вырваться к Дунаю напрямую. Это, разумеется, полегче, когда твои предположения совпадают с действиями противника, но какими силами и как ходко он пойдет, — всегда остается загадкой до поры до времени.
— Во всех частях проведены партийные собрания, люди понимают, что предстоят тяжелые бои, — сказал генерал.
Маршал утвердительно наклонил голову, не спуская глаз с этих стрел, будто нацеленных непосредственно в него.
Уже давно стало традицией — проводить партийные собрания накануне таких крупных событий на фронте. Волевые токи множества людей аккумулируются воедино, образуя огромный запас той энергии, которую принято называть боевым духом войск. Толбухин трезво полагался на эту душевную энергию, способную возместить даже серьезный недостаток материальных средств. Однако сейчас его задача состояла в том, чтобы не очень-то перенапрягать моральные силы солдат. Ведь нужно было не только сдержать новое наступление немцев, но и, отбив, измотав, обескровив их, сразу же, без всякой передышки, буквально не переводя дыхания, перейти в решительное контрнаступление на Вену. Этот переход от жесткой обороны к мощному броску вперед и есть, быть может, самый крепкий «орешек» оперативного искусства, который достался ему под конец войны.
Член Военного совета понял, о чем задумался командующий, и добавил:
— Кроме того, каждый знает, что судьба Вены решается на берегах Балатона.
— Так уж и каждый? — скупо улыбнулся Толбухин.
Они встретились взглядами. В больших усталых глазах Федора Ивановича заиграли искорки добродушного лукавства: «все стараешься подбодрить меня». Но Алексей Сергеевич сдержал ответную улыбку, затаив ее в прищуре своих зорких глаз, и коротким движением руки откинул прядку волос со лба. Это их настроение продолжалось всего несколько секунд.
— Ну, ладно, поезжай, только не очень-то забирайся в гущу, как в прошлый раз, — сказал маршал.
Генерал крепко пожал ему руку, несколько тронутый этим дружеским напоминанием, и быстро вышел.
Толбухин посмотрел в окно. Туман еще не рассеялся, но низкое небо гудело от самолетов. Целые дивизии «ИЛов», пренебрегая скверной погодой, с утра поднялись с левобережных аэродромов, чтобы встретить немецкие танки массированными ударами с воздуха. По улице шли длинные колонны артиллерии: пушки, гаубицы, минометы РС. У человека, не посвященного в оперативные дела, могло создаться впечатление, что тут конца нет фронтовым резервам. Но маршал-то знал, как туго с резервами, а вся эта артиллерия лишь выполняет «маневр колесами»: срочно снятая с неатакованных участков, она перебрасывается в самые горячие места, где противник лезет напролом, не считаясь с потерями. Толбухин провожал взглядом батарею за батареей, пока не скрылась в тумане и машина Желтова, который держал путь туда же, на северо-запад. Да, у них были простые, солдатские отношения, без всяких там сантиментов, но сейчас Федор Иванович неожиданно подумал, что это уж, наверное, в самой натуре комиссаров революционной армии — всегда нести общую ношу наравне со своими командирами и командующими и всегда оставаться в тени славы полководцев…
