Норберт Фрид - Картотека живых
— Что с вами? Вы плачете?
Девушка не ответила.
— Меня вы можете не бояться, — продолжал он немного погодя. — А кстати, мы здесь не одни… Бронек! Покажись барышне!
Поляк выглянул из-за занавески и весело подмигнул.
— Добрый день, — сказал он по-польски. Слегка испуганная Иолан бросила на него быстрый взгляд. Но круглая голова Бронека, торчавшая из-за занавески, выглядела так забавно, что юная венгерка не удержалась от легкой улыбки.
— Ну вот, то-то! — сказал Зденек. — Что такое с вами стряслось, почему вы такая перепуганная?
Девушка хотела что-то сказать, но покосилась на дверь и промолчала.
— Вас обидела эта эсэсовская стерва?
Иолан кивнула, и из глаз ее закапали слезы. Зденеку очень хотелось встать, обойти стол и погладить по плечу эту маленькую красивую девочку.
Иолан по-детски излила ему свою обиду.
— Она ругала меня грязной свиньей и еще бог знает как за то, что у меня на ногтях следы лака. У нас в классе все девочки красили ногти. Разве в Германии это грех?
— Не знаю, — засмеялся Зденек. — Здесь грех все, что не нравится эсэсовцам. Значит, вы так недавно в лагере, что у вас еще не сошел лак с ногтей?
Она снова кивнула.
— Летом я была с мамой в…
— Ну, ну, только не плачьте! У меня вот тоже еще сохранилась кое-какая памятка о прошлом…
Он вытянул левую руку и показал ей безымянный палец, на котором виднелся след кольца — узкая полоска незагорелой кожи.
— Это от кольца? — спросила Иолан. — Вас тоже взяли недавно?
Зденек грустно улыбнулся.
— Нет, уже почти два года назад. Но в Терезине у меня не отнимали обручального кольца. Я, видите ли, женат.
— А где ваша жена?
Опасаясь, что, если речь зайдет об Освенциме, маленькая венгерка опять заплачет, Зденек ответил небрежно:
— Не знаю, где она сейчас. Наверное, ей легче, чем мне.
— Это хорошо, что вы можете не бояться за нее. Моя мама, к сожалению…
— Меня зовут Зденек, — поспешно прервал он. — А как вас? Я не знаю вашего имени.
— Иолан Фаркас.
— Ага, вспомнил. Уроженка Будапешта и одна из самых младших в группе. Вам шестнадцать лет.
Она улыбнулась.
— Вы всю картотеку знаете наизусть?
— Это входит теперь в мои обязанности.
— А что вы делали раньше?
— Работал на киностудии.
Услышав это, Иолан почти забыла о всех своих огорчениях и о страшной надзирательнице. Молодость взяла свое.
— Правда? — воскликнула она. — Это так интересно! Я выписывала журнал, «Szinhazi elet» — знаете такой? А когда меня пускали в кино… Знаете, какой фильм я видела в последний раз?
— Я с сорокового года не был в кино.
— В сороковом году я еще в кино не ходила. Но я хочу вам сказать, что я видела в последний раз: «Юг против севера». Знаете? Замечательно! Кларк Гейбл играл… вы знаете Кларка Гейбла? Я его обожаю! — Она даже зарделась. — А в роли Скарлет была…
— Не увлекайтесь, Иолан! — улыбнулся Зденек. — Надзирательница придет с минуты на минуту. Сперва заполните все карточки, а потом поболтаем. Идет?
Иолан живо кивнула и углубилась в работу.
* * *Но Россхауптиха все не появлялась. Закончив проверку кухни, она послала Хорста за Копицем. Тот все еще был в немецком бараке и пришел неохотно. Хорст сказал ему, что Россхауптиха собирается уезжать. Тогда надо поскорее отвязаться от нее, решил Копиц.
— Что вам угодно? — крикнул он еще на ходу. Надзирательница медленно шла ему навстречу. Заглянув в свой листок с заметками, она сказала:
— Есть кое-какие замечания. Во-первых, я обнаружила вшей. Позаботьтесь, чтобы вам прислали из Дахау дезинсекционную бригаду.
— Это все?
— Отнюдь нет, — Кобылья Голова подозрительно усмехнулась. — Замечание номер два. В кухне еще работают двое мужчин. Я не хочу, чтобы они оставались там.
— Но позвольте…
— Наши девушки — лихой народ, не так ли, Лейтхольд? — обратилась она к тощему эсэсовцу, который ковылял за ней. — Они сами справятся с любой тяжелой работой. А старший повар — такой здоровяк, он пригодится вам в понедельник на стройке. Пусть-ка займется чем-нибудь полезным для Германии. Согласны?
Копиц злился в душе. С Мотикой удобно было работать, он уже точно знал, сколько и чего надо припрятать для комендатуры. Но попробуй поспорь с Россхауптихой, у нее веские аргументы.
— Ну, теперь все?
— Нет, друг мой. Второй повар — немецкий зеленый. Как вам известно, он в четверг поедет в Дахау…
— Он же глухонемой, о господи боже!
— У него две руки и две ноги. Предоставим призывной комиссии решать, как его использовать. В кухне он оставаться не может. А вы радуйтесь, что сможете отправить в Дахау хотя бы две-над-цать новобранцев…
«И об этом уже пронюхала! — подумал Копиц. — А кто ей сказал, Хорст?»
— Да, — проворчал он вполголоса. — У нас тут произошел прискорбный случай. Преступника мы обнаружили и устроим публичную казнь.
— Этого, я думаю, недостаточно, — усмехнулась Россхаупт. — Убийство немца, который уже одной ногой был в армии, заслуживает официального расследования. Вы уже сообщили в гестапо?
«Ни шагу назад!» — сказал себе Копиц и ответил:
— Спасибо за совет. Я не суюсь в ваш женский лагерь, а вы не суйтесь ко мне. Я в лагерях работаю с тридцатого года, по-моему, достаточно, а?
— Смерть немецкого солдата — это уже не внутреннее дело лагеря. Меня как национал-социалистку, естественно, интересует, что будет, если евреи убьют у нас еще одного мужчину…
— Он был не ваш, Россхаупт! — не сдержался Копиц. — Я понимаю, что мужчины вас интересуют, но этот случай предоставьте мне. Хей-тлер!
Он повернулся и зашагал прочь. Надзирательница, казалось, совсем не рассердилась. Наконец-то ей удалось вывести этого противного типа из равновесия, которое раздражало ее гораздо больше, чем его сегодняшняя вспыльчивость. С невозмутимыми людьми шутки плохи, а вот вспыльчивые совершают опрометчивые поступки и тем самым выдают себя с головой. Вспыльчивость легче уязвима.
В наилучшем расположении духа Россхаупт отвела Иолан обратно в женский лагерь, заперла калитку, вручила ключ Лейтхольду и многозначительно подмигнула ему.
— Теперь ты будешь в кухне совсем наедине со своими номерами! Ну что, разве я не добрая фея?
10.Как только Фриц решил, что они миновали часовых, он осторожно высунул голову из-под брезента. Грузовик ехал по ухабистому шоссе, хорошо знакомому Фрицу еще с тех времен, когда он ежедневно проезжал здесь, сидя рядом с фрау Вирт. Когда они въехали в лес, он постучал в заднее окошечко. Фрау Вирт испугалась и погнала машину еще быстрей. Фриц перегнулся через борт и махнул в левое окно кабины своей арестантской шапочкой.
— Это я! — заорал он, стараясь перекричать ветер.
Только теперь фрау Вирт замедлила ход и подъехала к обочине дороги. Фриц, не ожидая, когда машина совсем остановится, соскочил на ходу и побежал вдогонку. Дверь кабины открылась, выглянула фрау Вирт.
— О господи! — ужаснулась она. — Так я и думала! Что вы наделали, сумасброд! Теперь мы оба погибли!
Фриц бегом обогнул машину и забрался в кабину с правой стороны.
— Не кричите, фрау Вирт, с вами ничего не случится, только не теряйте головы. Поедем дальше, по дороге я вам все объясню.
Машина тронулась. Подбородок фрау Вирт дрожал и стукался о твердый воротник форменной куртки.
— Я так и знала, честное слово, так и знала! Там, около кухни, когда садился Ян, я заметила, что машина чуть наклонилась влево, в мою сторону. Я молилась, чтобы это были не вы…
Фриц не обращал внимания на ее причитания и зорко глядел в окно.
— Вот здесь можно, — вдруг сказал он. — Сверните-ка на эту дорогу, где запретный знак.
Она повиновалась. Промелькнул столб с дорожным знаком «Въезда нет, частная территория», и машина помчалась по почти цельному снегу.
— Что вы хотите?.. Куда?..
— Езжайте еще полкилометра и остановитесь. — Он взглянул на нее самым пылким взглядом, на какой только был способен. — Ну, улыбнитесь же, фрау Вирт! Теперь мы в безопасности.
— Бога ради, не говорите так! Какая же безопасность! Нас вот-вот схватят… Вернитесь, прошу вас, скройтесь!
— Ах, фрау Вирт, не уверяйте, что вы не хотели побыть со мной наедине! Ручаюсь, что с вами не случится ничего страшного. Никто нас не преследует, никто не знает, что меня сейчас нет в лагере. Я вернусь прежде, чем это заметят… У меня есть тайная лазейка в ограде, где можно незаметно пролезть… Я вам никогда не говорил?
— Вы лжете! Вы готовились к побегу, вы спрашивали мой адрес…
— Для того, чтобы удрать вечером, провести ночь у вас, в Мюнхене, и вернуться к утру в лагерь. А сейчас подвернулась возможность сделать это днем… Вы же знаете, что у меня особое положение в лагере. Сам рапортфюрер Копиц сказал мне, что я ему сегодня не понадоблюсь…
