Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 2
— Передайте товарищу Каргину, чтобы немедля шел сюда!
Но Каргин сам услышал слова Юрки и вылез из землянки — застегнутый на все пуговицы, хмурый, казалось, вот-вот громом ударит. Однако только глянул на чернобрового — метнулся к нему, облапил и замер.
Сколько времени они простояли обнявшись — этого Стригаленок не знал. В одном он мог поклясться: пока они молча тискали друг друга, ни один партизан не шелохнулся, возгласа не издал.
Потом Каргин опустился на ствол березы, поваленной недавней бурей, и за рукав гимнастерки потянул за собой чернобрового:
— Расскажи, Григорий, все-все. Подробненько.
Все время, пока Григорий рассказывал, он сидел не шелохнувшись. Единственное, что выдавало его волнение, — он глаза закрыл. Чтобы дум своих и настроения не разгласить.
Григорий, похоже, рассказывал голую правду, нисколько не жалея себя; такое выложил, что лично он, Стригаленок, навечно похоронил бы в себе. Даже о том сказал, что у него во время последнего боя боец Мария Верба без вести пропала; увязалась за боевым ядром отряда, вроде бы все время рядом была, даже по фашистам пуляла, а отходить стали — нет ее, и все тут.
— И вообще, Иван, я обнаружил, что нема у меня командирского таланта. Обидно, конечно… Потому и прошу тебя, если дружбу старую помнишь, освободи ты меня от этой напасти, назначь рядовым хотя бы и к этому ироду, — кивок в сторону Юрки.
Такими словами Григорий закончил свой рассказ и стал сворачивать здоровенную цигарку.
Какое-то время все они трое курили молча. Потом Каргин встал, привычно одернул гимнастерку. Немедленно поднялись и его товарищи, замерли, словно в ожидании приговора.
— Ты, Григорий, мне антимонии не разводи. И служить ты будешь там, куда командование определит. Ясно? Или еще и более популярное объяснение требуется? — сказал Каргин, строго глядя на Григория. — А бойца твоего, Вербу эту самую, — искать… Не имеем мы права на то, чтобы у нас были без вести пропавшие!
Юрка погасил возможную грозу в самом ее зародыше: шевельнул рукой — и встали рядом с Григорием еще двое мужиков из новеньких и парень лет тринадцати. И опять были радостные объятия, разговоры, разговоры.
Вот и выходит, что только с этим пополнением Каргин сразу четырех своих старых знакомцев заполучил: Григория, Витьку, Афоню и Петра…
Свидетелем еще одной встречи, тоже взбудоражившей всю роту, Стригаленок не был. Из разговоров партизан он узнал, что среди новеньких и Федор Сазонов обнаружил дружка, того самого прибалта, который ему помощь оказал, когда он из плена бежал; и укрыл у себя на хуторе на несколько дней, и даже автомат подарил!
Стригаленок подбежал к ним тогда, когда уже улеглось первое волнение встречи и Федор спросил:
— Не по моему следу беда к вам пришла?
— У каждого человека есть своя беда. И никто не знает, когда она явится, — ответил товарищ Артур и замолчал.
Многими вопросами только и вытянули из него, что их с женой взяли за сына, который ушел с советскими; кое-кто позарился на хуторок, вот и донес.
— Подозреваешь кого конкретно? — спросил Федор таким тоном, что невольно подумалось: навечно запомнит он сейчас эту фамилию, если она будет названа.
Но товарищ Артур лишь пожал плечами. И вообще за весь вечер он больше не проронил ни слова, все разглядывал свои большие руки, неподвижно лежавшие на костлявых коленях. Эти руки, такие сильные, но неподвижные сейчас, и угрюмое молчание партизан, сидевших вокруг небольшого костра, без утайки поведали Стригаленку о том, что будет с тем, кто позарился на недавнее призрачное счастье товарища Артура, разметал его.
Что ж, логично. Правда, он, Стригаленок, случись с ним что-то подобное, старался бы держаться поближе к дому. Чтобы не дать ускользнуть тому, ненавистному. Общее дело всегда останется общим, а вот личное, да если оно еще переплетается с общим…
И еще подумалось ему, подумалось ночью, когда, казалось, все остальные спали, что в этих лесах партизанят все знакомцы и даже дружки, что вот уже завтра, к примеру, обнаружится еще какой-нибудь партизанский отряд — и там знакомые или родственники найдутся. Может, и в отряде Дмитро они есть?
Григорий в эти минуты докладывал Каргину о том, как посылал своих людей к Василию Ивановичу и какой шишкой тот теперь стал. Со всеми известными подробностями рассказывал Григорий об этом. А еще через час специальный гонец, которого сопровождали два автоматчика, понес эту новость в штаб бригады.
Спал Стригаленок тревожно, раза два даже вставал и курил, глядя на звезды, усыпавшие небо. Вроде бы — ни о чем не думал, только глядел на них.
Утром, едва Юрка встал и замахал руками, согреваясь и прогоняя остатки сна, Стригаленок подошел к нему и сказал, стараясь казаться бодрым, жизнерадостным:
— Товарищ командир, разрешите обратиться?
— Валяй, если приспичило.
— Пока вы на задании были, я все время в лагере отсиживался. Боюсь, как бы навыки разведчика не потерять… Разрешите наведаться к старому месту базирования? Взгляну, как и что там. Заодно и фашистов пошукаю, попытаюсь хоть что-то об их планах узнать, вообще обстановку выяснить.
Юрка долго не думал, он всегда был за активность разведчиков, всячески поощрял даже малейшее ее проявление, поэтому и сейчас ответил без промедления:
— Доложишь по готовности, сам провожу тебя за внешние заставы.
Ходко шел Стригаленок, почти не делал привалов, но только к рассвету второго дня добрался до знакомого хуторка. Почти нежно потрепал по шее кобеля, метнувшегося к нему с радостным визгом. Не успел на крыльцо подняться, как в одной ночной сорочке из дома выскочила Галинка, прильнула к нему своим горячим телом. Потом она нагрела воды и вымыла его в корыте, дала чистое белье и лишь после этого потащила к столу, где были и самогон, и вина с невиданными этикетками, и половина гуся, и баранья лопатка, и заграничные консервы.
— Откуда такое богатство? — нахмурившись, спросил Стригаленок.
Она ответила беспечно:
— Дмитро принес.
Он успокоился, погасил ревность. Может быть, потому погасил, что сейчас ему был крайне нужен Дмитро.
— Он не говорил, когда сюда заглянет?
— Дмитро всегда неожиданно появляется, — повела округлыми плечами Галинка. — Что ты все о нем да о нем? Лучше о себе расскажи, ведь мы так долго не виделись. — И она снова прижалась к нему, обвила его шею нежными и ласковыми руками.
Не таясь, но несколько приукрашивая, он рассказал о большой облаве. Не умолчал и о сидении в болоте, и о том, что быть бы им всем покойниками, если бы не партизаны Григория.
— Какого еще Григория? О нем ты раньше никогда даже не упоминал, — немного обиделась Галинка.
Чтобы она не дулась, пришлось выложить и то немногое, что он знал о Григории и его отряде. С издевочкой, с нескрываемой насмешкой поведал он и о том, как Григорий упрашивал Каргина освободить его от командирской должности.
За разговорами и любовными утехами день промелькнул мгновением. А под вечер, едва солнце успело заглянуть в окно кухни, залив желтизной половицы, дверь вдруг распахнулась и ввалился Рашпиль, проорал с порога:
— Хозяева, принимайте гостей!
Стригаленок еще только тянулся за шароварами, а в дом уже вошли Дмитро и какой-то человек в цивильном. Этот второй, переступив порог, сразу же истово закрестился, беззвучно шевеля почти бескровными губами. Потом он сказал елейно:
— Мир дому сему!
Дмитро сразу же бросился к Стригаленку, обнял и смачно поцеловал в самые губы. Так был рад встрече Дмитро, что даже прослезился.
Снова было застолье, снова Стригаленок подробнейшим образом рассказывал обо всем, что выпало на их долю за минувшие дни. Его слушали внимательно, не перебивая, не задавая уточняющих вопросов. Лишь потом, когда он замолчал, человек в цивильном, ранее назвавшийся паном Власиком, и спросил:
— Теперь-то под каким кусточком скрывается ваша бригада?
Ласковым голосом спросил, но глаза — маленькие, почти зеленые — исходили злостью, лютой ненавистью. И Стригаленок сразу протрезвел, ответил сухо, как ему казалось, весомо:
— Данный вопрос — военная тайна.
— Тайна, говоришь? Да еще военная? — весело задребезжал смешком пан Власик. Просмеявшись, опять же ласково, словно вползая в душу, попросил: — А ты, Михась, все же открой нам ее, ту тайну.
По тому, что Дмитро тоже улыбался, а Галинка вдруг ушла в кухню, оставив мужиков одних, Стригаленок понял: разговор пойдет безжалостный. На мгновение даже мелькнула мысль об оружии. Но оно было брошено у кровати. Чтобы завладеть им, пришлось бы бежать мимо Рашпиля, внимательно следившего за ним веселыми глазами.
— Позволь спросить тебя, Михась, неужели ты только по фамилии белорус? — продолжал ворковать пан Власик. — Мы, как бог велит, считали тебя братом по крови, если не по вере. Или ты не знаешь, кто мы есть, кого представляем? Не ведаешь, что давненько служишь нам. Белорусской народной самопомощи? Или ты не по велению своего сердца примкнул к нам? Плату за услуги брал, а за какие — не знаешь?
