Петр Смычагин - Горячая купель
А когда лейтенант засобирался домой, Ганс предложил отвезти его, но тот отказался. Отто не вмешивался в их разговоры.
Благополучно вернувшись на заставу, Грохотало застал во дворе несколько человек, задержанных на линии. Здесь стояли миловидная женщина лет двадцати пяти, с картонными коробками; мужчина лет сорока, очень высокий и тощий, без головного убора, с длинными рыжими волосами. Он презрительно поглядывал вокруг и все время подергивал плечами, словно с них сползал плащ. Носок огромного рыжего полуботинка будто отсчитывал такты — равномерно поднимался и опускался. В одной руке немец держал маленький красивый чемоданчик, другая засунута в карман плаща.
Два молодых парня, очень похожие друг на друга, в одинаковых желтых куртках и серых брюках, держались свободно и, казалось, временный плен их не угнетал.
Совершенно обособленно держался старик в весьма оригинальном костюме. Седую голову с волнистыми, спускающимися на плечи волосами украшала зеленая шляпа; на переносице покоилось пенсне; черный галстук на белой манишке, просторный серый пиджак, тяжелая трость — все это выглядело довольно представительно. И вдруг — коротенькие замшевые шорты и голые стариковские ноги, костлявые и сплошь покрытые волосами до самых ботинок. Пустой рюкзак на спине со множеством карманов и карманчиков делал его фигуру еще более сутулой и даже горбатой. Было видно — старик очень взволнован: короткие усики по-боевому щетинились на сухом лице, а козлиная седая бородка вздрагивала.
Лейтенант решил немедленно заняться задержанными. Чумаков, заменявший начальника заставы в его отсутствие, доложил, что среди задержанных подозрительным является только один: высокий рыжий немец, а остальные — мирные люди.
— Что у него обнаружено? — спросил Грохотало, когда вошли в комнату. Чумаков взял у задержанного чемоданчик и раскрыл. Там было всего две вещи: артиллерийский оптический прицел, прикрепленный ремнем, и коробка, величиною чуть побольше радионаушника, тоже прикрепленная ремнем. Документы не вызывали подозрений.
— Откуда и куда идете, господин Шмерке? — задал Володя стандартный вопрос. Почти всегда приходилось начинать разговор с этого. Немец спокойно и обстоятельно начал объяснять, что живет недалеко от Нордхаузена, что был у родственников в Ганновере и теперь возвращается домой.
— А зачем вам понадобилась вот эта вещь?
— О-о! Господин лейтенант считает, что я собираюсь стрелять из пушки, — рассмеялся Шмерке. — Нет. Я хорошо знаю оптику: оптический мастер. До войны работал на заводе фирмы «Карл Цейсс». Люблю фотодело, радио и в свободное время конструирую всякие безделушки, совершенствую фотоаппарат.
— Так при чем же тут все-таки прицел?
— Ах да, прицел! У него, видите ли, поставлены очень хорошие линзы. Вот они-то мне и нужны.
— В Западной Германии такие вещи продают в магазинах?
— Вы, оказывается, большой шутник, господин лейтенант, — рассмеялся Шмерке и тяжело положил на стол руку, покрытую густым рыжим волосом. — Я нашел эту вещь на берегу Эльбы, на месте бывших боев.
В самом деле, приглядевшись внимательно, можно было заметить в прорезях шурупов мелкие песчинки.
— А это что за прибор? — спросил Володя, пытаясь вскрыть вещь, похожую на радионаушник. Задержанный встрепенулся и предупредительно выбросил вперед руку.
— Что вы, что вы, господин лейтенант! Так можно испортить вещь! Это — прибор для определения чувствительности фотопленок. В теперешнее время не просто приобрести его.
Уложив на место прибор, Володя закрыл чемодан, велел Чумакову увести задержанного в отдельную камеру. А когда вернулся Чумаков, они извлекли загадочный прибор, и старшина отправился с ним к местному радиомастеру, чтобы выяснить назначение прибора.
Сержант Жизенский ввел двух молодых немцев, которые заявили, что бегут из Западной Германии, что в Гарделегене у них живет старшая. сестра, там они надеются найти работу и жить у сестры. На все вопросы отвечал старший. Ему было лет девятнадцать-двадцать. А когда он закончил, младший брат вытащил из рукава большой, кинжал с фашистским значком на рукоятке и положил на стол.
— Этот нож, — сказал он, — забросил под нары тот высокий мужчина, что был с нами. Он пригрозил, чтобы мы не вздумали сказать об этом.
— Спасибо...
— Бедная женщина так перепугалась, что даже заплакала, когда он грозился.
Вещей у этих ребят не было. В их общей сумке, как доложил Жизенский, ничего не обнаружили, кроме скудного запаса продовольствия. О документах говорить не приходится: у абсолютного большинства перебежчиков они были в порядке. Поэтому приходилось задерживать только тех, кто явно на чем-нибудь попадался. Все подозрительные или уличенные передавались немецким властям для окончательного разбирательства, а остальных отпускали.
Ребят этих решили отпустить. Следом за ними вошла женщина. Она положила на стол паспорт и быстро-быстро заговорила, что давно живет в этой части Германии, что муж погиб во время войны, что своих детей у нее нет и что шла она в Западную Германию к брату, у которого трое хорошеньких ребят, но ее не пустили «русские солдаты». Рассказывая обо всем этом, она раскрыла обе свои коробки и извлекла из них множество всяких игрушек. Когда все игрушки уже лежали на столе, Володя достал кинжал, только что полученный от задержанного юноши, и спросил, кому он принадлежал.
— О, этот бандит так напугал меня, так напугал!
— Который? Тот, что в куртке, молодой?
— Нет, что вы! Нож был у того высокого, в плаще. У-у, я его до сих пор боюсь!
— Ну, что ж, фрау Экерт, игрушки свои можете взять. Но через линию здесь проходить нельзя. Ведь вы хорошо знаете, что для перехода через демаркационную линию есть специальные пункты...
— Конечно. Все об этом знают, господин комиссар. Все об этом знают, но вы подумайте только, как это далеко! — так же быстро говорила фрау Экерт, сгребая игрушки в подставленную к крышке стола коробку. — Сколько на это надо денег и времени. А у меня нет ни того, ни другого...
Коробка выскользнула из ее рук, опрокинулась, и со дна под ноги лейтенанту выпал тетрадный листок. На нем старательной детской рукой были выведены мелкие цветочки, елочки, тележка с веревочкой, лежащей у ног мальчика. В левом углу красовался домик, и еще несколько человечков было изображено на листке.
Полюбовавшись рисунком, Грохотало подал его женщине, заметив:
— Кто же это так рисует? Ведь вы говорите, что у вас нет детей?
— Да, — запнулась она, укладывая листок на дно коробки. — Этот подарок посылает мой племянник по сестре. Он трудился над картинкой чуть не целый день и просил передать братикам как самый дорогой подарок...
— Можете быть свободны.
Фрау Экерт собрала в охапку коробки и не сложенные еще в них игрушки и, усердно раскланиваясь, говорила:
— Нет уж, господин комиссар, лучше я пока не увижу этих славных ребятишек, но здесь больше не пойду.
Не успели скрыться за дверью Жизенский и фрау Экерт, а Володю словно прострелила догадка.
— Жизенский! — крикнул он вслед, кинувшись к выходу. — Уведите ее пока на старое место, а коробки с игрушками давайте сюда. Вам, фрау Экерт, придется еще подождать...
Вернувшись в комнату, Грохотало раздвинул занавеску, за которой скрывался план участка демаркационной линии, взял детский рисунок, и тут все стало ясно.
Маленький домик в левом нижнем углу рисунка стоял как раз на месте расположения заставы, тележка заменяла караульное помещение, а веревочка от тележки, упавшая из рук мальчика, точно повторяла изгибы дороги. Другие человечки аккуратно стояли на тех местах, где располагались посты. Не будучи убежденным в достоверности своих предположений, лейтенант схватил со стола курвиметр и начал сравнивать линии и расстояния. Оказалось, что рисунок выполнен в строжайшей масштабной точности.
— Смышленый племянник у этой фрау, — заметил Жизенский, внимательно наблюдавший за лейтенантом. — Еще и писать не умеет, а масштаб знает.
Вернулся Чумаков.
— Понятно, — сказал он. — С собаками они провалились, теперь пытаются радиосвязь наладить. Вот эта маленькая штучка — радиопередатчик.
— Вы поинтересовались, каков радиус действия этого аппарата «для определения чувствительности фотопленок»?
— Мастер говорит, что при хороших условиях он может действовать километра на два-три, не больше.
— Значит, с ним нельзя уходить далеко от линии. Пригласите задержанного, Жизенский.
Войдя в комнату, Шмерке довольно красноречиво покосился на свой чемоданчик, лежащий на том же месте, где был оставлен после первого допроса, и сел на прежнее место, к столу.
— Вы, господин Шмерке, очень торопитесь домой? — спросил лейтенант.
— Конечно, мне хотелось побыстрее оказаться дома.
