Богдан Сушинский - Ветер богов
— Мы уже достаточно ясно объяснили, кто мы. И вас не гонят, вам дают возможность избежать позора плена и вернуться в Германию, в свои части.
— Но мы не просили вас об этом.
— Точно, письменных рапортов от вас не поступало.
— Фронт уже, очевидно, в Польше и Словакии, — возразил второй пленный, настолько заросший грязной рыжеватой щетиной, что уже трудно было разглядеть его лицо. — Мы не сможем пробиться туда. А за побег нас расстреляют. Существует международная конвенция. После войны нас обязаны вернуть на родину.
— Ах, конвенция?! — саркастически изумился Курбатов.
— Вы слышали, барон фон Тирбах? Оказывается, вы совершенно напрасно думаете, что повели себя как освободитель этих поганцев. Они никуда не собирались бежать. Им и здесь хорошо. Они пересидят войну, отстроят большевикам все, что сумеют отстроить, и спокойно вернутся по домам. Они, видите ли, слышали о какой-то конвенции.
— Это им так кажется, что отстроят и вернутся, — поиграл автоматом барон. — У меня на сей счет иное мнение. И на конвенцию мне наплевать.
— А вы что скажете? — с той же презрительностью обратился подполковник к двум офицерам, не пожелавшим убегать вместе с остальными. — Тоже по конвенции истосковались?
— Капитан фон Бергер, — щелкнул каблуками полурасполз-шихся сапог коренастый рыжеволосый германец. — Мы пойдем с вами, независимо от того, кто вы на самом деле. Мы не желаем оставаться пленными и готовы сражаться с коммунистами под любыми знаменами.
— Наконец-то я слышу ответ истинного офицера.
— Мы с лейтенантом Киргартом… — вдохновенно продолжил было капитан, однако Курбатов прервал его:
— В течение десяти минут вы с лейтенантом Киргартом решите, как быть с теми, кто нарушил присягу, предал вас и попытался вернуться в лагерь. Фон Тирбах, оружие господам офицерам. Вы, капитан, — старший. Отведите беглецов назад в овраг и между собой, немцами, решите. Как поступите, так и будет, я не желаю идти в рейх убийцей. Повторяю, — повысил он голос, видя, что немцы замялись, — это ваши, немецкие, дела…
— Так вы тоже немец? — удивился фон Бергер, обращаясь к барону.
— Сейчас вы в этом убедитесь, — резко ответил фон Тирбах, зло поглядывая на беглецов. — Получайте автоматы и гоните этих трусов к оврагу.
Не прошло и пяти минут, как из оврага донеслись какие-то нечеловеческие, душераздирающие вопли.
— Что там происходит? — не удержался Кульчицкий. — Они что, распинают их там?
— Вам с вашими нервами, господин капитан, лучше не видеть того, что видят сейчас фон Бергер и Киргарт.
Поляк непонимающе взглянул на подполковника и пожал плечами. Еще какое-то время вопли продолжались, потом все затихло, и трое немцев во главе с фон Тирбахом появились из оврага, словно из преисподней. Лейтенант Киргарт не выдержал, и тут же, на виду у всех, его начало рвать, да так, что, казалось, уже ничто не способно было спасти его от этой погибельной рвотной истерии.
Между тем Курбатов спокойно взглянул на часы. Прошло ровно десять минут. Поручик еще раз доказал, что он истинный немец. О том, что Тирбах доказывал это, предавая беглецов растерзанию, подполковник пытался не задумываться. Однако заметил, что немецкие офицеры поглядывают на барона с явной опаской и стараются держаться подальше.
— Так что же там произошло? Я не слышал ни одного выстрела, — все же решил раскрыть тайну оврага капитан Кульчицкий, пока Власевич отпаивал Киргарта из солдатской фляги.
— Это было ужасно, — пробормотал фон Бергер, брезгливо подергивая плечами и поеживаясь. При этом он косил глаза на фон Тирбаха, не зная, позволено ли ему распространяться о каких-либо подробностях этой страшной казни. Но поручик попросту не обращал на них внимания. Он по-быстрому обмыл руки, забрался в кузов и, привалившись спиной к переднему борту, подставил лицо жарким лучам солнца.
— Одного он резал ножом, — фон Бергер плохо владел русским, но теперь этот язык вообще давался ему с трудом. — Захватив голову, резал ему горло, словно барану. Глядя на это, другой пленный потерял сознание. Но барон привел его в чувство и разорвал рот окровавленными пальцами. А затем удушил. Хотя… такого попросту не могло происходить, — очумело вертел он головой.
— Во всяком случае на фронте видеть такого мне не приходилось, — поддержал его Киргарт. — Эта казнь будет сниться мне всю жизнь.
— Все, прекратили! — прервал их излияния Курбатов. Жестокостью Тирбаха удивить его было трудно. — Мы и так потеряли слишком много времени. В путь. Скоро все дороги будут перекрыты.
52
Крейсер высадил их на пустынном берегу Корсики, словно на необитаемом острове, и ушел дальше, в сторону Алерии, чтобы оттуда взять курс на Лигурийское побережье.
Они и впрямь почувствовали бы себя одинокими и забьгґьши Господом, если бы неподалеку, на холме, склоны которого лишь недавно были очищены от хмельной лозы, не топорщилось на солнце гофрированное рыльце зенитного пулемета, а чуть дальше, у дороги, не ждал срочно вызванный из штаба корсиканской бригады СС запыленный «виллис».
— Признайтесь же, штурмбаннфюрер, какие это воспоминания заставили вас вернуться на Корсику? — поинтересовалась Фройнштаг, краем глаза наблюдая, как вслед за ней, молчаливо пыхтя, поднимался Родль, нагруженный чемоданчиками с личными вещами ее и шефа, а также элегантным итальянским ранцем, в котором помещалось все личное состояние самого гауптштурм-фюрера.
— Назовите эту высадку прощанием с Корсикой.
— Но у вас не было намерения высаживаться здесь. Оно возникло в последние минуты, когда по левому борту крейсера показались берега острова.
— Инспекция корсиканских СС, — предложил Скорцени другую версию. — Устраивает? Нет? Вызвать самолет, который унесет вас на холодный север?
— С самолетом пока повременим, коль уж мы здесь.
Взойдя на ершистый гребень возвышенности, Фройнштаг с сожалением оглянулась на небольшой залив, плес которого отсюда, с высоты, казался совершенно неподвижным. Ей хотелось сразу же спуститься обратно к воде и искупаться. Пусть даже прямо в мундире, на виду у всех, кто способен видеть ее на отдалявшемся крейсере, который уже успел поднять на борт шлюпку и раздуть пары.
Жаль, что Скорцени не склонен был к этой курортной идиллии, поскольку вообще не склонен к чему бы то ни было, что не относится к триумфальному маршу «первого диверсанта рейха» по Европе, напомнила себе Лилия, сожалея, что не решится напомнить об этом же самому штурмбаннфюреру.
За рулем «виллиса» восседал командир первого батальона бригады корсиканцев штурмбаннфюрер Пауль Умбарт, что приятно удивило Отто и даже слегка озадачило. Он помнил этого корсиканского австрийца еще по тем дням, когда вместе готовили операцию по захвату Муссолини на вилле «Вебер». Дуче тогда казался вполне досягаемым, а пролив Бонифачо, отделявший ресторанчик «Солнечная Корсика» от южной оконечности Корсики, преградой, недостойной отважных «СС-корсиканцев». Безмятежные были времена, безмятежные.
— И вот вы опять на Корсике, господин гаупт… простите, штурмбаннфюрер, — оскалил Умбарт ряд широких, корявых, словно щиты крестоносцев после сражения, зубов. — Как это следует понимать? — вышел он из машины, чтобы лично открыть дверцу перед высоким гостем из Берлина.
— Пусть все решат, что по ту сторону пролива Бонифачо опять появился призрак дуче.
Они рассмеялись и похлопали друг друга по плечу, как давнишние друзья. Фройнштаг это удивило. До сих пор ей не приходилось видеть, чтобы кому-то взбрело в голову похлопать по плечу Скорцени. Была убеждена, что столь близких друзей у него попросту не существует. А по-настоящему близкие настолько хорошо знают характер обер-диверсанта, что не решаются фамильярничать.
— Муссолини — моя душевная рана, штурмбаннфюрер, — продолжал Умбарт в том же панибратском духе, считая, что равное звание позволяет ему и такую вольность.
— Забыл представиться, мадемуазель. Умбарт, — итало-австриец галантно склонил голову и предложил Фройнштаг место на заднем сиденье, рядом с Родлем. — Я имею право флиртовать с синьорой? — сразу же обратился он к Скорцени.
— Присмотревшись повнимательнее, вы обнаружите, что пытаетесь флиртовать не с синьорой, а с суровой фрау, давно известной в миру как офицер СС, — полусерьезно-полуиронично подсказал ему Скорцени.
«Это ж надо, чтобы у начальника отдела диверсий Главного управления имперской безопасности и задрипанного командира батальона корсиканцев был один чин! — по-своему отреагировала на интрижку новоявленного бонапартиста Лилия Фройнштаг. — Интересно, на каком словесном взлете Скорцени подсечет ему крылья? Причем сделает это так, что падение покажется корсиканцу вознесением души».
Это была тайная месть заносчивому корсиканцу, который не понравился ей с первого взгляда, первого произнесенного слова. И дело вовсе не в его внешности — морда у Умбарта, конечно, лошадиная, однако ничем не хуже тех, которые приходилось постоянно терпеть в своем окружении, пребывая в рядах доблестных СС.
