Герман Матвеев - Тарантул
Подходя к судну, Миша заметил фигуру человека, нервно прохаживающегося взад и вперёд по набережной. Человек окликнул мальчика, прежде чем тот его узнал.
— Миша! Наконец-то! Живой и невредимый. Очень я за тебя волновался. Ты бы хоть сообщил кому нибудь, куда уходишь, — сказал Бураков, облегчённо вздыхая.
— Я же не опоздал, товарищ Бураков. Вы хотели к шести часам прийти.
— Да, да, пришёл пораньше. Боялся за тебя. Ну, а теперь скажи мне, ты письмо отцу писал?
— Писал… — с недоумением ответил Миша.
— Где оно?
— Первое отправил, а второе потерял.
— Ошибаешься, голубчик. Ты его не потерял. Что ты там написал?
— Ничего особенного.
— А вспомни-ка… Не писал ты, что шайку немецких бандитов выловил?
— Не-ет… Что вы? — возмутился Миша, но сейчас же осёкся. — Хотя…
— То-то и оно… «хотя»… Вот это «хотя» нам помешало, и тебе дорого могло стоить, — сказал Бураков.
Видя. что мальчик не может догадаться, в чем дело, он разъяснил, что письмо украла Нюся у него из кармана.
Было заметно, как побледнел Миша.
— Ведь я предупреждал тебя, — продолжал Бураков. — Малейшая неосторожность, одно ошибочное слово — и все пропало…
— Что же теперь делать? — испуганно спросил Миша.
— Делать теперь нечего. Все кончено.
— Как кончено? Они удрали?
— Удрать они не успели, но Иван Васильевич недоволен.
Миша молчал. Он стоял перед Бураковым растерянный, подавленный тяжестью своего поступка. Что можно было сказать в своё оправдание? Ведь Бураков предупреждал… Беспокоился о нем… Иван Васильевич надеялся… Доверял… И вот он, Мишка, обманул это дорогое доверие… Тоска стиснула сердце. Чтобы скрыть от Буракова подступившие слезы, Миша торопливо отвернулся и начал шарить по карманам, разыскивая платок.
— Что-то простудился вроде… Насморк… И глаза болят, — глухо сказал он, усердно сморкаясь, Бураков понимал состояние мальчика, но оставался сдержанным и строгим, как всегда.
— Запомни, Миша, что в нашем деле к указанию старшего надо относиться как к самому строжайшему приказу… Да и в любом деле опыт взрослых — самое дорогое для молодых поколений… Ты проявил пренебрежение к опыту старших. Извлеки из этой ошибки суровый урок для себя на всю жизнь… навсегда…
Миша молчал, тяжело переживая каждую фразу Буракова. Мельком взглянув на мальчика, Бураков замолчал… Он облокотился на гранитный парапет набережной и залюбовался предвечерними бликами, мерцающими на воде… / Маленький пузатый буксир уверенно рассекал воду, образуя крутую волну… Вот он скрылся под высоким Кировским мостом, осторожно таща за собой длинную, тяжело нагруженную баржу… Раскачавшаяся вода сломала отражение узорной литой решётки моста, его трехглазых фонарных столбов…
Далёкий противоположный берег обрисовывался строгой линией монументальных зданий. Дымились высокие трубы фабрик и заводов Выборгской стороны, напряжённо работающих на нужды обороны великого города…
Левее высился над зданиями стройный минарет. Ещё левее возвышались каменные верки Петропавловской крепости, с острым, тонким шпилем, поднимающимся к облакам.
Далеко направо было видно, как по длинному Литейному мосту проворно переползал трамвайный поезд. Красные вагончики его казались маленькими, игрушечными.
Далёкий лязг проезжающего трамвая, протяжный свисток манёвренного паровоза, звон брошенного где-то рельса, чей-то короткий громкий смех — все эти звуки, чёткие в предвечернем воздухе, говорили о напряжённой жизни людей, творящих великое дело обороны города-героя…
— Никогда по этой набережной не ступал вражеский сапог победителя, и, пока мы живы, никогда не ступит, — строго сказал Бураков, прерывая молчание.
— Ну, Миша, довольно сморкаться… Хорошо ещё, что эта ошибка благополучно тебе с рук сошла. Ты мог погибнуть. Схватка была серьёзная…
— Тайная схватка, — сказал Миша, торопливо запихивая платок в карман.
— Да, пожалуй, эту схватку можно назвать тайной схваткой…
— Это они от подлости действуют тайком, — сказал Миша.
Бураков нахмурился.
— Тайная война, Миша, — серьёзная и опасная война. Эту войну враги ведут против нас с самого рождения советского строя. И в этой войне нам всегда надо бить врагов насмерть.
Миша почувствовал вдруг, как дорого ему, что Бураков не ушёл сразу и разговаривает с ним, с Мишкой, как со взрослым, серьёзно и дружески. Поддерживая разговор, Миша сказал:
— Вот не было бы на земле этих диверсантов, войн… Люди работали бы, учились, строили новые дома, заводы. Было бы всего много… хорошо бы жилось…
— Когда-нибудь так и будет, — сказал Бураков. — Люди уничтожат военные корабли, пушки, пулемёты и трудом и наукой создадут на земле новую, большую жизнь.
— Когда же это будет? — спросил Миша, выжидающе смотря на Буракова.
— Когда уничтожат капитализм.
— А скоро его уничтожат? — настойчиво продолжал допытываться Миша.
— Не знаю, как тебе ответить… Не знаю, Миша. В разных странах, вероятно, по-разному. А как скоро, не знаю… Не знаю. Уверен, впрочем, что ты доживёшь до этого времени…
— А вот мы его у себя уничтожили первыми, — с гордостью сказал Миша. — Я ведь читал. И в школе проходили… А почему в других странах тянут? Чего там канителятся?
— Ну, Миша, ты мне сегодня такие вопросы задаёшь… Это сразу тебе не объяснить. В жизни все сложнее, чем тебе кажется. Народная правда не всегда побеждает сразу. Но обязательно побеждает. Победит она и в других странах. К этому вся жизнь идёт… А жизнь не остановить… Она вот как наша Нева… Течёт, куда надо.
Миша задумался.
Перед ним поблёскивала Нева. Вот она, большая, многоводная, быстрая, стремительно течёт в море, чтобы слиться с ним, и никакая сила не повернёт её назад…
— Когда мы фашистов разобьём, война кончится, но борьба не кончится, Миша, ещё очень долго. Как до войны к нам посылали всяких шпионов и диверсантов, так и после войны нам надо будет ухо держать востро. Ещё ох сколько нам с ними придётся повозиться!..
— Так кто же к нам шпионов посылать станет, когда мы разобьём фашистов? — недоверчиво спросил Миша.
— Это, дорогой, ты попозже поймёшь. А пока иди-ка отдыхай, — сказал Бураков.
Миша не тронулся с места. Ему показалось, что Бураков не ответил на последний вопрос, чтобы ещё раз напомнить Мише его ошибку. На душе опять стало тоскливо, и мысли снова вернулись к шайке.
— А зачем он мне велел к семи часам прийти?
— Кто?
— Брюнет.
— Наверно, хотел рассчитаться с тобой, отомстить. Когда он тебе это сказал?
— Как только я вернулся с Молококомбината. Крендель поджидал вот здесь.
— Ну, и что? — заторопил Бураков.
— Дал противогаз и велел…
— Снимай противогаз, — резко перебил его чекист. — Живо! Это мина, а не противогаз.
Он быстро вытащил коробку… Это был самый обыкновенный советский противогаз.
— Этот ли противогаз он тебе дал? — с недоумением спросил Бураков.
— Да.
— Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?
— Не знаю. «Носи, — сказал, — не снимай, а ровно в семь приходи к нам».
— Нет, тут что-то не так…
Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.
— Тут что-то не так, Миша, — повторил Бураков. — Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать её… Странно… Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся ещё.
Бураков ушёл. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался «шляпой». «Чем я лучше Васьки и Стёпки? — думал он. — Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я…»
— Эй, адмирал! — с судна окликнул Мишу Сысоев. — Ты чего мокнешь? Подымайся!
Миша машинально поднялся на судно и пошёл за другом. Спустились в машинное отделение.
— Как я перемазался-то… смотри! — Сысоев вытянул вперёд перемазанные сажей руки. — Котёл скоблили… Наверно, и физиономия у меня тоже…
Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошёл к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.
— К Люсе-то ходил, Миша? — спросил Сысоев.
Догадка молнией мелькнула в голове мальчика. «Противогаз висел на стуле… упал… его положили на лавку… А там лежал другой противогаз… Я взял чужой. Заряженный остался в детсаду…»
Миша опрометью выскочил из машинного отделения. «Что, если не успею?»
Трамвай не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.
