Виктор Митрошенков - Голубые дороги
«…Во время полета наше внимание привлек предмет, купавшийся в солнечных лучах. Мы с Павлом вскрикнули от удивления и радости. В стороне от корабля, примерно в километре, «плыл» искусственный спутник Земли. Эта встреча нас очень взволновала. Подумалось, что настанет время и встречи в космосе с другими посланцами Земли станут обычными. На космических дорогах не раз еще встретятся корабли».
При встрече он сказал Алексею Архиповичу:
— Знаю, знаю, на что замахиваешься, это реально, будем общаться в космосе с посланцами других стран.
Алексей Архипович покраснел и, будто уличенный в чем‑то преждевременном, глухо сказал:
— Это я по наитию, Сергей Павлович, и, кстати, развивая именно ваши идеи.
— Мои? У меня разве есть идеи?
— Когда я был в полете, вы сказали журналистам, что, наконец, надо считаться и с таким фактором, что ведь может в конце концов сложиться такая ситуация, когда один корабль должен оказать помощь другому. Но каким же образом? Ведь корабли представляют собой очень защищенные в тепловом и в прочностном отношении конструкции. Значит, можно подойти к кораблю и ничего, собственно говоря, не сделать, потому что если его просто разгерметизировать через входной люк, то люди там погибнут. Значит, должна быть отработана такая система шлюзования, жизнеобеспечения и выхода из корабля, которая бы давала возможность оказать такую помощь…
Сергей Павлович выслушал и, смеясь, сказал:
— А ведь верно, говорил. Я эту идею своровал у Валерия Брюсова. Еще в 1912 году он писал. Сейчас вспомню. Сразу могу читать только Есенина. Ах, вот.
Но есть еще мечта чудесней и заветней;
Я снова предан ей, как в юные года.
Там, далеко от нас, в лазури ночи летней,
Сверкает и зовет багряная звезда.
Томят мою мечту заветные каналы,
О существах иных твердят безвольно сны…
Марс, давний, старый друг! Наш брат!
Двойник наш алый!
Ужели мы с тобою вовек разлучены!
Не верю! Не хочу здесь, на зеленом лоне,
Как узник взор смежить! Я жду, что сквозь эфир,
В свободной пустоте, помчит прибор Маркони
Приветствия земли в родной и чуждый мир;
Я жду, что, наконец, увижу шар блестящий,
Как точка малая, затерянный в огнях,
Путем намеченным к иной земле летящий,
Чтоб братство воссоздать в разрозненных мирах.
— А я, Сергей Павлович, у вас похищаю мысли.
Это была последняя встреча с академиком Королевым.
Потом, много месяцев спустя, журналисты напишут:
«Часы, прошедшие до приземления «Восхода», оставили свой след. Казалось, на висках Сергея Павловича появилось больше седины, возле глаз стала плотнее паутина морщинок, а у рта чуть глубже складки».
Пришла беда, открывай ворота.
Трагически погиб один из самых близких друзей — Владимир Михайлович Комаров. Это была первая космическая, но потому и самая тяжелая утрата.
Алексей Архипович хорошо понимал, что исследование космического пространства дело трудное, новое, таинственное, что оно вряд ли обойдется без жертв, но привыкнуть к этой мысли он не мог.
Владимира Михайловича Комарова хоронили на Красной площади у Кремлевской стены в канун первомайских дней. Столица была уже в праздничном убранстве, в ярком огниве кумача, расцвечена весенним солнцем. И вдруг рядом лег черный креп.
Юрий Алексеевич Гагарин подбадривал всех, заботился о супруге и детях Владимира Михайловича Комарова, сдерживал себя, не давал волю чувствам.
В тот день он сказал: «Мы клянемся тебе, что научим «Союз» летать…»
И научили. Космические корабли «Союз» пошли в просторы мироздания, понесли славу советской науки.
Начала складываться новая программа полета, и Алексей Леонов включился в сложный. этап тренировок. Юрий Алексеевич Гагарин был постоянно рядом — он добивался разрешения на второй полет и вдохновленно, с величайшей самоотдачей занимался.
Все с нетерпением ждали весны. Новые полеты, новые планы, но никто тогда и не мог предположить, что она принесет и новую беду.
27 марта 1968 года во время учебно–тренировочного полета погиб Юрий Алексеевич Гагарин.
Неожиданная весть, приведшая Леонова в смятение, через несколько минут вызвала в нем неукротимую энергию. Он настаивал на прослушивании эфира — самолет мог в крайнем случае сесть на вынужденную. Вместе с Гагариным во второй кабине летчик–инструктор, командир части, Герой Советского Союза Владимир Серегин. Два таких аса. Не может быть!
Тогда Леонов попросил разрешения полететь на поиск, прыгнуть на парашюте, найти — ведь они, может быть, нуждаются в помощи!
В последнее время, когда Валентина Ивановна Гагарина лежала в больнице, Юрий Алексеевич часто бывал у Леоновых, участвовал с ним в тренировках… Так трудно поверить, что его нет!
«Я закрываю глаза, — говорил Алексей Архипович, — и передо мной встает Юрино лицо. Оно очень подвижное, его лицо. Малейшие оттенки настроения отражаются на нем и быстро меняются, как у всякого горячего по натуре человека…»
Работалось в эти дни трудно. Дома на мольберте стоял холст. Леонов брал кисть, вешал на палец палитру, подходил к подрамнику и замирал.
Он создал уже немало картин, красочных, посвященных трудной профессии космонавтов, наполнил их мажорной гаммой красок, в каждом сюжете четкость, уверенность в победе человека над стихийными силами природы…
Его картины экспонировались на выставках, выставлялись на отчетных показах в Москве, Орле, Симферополе, Братиславе, Праге, Оттаве, Хельсинки. О нем писали как о признанном художнике, издательства охотно выпускали альбомы его работ… Но зачем все это, если нет Юрия…
Мысли бессвязно скакали, носились, метались. Алексей Архипович вспомнил почему‑то свою поездку во Францию. Там сотрудники посольства однажды ему сообщили, что жена Антуана де Сент–Экзюпери желает встретиться с ним. Строптивая и экстравагантная Консуэло, всегда бежавшая от летчиков, просит аудиенции у летчика.
— В любой день и час.
Невысокая, аккуратная женщина, современно одетая, со следами былой красоты, с хорошими манерами и плохим характером, говорит:
— Я просила этой встречи, месье Леонов, чтобы сказать, что вы напомнили мне Антуана.
— Спасибо. Я необычайно счастлив, что вижу спутницу великого Экзюпери.
— Вы знаете Антуана, читали его, да? Он правда неплохо писал?
— В нашей стране любят Экзюпери, его книги изданы огромным тиражом. «Маленький принц» идет в театрах многих городов…
— Антуан сделал много ошибок. Однажды он плохо написал о вашей стране, гостем которой был в 1935 году. Он потом очень переживал. Если бы он знал, что русские станут первыми в космосе… Потом он написал и такие строчки:
«Постепенно я начинаю понимать, как я был наивен, когда верил всяким россказням… Я не стану больше удивляться внешним проявлениям жизни… По собственным ошибкам я вижу, как настойчиво стараются у нас исказить русский опыт. Нет, эту страну надо искать в чем‑то другом. Лишь через это другое можно понять, как глубоко ее почва взрыхлена революцией…»
— «Это очень печально — когда забывают друзей», — процитировал Леонов.
Консуэло встрепенулась, словно увидела хорошо знакомого человека.
— Вы помните «Маленького принца»? Да, да, вы художник, я забыла. — Глаза Консуэло повлажнели, но, вспомнив о присутствующих здесь респектабельных мужчинах, она мило и отвлеченно улыбнулась своим мыслям. — Это хорошо, когда художники приходят в авиацию.
— Меня авиация сделала художником, — стеснительно заметил Леонов. — Она и стала темой моего творчества.
— Скажите, для чего вы пишете? Я не обижаю вас этим вопросом? Я не спрашиваю о суммах ваших гонораров.
— Почему я пишу? Мне пишется. Я ищу способ самовыражения. Карандаш, кисть помогают мне познать человека, в том числе и себя, раскрыть духовный мир моих современников, проникнуть в мысли, чувства, сделать человека лучше…
— Что же побудило вас стать художником?
— Моя профессия!..
В декабре 1969 года тяжело заболел Павел Иванович Беляев, командир «Восхода-2». Все свободное время Алексей Архипович посвящает семье друга, командир а. бывает у него в больнице. Врачи предлагают делать операцию. Беляев соглашается. Он весел, разговорчив, просит не беспокоиться о его здоровье, скоро он покинет больницу.
Но самочувствие Павла Ивановича все ухудшалось.
Как помочь, что сделать?
Алексей Архипович встретился с одним из хирургов больницы, спросил о возможных способах помочь Павлу Ивановичу. Хирург поправил маленькие очки, в упор посмотрел на космонавта.
— Помощь не нужна.
— Как не нужна? Он ведь болен. Может быть, можно что‑то взять из моего организма?
