Милош Крно - Лавина
— Это замечательно, что вы декламируете. В Железновцах нам надо наладить культурную работу. Мы и учителя ищем. В Стратеной есть дети, нужно о них позаботиться, — добавил он в смущении с сильным русским акцентом.
Мариенка удивилась: им нужен учитель? Кто бы мог сейчас об этом думать!
— Нет, — прервал ход ее мыслей Светлов. — Мы лучше оставим вас в Железновцах. В Стратеной справимся сами, там у нас поэт Звара.
— Как раз его я и ищу! — воскликнула Мариенка, готовая от радости обнять этого замечательного партизана, который заботится о детях.
Светлов лукаво усмехнулся и заметил:
— Звара ушел на операцию, вернется дня через три. — Он натянул вожжи, сдерживая перешедшую в галоп лошадь, и добавил: — Ему предстоит трудное дело.
Мариенка приуныла. Хорват покосился на нее и, увидев выражение ее лица, улыбнулся:
— Не бойтесь, барышня, он молодец, наверняка вернется.
Печаль охватила ее: а вдруг она его не увидит? Но из этих дум ее вывел голос Светлова. Светлов по-русски попросил Хорвата, чтобы тот пока устроил девушку в Железновцах, о ее работе они поговорят позже.
Мариенка впервые после долгого перерыва услышала русскую речь. Она напрягала слух, прислушиваясь. Неожиданно она вспомнила партизанку Наташу, которой дала букет роз.
«Что она теперь делает? — подумала Мариенка. — Кто знает, не погибла ли она под Бистрицей, ведь последние бои были особенно жестокими».
Сани пролетали мимо источников минеральной воды, и взгляду Мариенки предстали небольшие деревянные виллы Железновцев, в которых богачи когда-то проводили летние дни. И она жила здесь под самой горой, в вилле «Голубая горечавка».
Уже тогда она видела бьющее в глаза несоответствие между возвышенной, радостной природой и скучающими лицами курортников, которые прохаживались, заложив руки за спину, по обсаженным елочками узким улочкам и коротали долгие часы за обедом и ужином разговорами о деньгах, о протекциях в учреждениях и школах, о выгодных покупках земельных участков, о непокорных рабочих. Она не могла понять и своего дедушку Линцени, которого вовсе не приводили в восторг прогулки в сказочном лесу, устланном мягким мхом, и который всякий раз начинал свое: «Знаешь, Мариенка, если сложить весь лес, которым владеем я, твой папаша и вся наша семья, то окажется, что каждый четвертый ствол принадлежит нам. Ты понимаешь, что это значит?»
Так выглядели когда-то Железновцы, а теперь здесь другие люди, совершенно другие. У каждого винтовка за спиной, фуражка или папаха на голове. Серьезные обветренные лица, блеск смелых глаз.
«Это люди будущего», — подумала Мариенка, когда сани остановились перед двухэтажной виллой.
16
Душан ночевал у старого шахтера Рибара в Лехоте. Ему нечем было дышать в комнатушке, где спали четверо взрослых и трое детей.
Через два окошка, смотревших на освободившийся ото льда ручей за улицей, проникали утренние лучи. Солнце начало припекать уже с утра, и с тоненьких, как бы обсосанных, сосулек, свешивавшихся с соломенной крыши, капала вода.
Лапша с грибами пришлась Душану по вкусу, не отказался он также и от козьего молока, к которому когда-то испытывал отвращение.
— Когда же наконец пройдет этот патруль, товарищ Рибар? — спросил он старого шахтера с морщинистым лицом и белыми как лен волосами.
— Да вот как раз теперь должен бы, — ответил Рибар и протянул кусок хлеба, посыпанного сахарным песком, своему годовалому внуку, который уставился на Душана, свесив худую ручонку из подвешенной к потолку холщовой колыбели.
Душан обошел ткацкий станок и остановился перед окошком. В Лехоту он попал почти вечером, его привезли из Длгой. Между обеими деревнями проходила граница: в нижнем конце Длгой был партизанский пост, в верхнем конце ее стояли гитлеровцы. Только на ночь немецкая стража спускалась ниже костела, где, собственно, начиналась Лехота и «соломенный порядок», как называли верхний конец с его разбросанными деревянными избами, крытыми соломой. Посылая Душана в Ружомберок, в штабе сказали, что из Длгой лучше всего перейти на верхний конец Лехоты, на немецкую территорию, под вечер, где нужно будет подождать до утра, когда немецкий патруль снова пройдет к околице деревни. После этого немцы уже не проверяют в Лехоте документы, только часовые останавливают прохожих.
Он достал из кармана паспорт, который ему дал Светлов, и улыбнулся: его зовут Даниель Вуммер, он управляющий лесопромышленной фермы, в настоящее время место его жительства — Лехота, место рождения — Спит в Подолинце. В случае чего, он, значит, спишский немец. Слава богу, что он довольно хорошо знает немецкий язык.
В темную комнату вошел хромой зять Рибара, и с ним ворвалась струя свежего воздуха.
— Они уже идут, — произнес он, — а наш сосед, торговец, как раз собирается на телеге в город, я думаю, вам надо как можно скорее…
Он не закончил фразы, как мимо окна прошли восемь солдат в немецких мундирах. Душан почувствовал биение своего сердца где-то в горле. Лица немецких солдат, от которых ему удалось уйти из школы в Длгой, преследовали его и во сне.
Он распрощался с хозяевами и вышел на крыльцо. Под ботинками солдат чавкал мокрый снег. А если они заметят, что он нездешний? Глупости, кто станет его разглядывать?
Пробираясь к телеге соседа Рибара, он нарочно принялся громко здороваться со встречными, как будто знал здесь каждого. За сто крон торговец согласился его отвезти.
В нижнем конце Лехоты на улице околачивались немецкие солдаты. Теперь Душан смотрел на них смело, ибо понял, что, когда выставлен пост под горой, здесь его никто не остановит.
На ясене перед сельской управой была прибита красная бумага с серпом и молотом. Немецкий офицер в ярости топал ногами и кричал:
— Schnell! Schnell! Schweinereil [44]
Пожилой немецкий солдат прикрепил к ногам «кошки» и, открыв рот, смотрел на листовку.
Душан затаил дыхание. Ему казалось, что достаточно на него взглянуть, как первый же гитлеровец увидит в нем то же самое, что и в серпе с молотом: вот он, коммунист, партизан!
Отлегло на душе, когда за их спиной остались последние избы и тощая лошадка, высоко вскидывая ноги, побежала по грязной дороге.
«Только два километра нас разделяют, — подумал он о Длгой, — а здесь совсем другой мир. Люди запуганы, несчастны».
Жалко, что он не успел зайти за Мариенкой… Каким он был смешным, когда так артачился! А потом это письмо… Напишет ли она ему ответ? А может, придет в Стратеную, когда Душан вернется? Есть у нее право сердиться на него? Есть. Если бы она подозревала его так, как он ее, он наверняка бы обиделся. Он ее любит, верит ей, а тут вдруг вообразил, что она знала, где он, и не пришла к нему. Если и Мариенка сильно любит его, она должна была обидеться, иначе…
Когда они приближались к городу, Душан постарался отвлечься от этих мыслей, но сразу же на него напала тоска. А вдруг его схватят? И он уже никогда больше не увидит Мариенку?
«Глупости!» — махнул он рукой, как будто разговаривал с кем-то. Он должен успешно провести операцию, ведь Светлов ему ясно сказал: скоро будет получен боевой приказ, на Микулаш наступают красноармейцы и от него, Душана, многое зависит.
От старой бумажной фабрики Душан пошел пешком. Улицы кишели немецкими и венгерскими солдатами. Перед «Культурой» немецкий патруль проверял документы у четверых мужчин. Чтобы не оказаться в их положении, Душан перешел на другую сторону улицы и принялся рассматривать витрину. Из кармана кожаного пальто он осторожно достал спички: на коробке был написан адрес, по которому ему предстояло явиться.
Он не успел прочитать его, как услышал тяжелые шаги. Ему показалось, что кто-то приближается к нему. Скосив глаза, Душан увидел начищенные до блеска сапоги, бриджи и, почувствовав чей-то пристальный взгляд, резко повернул голову.
— А, пан Звара! — зазвенел в его ушах знакомый голос. — Ты, кажется, не хочешь меня и узнавать?
Одетый в гардистскую форму, позади него стоял его бывший одноклассник Рента. Душан вздрогнул. Откуда он здесь взялся? Последний раз он видел Ренту в университете. Потом говорили, что его арестовали партизаны в Погорелой, а затем отпустили. Надо же было, черт возьми, появиться этому подлому фашисту именно здесь! Тогда он, говорят, божился, что не будет заниматься политикой, а теперь вон даже в мундир вырядился, гад вшивый.
Душан повернулся, что-то пробормотал и хотел было побыстрее уйти, но Рента схватил его за рукав и процедил сквозь зубы:
— Не делай глупостей, я позову немцев. Пойдем-ка по-хорошему, так будет для тебя лучше. Ведь, если я не ошибаюсь, пан партизан, на твой арест выдан ордер?
Кровь запульсировала у Душана в висках. Ну и влип же он! Бежать? Нет, это бесполезно: всюду полно немцев. Он напряженно думал. Взяв себя в руки, окинул Ренту презрительным взглядом, сморщил лоб и сказал:
