Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
— Летчик, приехали!
— Да-да. Это мой аэродром. Спасибо за помощь… Счастливой вам дороги!
Как только Матвею открылось поле аэродрома, он сразу посчитал самолеты своей эскадрильи: на стоянке было четыре «ила». Не хватало только потерянных в его вылете.
Ноша виновности, давившая на совесть, чуть полегчала.
Доклад о результатах вылета Митрохин слушать не стал, сказав: «Летавшие с тобой пилоты отчитались за тебя и за себя; видели, как твоего напарника сбили зенитчики в начале пикирования. Обвиняют себя за отставание при маневре на повторную атаку цели: выход из атаки головной пары прикрыть не успели. Истребители же повторный заход на цель не обеспечили. Сообщили, что ведут бой. Между прочим, из того боя «лагг» один домой тоже не вернулся».
Митрохин прочитал докладную командира стрелкового полка о том, что они наблюдали воздушный бой трех «илов» с четырьмя «мессершмиттами», в котором ведущий группы сбил один немецкий истребитель. Улыбнулся:
— Ты, Осипов, похож уже больше на истребителя. Одним словом, специалист по «мессершмиттам»… Поздравляю. А теперь иди к Ведрову. Пусть доктор тебя хорошенько посмотрит. Счастливый ты! Выдержать такой удар. И пришел на своих двоих… Чудо! В твою и нашу пользу.
Когда Осипова отдали доктору, комиссар полка, потирая руки, радостно заявил:
— Конечно, теперь мне могут и не поверить, но я очень надеялся, что он вернется.
Митрохин посмотрел на присутствующих начальников:
— Мы всегда надеемся на возвращение, и твое желание не ново.
— Дело не в желании. Я техника расспрашивал, как Осипов готовился к вылету. Петров рассказал все, а потом говорит: «Товарищ комиссар, командир так привязался, что он из ремней ни в коем разе не выскочит». Вот я и ждал его.
— А что же молчал?
— События такие торопить нельзя. Пусть теперь он про эти ремешки, которые ему жизнь спасли, и расскажет всем летчикам.
Выйдя от командира, Осипов попал в руки к Ведрову. Полковой врач с пристрастием осмотрел и ощупал его. Не найдя ничего, кроме растяжений и ушибов, он перебинтовал ему ступни ног и решил отвезти его в госпиталь. Но Матвей уговорил Ефима Ивановича оставить его в части. Очень хотелось встретиться со Светой и оставшимися в живых товарищами.
Однако в школе было пусто. Светланы на работе не оказалось. Матвеем овладело тревожное желание немедленно увидеть ее, и он заковылял по знакомой улице.
Остро пахло пожарищем, едким, дерущим горло дымом сгоревшей взрывчатки и еще чем-то зловонным.
Повернув за угол. Осипов остановился пораженный и растерянный. Ноги вросли в землю. Перед ним было то, что раньше называлось улицей, а теперь не имело названия. Крупные бомбы сделали свое дело: поваленные деревья, какие-то дымящиеся обломки, горы вывороченной земли, а подальше закопченная станция с темными обгоревшими вагонами, между которыми сновали люди. Надо было идти. И он пошел.
Когда ноги Осипова оказались на бруствере рыхлой земли, окаймляющем воронку, он вспомнил, что есть еще погреб. «Где же он?…» Нашел погребок Вход забросан свежей землей и обломками саманного кирпича. Матвей спустился по ступенькам вниз, но никаких признаков жилья в погребе не нашел. Он вылез наверх и решил поискать кого-либо из соседей. Осмотрелся и только теперь увидел в конце разбитой бомбами улочки группу людей. Женщины, мужчины и ребятишки разбирали завалившуюся хату. Светы и ее матери среди них не было.
Железнодорожник, видимо старший команды, пошел навстречу:
— Здравствуйте. Кого командир ищет?
— Двух женщин. Вон там хата стояла.
— А кто вы им будете?
— Хороший знакомый.
— Плохи твои дела, товарищ летчик. Нету их совсем. Бомба прямо в дом угодила.
— Может, ушли куда?
— Нет, мы проверяли. Все, что можно было сделать, уже сделали. Помощников тут…
Выяснять подробности не имело смысла. Матвей повернул обратно. Едва передвигая ноги, он шел по земле, опаленной взрывами и обагренной кровью ни в чем не повинных людей. С горечью смотрел на воронки могилы и видел из сложенных деревьев и заборов кладбищенские кресты.
Прилетели две вороны, и их появление больно резануло по сердцу — почуяли смерть. Осипов взял палку, бросил в них. Птицы поднялись и бесшумно перелетели на другое место. Тогда он вытащил пистолет. Вороны, видимо, уже были знакомы с этим предметом, поднялись и полетели к станции. Ветерок донес до уха от ближней воронки какое-то бормотанье. Матвей подошел ближе и увидел на дне ее женщину в светлом, испачканном сажей и землей, порванном по подолу платье. Она перебирала скатывающиеся к ней сверху комочки земли и непрерывно и быстро говорила: «Детки, где вы? Идите скорей ко мне…» Матвею стало трудно дышать. Бессильный помочь этой раздавленной горем женщине, он пошел дальше, и ноги вновь привели его к тому месту, где земля была разворочена самой кровавой для него воронкой.
Обессиленный, Матвей сел, и тишина окружила его со всех сторон… Он не помнил, думал ли он о чем-нибудь. Время текло помимо него. Может быть, приходили люди, но он их не видел, а они по-житейски были мудры и не мешали ему.
Потом он услышал звук работающего мотора, погромыхивание и дребезжание кузова. Из-за поворота показалась видавшая виды санитарная машина. Подъехала и остановилась. Подошел Ведров:
— А я тебя ищу…
Положил руку на плечо, потом достал папиросы и молча дал закурить…
— Кругом теперь столько горя… Ты потерял и знаешь где. А я даже не знаю.
— Ефим Иванович, как же так? Почему?
— Мы с тобой солдаты. Надо ехать. Смотри, уже день к вечеру покатился. Приедем, я тебя еще раз ощупаю. Да и корсет надо тебе соорудить из брезента. Ходить, да и летать через денек-другой в нем будешь. Позвоночник беречь надо. Не пойму, как ноги и ребра твои выдержали. Я ведь был судмедэкспертом. Чего только не насмотрелся и всегда удивлялся, каким может быть крепким и сильным человек, но и, наоборот, до обидного слабым и уязвимым.
Никто Осипова в полку не ругал. Его появление было для всех приятной неожиданностью. По докладу прилетевших домой летчиков, Матвей «приказал долго жить».
Но и вернувшихся с задания «не казнили»: они сразу доложили, что не успели сорвать атаку немцев на ведущую пару. Бой-то начался для всех неожиданно. Были заняты землей, а «лагги» поздно увидели врага.
После возвращения в полк короткая летняя ночь показалась Осипову неимоверно длинной. Малейшее шевеление вызывало стреляющие боли по всему телу… Перед открытыми глазами белел потолок, и он видел на нем Светлану, сидящую на берегу, и яркую луну за ней. Огромные девичьи глаза стали надвигаться на него и оказались рядом с его лицом. Матвею почудилось дыхание Светланы, а потом он явственно почувствовал на щеке ожог поцелуя и услышал слова: «Я буду ждать тебя всегда». Он шевельнулся, и видение пропало…
Прошли долгие или короткие бездумные минуты, и Матвей увидел черные руины улицы, землю в воронках и узнал среди них самую страшную. «Не воронку — могилу. Как у летчиков: вместо холмика земли кратер от упавшего самолета, в котором тело летчика, подобно метеоритному веществу, больше испаряется, чем остается». Матвей прикрыл глаза рукой: «Она ждала меня. А я не мог прийти к ней на встречу. Я должен отомстить фашистам за нее, за всех, кого уже нет в живых, и за тех, которые еще погибнут. Мстить, пока ни одного оккупанта не останется на нашей земле».
Начало светать. Матвей больше не мог лежать. Он, превозмогая себя, поднялся и, стараясь не шуметь, вышел на улицу. Школьное крыльцо вновь напомнило Светлану, и ему захотелось еще раз побыть на улице горя, чтобы запомнить ее навсегда. Все еще спало. Но вот тишину нарушили петухи. Их звонкие «ку-ка-ре-ку» в предрассветных сумерках утверждали и пробуждали жизнь.
Он подошел к знакомому повороту. Запахло гарью. Дальше все было мертво. Тихо, как на кладбище. Матвей опустился на колени, взял горсть земли и высыпал ее в воронку. Она тонкой струей побежала по скату, несколько крупинок докатились до самого дна, а потом все опять успокоилось.
«Светланочка-цветочек, ты не умерла, ты на всю жизнь со мной… Прими мою клятву: я буду мстить, сколько хватит сил!… Прости! Мне пора!»
Линия фронта севернее аэродрома продвинулась к Воронежу, а южнее начала проваливаться в излучину Дона. Полк Митрохина потерял боеспособность — осталось всего пять ремонтируемых самолетов и с командиром полка и комиссаром семь летчиков.
Командир помнил, как в сорок первом, почти в такой же обстановке, старший начальник забрал из полка последние самолеты и летчиков. Он беспокоился о будущем полка. В живых остались летчики, прошедшие через огонь. Если их заберут, то с ними уйдет опыт войны. А без него новым людям бои будут стоить большой крови.
Однако волнения быстро кончились. К вечеру на аэродром приехал командир дивизии. И сразу начал с вопросов:
