Елена Ржевская - За плечами XX век
Дело в том, что третью, багажную, полку занимала, в сущности, не я. Это в традиционной оболочке из моих мышц и суставов мой бесплотный дух катил по назначению в десантную бригаду. Вероятно, это выспренне сказано. Но как иначе скажешь о той странной невесомости, неотчетливости тела, когда предстояло безо всякого на то умения свалиться с парашютом, да в тылу врага, схватиться с ним в огненной схватке, не умея стрелять, и при лучшем исходе дела пройти на возвратных путях триста – четыреста километров снежной целины на лыжах, едва когда-то испробовав, как передвигать ими.
Дальше Тулы состав не шел. Мы ночевали в привокзальном домике, где комната отдыха поездных бригад. А ранним утром в этом темном помещении, уставленном железными койками, забренчал рукомойник. Скопившиеся вокруг него мужчины-железнодорожники и наши парни-десантники ждали своей очереди мыться голые до пояса, с полотенцами через плечо.
Передо мной возникли их сильные торсы, литые мускулы рук. И вдруг я на миг оцепенела, ощутив нашу телесную несоразмерность в предстоящих физических испытаниях.
Но было это только на миг. Мы двинули дальше. И опять все сносно, все переносимо.
8-я воздушно-десантная бригада во главе с генерал-майором Левашовым была срочно сформирована приказом Сталина. И приказом Сталина всякий груз, адресованный ей, надлежало незамедлительно, первоочередно, «красной стрелой» пускать по железной дороге.
Но железнодорожное полотно было восстановлено лишь на том или ином перегоне, а непрерывных путей на Калугу не было. На покалеченных станциях, на полустанках и разъездах осипшие, изматеренные коменданты, осаждаемые военными и гражданскими, глянув в наше – общее на пятерых – предписание явиться в распоряжение генерал-майора Левашова, судорожно вталкивали нас в первый же проходящий состав под вопли, угрозы и заискивания заиндевевших в ожидании посадки людей.
Но рельсовый путь обрывался, и, сколько-то проехав, мы опять шли пешком то по шпалам, то по-над насыпью, то срезая расстояние большаком.
Белая, белая, замершая даль. То ее скроет вьюжная мгла, то, как стихнет, опять даль. Занесенные снегом сгоревшие избы – целыми селениями. Черными обелисками – прямые оголенные печные трубы в нашлепках приставшего снега.
Что там, впереди? До странности нет страха. Теребит, подкатывает под ложечку, захватывает небывалость.
Уже ступил – не воротишься. Уже что-то творят с тобой, приобщая, даль, и снег, и черные корчи пожарищ. Обмираешь даже. И так приверженно, слитно с ними, вроде уже утоп, растворен в их бесконечности. И отчего-то вроде бы немного грустно, ласково. Если не побояться сказать – одухотворенно.
Одна только стужа – непреклонная, устрашающая реальность. Но и то сверх нее, сверх вообще всего что-то еще неохватное как бы и не пускает принимать взаправду все происходящее с тобой. На очередном разъезде комендант всадил нас в теплушку, набитую красноармейцами.
Состав шел безостановочно к фронту. Всю ночь лязгал засов, грохотали раздвигаемые двери, поддавало холодом и светил в проеме над темной спиной солдата приглушенный свет зимней ночи.
– Вей по ветру! – весело сказал кто-то. И опять еще раз мысль о женском природном против них, мужиков, несовершенстве в стеснительных тяготах военного быта.
Но только на миг. Укрощенная духом, я катила бесплотно дальше.
* * *Прошлой осенью немцы писали: «Ржев – это цветущий сад победоносной Германии». Теперь же они, те, которые воюют здесь, иначе его не называют – «Сущий ад».
* * *Толя Волков, одиннадцати лет:
– Я был дома. Вдруг ударила артиллерия, послышался стрекот пулемета, взрыв гранат. Это немцы подходили к нашему городу Ржеву. Вдруг ударило мне в руку. Я почувствовал, как что-то теплое потекло у меня по руке. Это пуля попала мне в руку. Я упал без памяти. Когда очнулся, я услышал чей-то грубый голос. Я позвал маму: «Мама, кто это?» Она ответила: «Немцы, сынок».
Рано утром на рассвете,
Когда мирно спали дети,
Гитлер дал войскам приказ —
Это, значит, против нас.
– Кровопийцы! Всех вас надо вешать на горькой осине!
* * *– Где ж ходить, братец, в фуфайке таким разляляем – под арест угодишь. Надо б хоть какой булавкой забулавить.
– Взять где?
– Может, какая добрая баба отдаст свою булавку.
* * *Я навещала в госпитале раненого разведчика. Заночевала поблизости от госпиталя в деревне, где танкисты ремонтируют свои машины. Пустила меня к себе в избу молодая бойкая хозяйка, вроде неказистая, но веселая и привлекательная, возбуждена, как все тут молодые женщины, у кого на постое танкисты. Сама спит на деревянной кровати, солдаты на сене на полу. Для меня составила две скамейки.
Только все улеглись, дунули на коптилку, докурили в темноте мигавшие огоньками махорочные самокрутки, как тут же раздались голоса. Хозяйкин возмущенный:
– Безо всякого подзова идет. Нахал какой.
И бормотание солдата:
– Я те не пес.
– Уйди, уйди, я тебе не подзывала. Ляжь, нахал какой, где положено.
– Так я ж погреться. Внизу-то весь холод – наш.
* * *«29.9.42 г. Противник перешел в контрнаступление. 215 стр. дивизия, отражая яростные атаки пехоты и танков противника, закрепляется на завоеванных рубежах, продолжая удерживать сев. – вост. окраину Ржева».
* * *– Горох, фасоль у немцев варится не ахти. С удовольствием нашу лепешку съедят…
* * *Ну и блиндаж! Такой еще не попадался. Крестьянский дом утопили в землю. А темные бревна все в узорах. Красиво и жутко. Представить себе только: тут вот, на передовой, под огнем, какой-то немец – может, и не один, – елозил, выделывая паяльной лампой эти фокусы. Разукрасил стены. Очень искусно.
* * *Все та же осиновая прогорклая роща, заплывшая осенним туманом; еще навязчивей чернильный запах мокрых занимающихся сучьев. Всхлип болотной хляби под сапогами. Раскат боя.
В этой же роще несколько немцев, уже опрошенных. Уже не «языки», а пленные. Только некому этапировать их в тыл: все боеспособные в боях. И приходится пока что держать пленных в расположении штаба. Они сложили себе шалаш и в нем ночуют, а день проводят снаружи в ожидании своей дальнейшей участи. В утренних сумерках, когда в сырой осиновой роще все так призрачно, стоит мне показаться из блиндажа, как немцы, дожидаясь и уже наготове, принимаются имитировать джаз. Эти призрачные продрогшие немцы у шалаша, их «джазовые» ужимки, приветствия, подтрунивания над собой и мной, их попытки обратить на себя внимание, расположить к себе судьбу и просто согреться… Это теперь тоже навсегда со мной – не отвяжешься.
* * *Колесо угодило в кювет, телега накренилась, поскакали пустые ящики из-под патронов. Проходивший младший лейтенант бросил вознице: «Эх ты, растопыря!» – и пошел дальше мимо.
– Вот как ругают меня, – сказал, почесывая затылок, возница. – По-всячески. На начальство я не обижаюсь.
* * *Осень – самая тяжелая пора. Хлябь… Весенняя распутица хоть и забирает остатки сил, что и без того уже отняты осенью и зимой, но с весной надежда: придет лето. А за мокрой, грязной, холодной осенью – стужа.
* * *Письмо в действующую часть:
«Пишу из глубокого тыла нашей родины, из госпиталя. По всему видать – задержусь. Не жалуюсь, но как подумаю, что вы двинете на запад и не остановитесь, пока Берлин не откроется, и все это без меня, так сделается такая скука на душе, поскакал бы до вас хоть на одной ноге.
Кто из нашего екипажа цел и заместо меня водит машину? Буду ждать сообщения. От делать нечего и для пользы расскажу новеньким, нехай прочтут, когда время будет.
Насчет маскировки. Учитывая болотистую местность, заботьтесь, чтоб замаскировать следы гусениц танка, не считаясь с трудами. Стоит "раме" обнаружить хоть танк или даже след его, как эта местность подвергается бомбежке. И там, где мы, танкисты, появлялись, за нас на то обижались пехотинцы.
Теперь насчет ловушек. Не забывайте, как двинете вперед. Отступая, немцы делали на дорогах ловушки для танков. В такую ловушку я было попал в районе ст. Бологое. На дороге немцы копали большую яму, на дне ямы ставили фугас, сверху яму закрывали тонкими жердями и землей, по земле были сделаны следы повозок. Благодаря что ехал я на большой скорости, мой танк проскочил яму. Ну я почувствовал большой удар и потерял с поля зору землю, сбросил газ, выжал фрикцион. Танк пошел назад и задней частью врезался в стенку и завис в яме и таким чудом не достал взрывателя фугаса. Саперы выручили. И напоследок скажу еще насчет отработки команд. Мы с командиром отработали даже те, которые нужны, когда выходит из строя рация и переговорное устройство. Например. Ударом ноги меня по голове – я должен остановить машину. Ударом в спину – двигаться назад. Два удара в спину – вперед. В правое плечо – вправо. В левое – влево.
Эти приемы мы часто употребляли и, уявляете, не попадали под прицельный огонь…»
