Отто Кариус - «Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста
Произошел случай, который доказал мне, насколько сильно упал боевой дух среди солдат и офицеров. Мой начальник штаба был в боевом охранении на моем «ягдтигре» в уже упомянутом лесном пятачке. Он взял с собой и мой экипаж. Вдруг мой водитель Лустиг пришел ко мне пешком на полпути от линии фронта. У меня уже было дурное предчувствие. Добрый малый совсем запыхался и перевел дух только перед тем, как доложить мне, что произошло. «Я только что чуть было не ударил своего танкового командира! Если бы мы еще были в России, он бы уже был мертв!» Потом он объяснил мне, что произошло. Его машина вместе с еще одним «ягдтигром» находилась на линии леса и была хорошо замаскирована. Длинная колонна танков противника двигалась через линию фронта на расстоянии примерно в полтора километра. И Лустиг считал само собой разумеющимся, что командир даст команду открыть огонь. Для чего же еще находились там наши самоходные установки. Однако тот отказывался сделать хотя бы один выстрел. Среди членов экипажа возник горячий спор. Странный офицер оправдывал свой отказ стрелять тем, что раскроет свое присутствие, если откроет огонь и тем самым привлечет внимание истребителей-бомбардировщиков!
Короче говоря, не было сделано ни единого выстрела, хотя дистанция была практически идеальной для наших орудий. У противника не было бы ни малейшей возможности угрожать нашим «ягдтиграм».
Однако мало того что этот странный офицер не открывал огонь. Он также приказал вскоре после этого подать назад свою машину из леса. Именно тем самым он и выдал свое местонахождение. На его счастье, в небе в это время не было самолетов. Он отступил в тыл, совершенно не ставя об этом в известность командира второго «ягдтигра». Этот командир тут же последовал за ним, и оба они понеслись, как будто за ними гнался дьявол. Конечно, нигде вокруг не было видно противника! Из-за небрежного вождения совершенно неопытным экипажем вторая машина сразу же вышла из строя. «Бесстрашного» обер-лейтенанта совсем не волновала машина. Напротив, он упрямо продолжал двигаться, пока его машина тоже не встала. По крайней мере, обер-фельдфебель во второй самоходке взорвал свою собственную машину.
Тогда Лустиг ушел пешком и настаивал на том, чтобы я передал его донесение в батальон. Однако на этом этапе войны это уже не имело смысла. Каждый должен был сам решать, встретить ли конец достойно или как жалкий трус. Сотни бойцов самых различных родов войск залегли в лесу и ожидали конца. Их моральный дух совершенно иссяк.
В Зигене я отправился в штаб своего батальона, чтобы доложить о ситуации командиру. Когда я пришел на командный пункт, меня приветствовали со всех сторон. Прошел слух, будто мои парни подбили около сорока танков противника. Я их урезонил, когда сообщил, что мы не подбили ни одного янки, а наоборот, у нас совершенно вышли из строя две боевые машины. Были бы со мной два или три командира танков и экипажи из моей роты, воевавшей в России, то этот слух вполне мог бы оказаться правдой. Все мои товарищи не преминули бы обстрелять тех янки, которые шли «парадным строем». В конце концов, пятеро русских представляли большую опасность, чем тридцать американцев. Мы уже успели это заметить за последние несколько дней боев на западе.
Между тем нам стало ясно, что мы полностью окружены. «Рурский мешок» был завязан.
Фельдмаршал Модель хотел прорваться всеми своими силами у Марбурга и вырваться из окружения, пока еще было время. Это было бы совсем не трудно. Однако Верховное командование придерживалось другого мнения и приказало нам продержаться в мешке как можно дольше! Маршрут нашего прорыва шел вдоль реки Зиг через Айторф — Бецдорф — Кирхен. Первой целью был Зиген, который предполагалось долго удерживать. Несколько самоходных орудий уже вышли из строя во время движения по дороге. Несмотря на все старания, неопытные водители не смогли справиться с ситуацией в гористой местности. Люди действительно старались, но у них не было ни опыта вождения тяжелых машин, ни достаточной подготовки.
Хаос нарастает
Мы встречались с хаосом повсюду. Дороги были полностью забиты, и машины становились легкой добычей вражеских самолетов, которые имели полное превосходство в небе. Рассылая оповещения гражданскому населению, наше руководство просило его покинуть свои дома и отходить вместе с войсками. Лишь незначительный процент жителей последовал этой просьбе.
Нам намекали, что наша армия намеревалась использовать табун, новый газ, который моментально парализовывал нервную систему. Вероятно, высшее командование дистанцировалось от его применения, потому что было бы истреблено наше собственное гражданское население и даже это оружие не изменило бы ход войны. Большинство мирных жителей оставались дома и ожидали прихода американцев. Конечно, лишь немногие из них верили в глупую волшебную сказку об «освободителях», которая уже давно была опровергнута развалинами от бомбардировок. Но все желали неизбежного конца угрозам и страхам. В конце концов, на западе не нужно было опасаться русских, от которых несчастные люди восточных районов бежали в паническом страхе по снегу и льду.
Двигаясь сутками напролет, постоянно преследуемые истребителями и бомбардировщиками, так мы добрались до Зигена. Хотя мы днем и прятали самоходные орудия в сараях или в стогах, еще два из них были выведены из строя истребителями, и их пришлось взорвать. Как я завидовал тем товарищам, которым не довелось пережить эту безнадежную борьбу в последние несколько недель на Западном фронте!
В Зигене я нашел великолепную позицию на возвышенности, где расположились боевые позиции. Оттуда у нас был большой сектор обстрела через просеку на дорогу, ведущую в долину на противоположной стороне реки Зиг. В этом месте мы поджидали американцев, но и тут нам не суждено было никого подбить, несмотря на то что я оставался в своей самоходке, чтобы избежать новой неудачи. Это происходило потому, что у американцев в нашей среде были союзники. Гражданские, которые засели в окопах на противоположном склоне, остановили американские машины, до того как они попали в наше поле зрения. Я до сих пор удивляюсь, возможно ли такое у других наций.
Тогда я вывел свою роту к Вайденау и установил там противотанковые заграждения. Я устроил свой командный пункт в бомбоубежище завода. Я узнал от одного гражданского, что часть гражданского населения сотрудничает с врагом, другая часть — с нами. Мне не составляло труда понять, что люди там чувствовали апатию и устали от войны, но что они выдадут врагу своих же соотечественников — в это я сначала не хотел верить. Вначале мы тоже позволяли людям бегать к янки, если они хотели чем-нибудь от них разжиться. Мы не проверяли никого, кто приходил назад. Однако вскоре я заметил, что американцы всегда стреляют туда, где находилась моя самоходная установка, даже если им совсем не была видна цель. После этого мы, естественно, прекратили хождение к врагу.
Практически все наши легковые автомобили «кюбель» были выведены из строя. Поэтому мы решили однажды вечером пополнить свой автопарк за счет американского. Никому и в голову не приходило считать это героическим поступком! Янки ночью спали в домах, как и полагалось «фронтовикам». В конце концов, кто бы захотел нарушить их покой! Снаружи в лучшем случае был один часовой, но только если была хорошая погода. Война начиналась по вечерам, только если наши войска отходили назад, а они их преследовали. Если случайно вдруг открывал огонь немецкий пулемет, то просили поддержки у военно-воздушных сил, но только на следующий день.
Около полуночи мы отправились с четырьмя солдатами и вернулись довольно скоро с двумя джипами. Было удобно, что для них не требовалось ключей. Стоило только включить небольшой тумблер, и машина была готова ехать. Только когда мы уже вернулись на свои позиции, янки открыли беспорядочный огонь в воздух, вероятно чтобы успокоить свои нервы. Если бы ночь была достаточно длинной, мы легко могли бы доехать до Парижа.
На следующий день была запланирована небольшая атака прямо к востоку от Вайденау. Ее целью было захватить высоту, с которой противнику наши позиции были видны как на ладони. Пехота мне не придавалась, хотя «пехотинцы» лежали повсюду в избытке. Что мы могли поделать с людьми, боевой дух которых совершенно подавлен! Вражеская пропаганда действовала с огромным успехом. Кроме того, было еще кое-что.
Эти части долгое время были размещены во Франции, и страх перед этим врагом и боязнь быть взятым в плен, по сравнению со страхом, который испытывали на востоке, были минимальны. Каждый думал, что имело значение только одно: просто создавать видимость «преодоления расстояния». Позднее, когда нас все плотнее и плотнее загоняли в «мешок», мы встречали толпы бывших германских солдат, которые, согласно их документам, были, как положено, уволены из вермахта. Ушлый комендант города решил, что американцы клюнут на эту уловку. Однако на данный момент враг все равно хватал всех гражданских, от школьников до стариков. Они считали, что каждый немец преступник. В действительности ненависть к Германии была гораздо более жестокой, чем когда бы то ни было преподносилось нашей пропагандой. Даже нынешние рассказы о жестокостях не могут умалить этот факт.
