Ян Лысаковский - Партизаны
Мнихов пострадал не сильно. Немцы, правда, укрепили город, но советские войска после прорыва фронта обошли его стороной. Гарнизон Мнихова, боясь остаться в глубоком тылу, отступил. Часа два в городке не было никого, затем снова пришли немцы, а следом за ними советские танки. После непродолжительного боя город был освобожден. Сгорело всего несколько домов.
Партизаны заняли здание, в котором при немцах находилась полиция. Остались в нем несколько стульев, колченогий стол, разбитый шкаф и куча мусора. Стекла в окнах разбиты. В углу подвала немного угольной пыли. Холод дьявольский. Но партизаны не унывали: раздобыли где-то железную печку, мигом разобрали часть забора, забили окна досками. Сразу стало тепло. Сварили кашу из крупы, принесенной из деревни, поели, потом соорудили лежаки, настелили на них солому.
Старый Коваль сразу же приступил к решению партийных вопросов и созданию органов власти. Он чувствовал себя неважно, вымотала его эта зима, однако теперь забыл об усталости. В первый день выяснил, кто из членов партии и сочувствовавших остался на месте. Для партийного комитета выбрали дом Вернера, который еще летом скрылся из города. Как только люди увидели табличку с надписью: «побитовый комитет Польской рабочей партии во Мнихове», начали заходить. Приходили рабочие из мастерских и с кирпичного завода. Матеуш заводил разговор о раде народовой, о выборах старосты.
Потом из Келец приехал уполномоченный воеводства. Помогал устанавливать власть, подбадривал Коваля. Решили вопрос с бывшими партизанами: часть из них составила ядро милиции, большая часть влилась в органы безопасности. Некоторые попросили направление в армию. А Юзеф ходил вокруг механических мастерских. Теперь они были государственными. Возглавлял их молодой Сохацкий, перед войной окончивший профессиональную школу. Юзеф договорился с ним, что будет, как и прежде, работать в слесарной. Довольный таким оборотом дела, он отправился к отцу.
Матеуш обосновался в комнатке на втором этаже в здании комитета. Юзеф пришел как раз к ужину. Отец и второй секретарь — товарищ Чайка — сидели за столом.
— Садись, — предложил старший Коваль. — Голоден?
— Нет, уже ел.
— Виделся с шефом местного отдела госбезопасности? Капитан. Партизанил.
— Нет. Он мне не нужен.
— Какая муха тебя укусила? — удивился Чайка.
— Никакая… Просто Сохацкий дает мне работу. Поэтому мне не о чем говорить с шефом.
— Ну, так. — Старый Коваль отодвинул кружку, набил трубку. — В мастерские, говоришь, слесарем?
Матеуш заинтересовался предприятием. Ничего удивительного: сам проработал там всю жизнь. Разговаривали о работе, когда в комнату вошел начальник отдела госбезопасности. Это был молодой человек в новом мундире и добротных, скрипевших офицерских сапогах.
— Итак, ты мой заместитель, — сразу же начал он. — Один товарищ, который вместе с тобой воевал, сказал, что ты боевой мужик.
— Не хочу я быть заместителем, — нахмурился Юзеф.
— Что так? — удивился капитан.
— Не хочу… И так уж автомат прирос к руке. Навоевался. Можно мне наконец спокойно жить?
— Можно, — вмешался Чайка, — правильно, Юзек. Действительно, с тебя хватит.
— Что вы?! — занервничал капитан. — Я говорю серьезно.
— Хватит, — продолжал Чайка. — В конце концов, каждый имеет право по-своему строить собственную жизнь.
— Болтовня, — махнул рукой капитан. — Война еще продолжается, и никто нас не демобилизовывал.
— А меня никто и не мобилизовывал, — огрызнулся Юзеф.
— Скажи ему, — Матеуш повернулся к Чайке, — а то они будут кричать до утра.
— Зенека убили.
— Кто?
— Поляки, проникшие сюда с той стороны фронта, от немцев. Может, агенты, а может, националисты… Но зачем я тебе говорю об этом? Идешь ведь в мастерские, а это дело органов безопасности.
— Вы что же думаете, у меня нет совести? — глухо произнес Юзеф. — Зенек был для меня, как брат. Буду служить, пока не расквитаюсь с теми. Кем бы они ни были…
— Знаешь что, иди-ка лучше в мастерские, — сурово сказал отец. Чайка и шеф с недоумением посмотрели на него. — Если хочешь служить только для мести. Нет, личные счеты своди не в органах безопасности.
Наступила тишина. Юзеф сорвался с места, покраснел. Казалось, он скажет сейчас что-то оскорбительное. По очереди посмотрел им в глаза. А старый спокойно попыхивал трубкой, ждал.
— Отец, видимо, меня еще не знает. — Юзеф первым нарушил молчание.
— В этой работе надо действовать рассудительно.
— Знаю, ведь знаю же, оставьте меня в покое, — взмолился Юзеф. — Буду служить, если надо.
— Пойдешь с людьми в район, — распорядился капитан. — Знаешь окрестности, может, что-нибудь обнаружишь.
— Будет сделано!
* * *Просмотрели все лесочки и расположенные в удалении от деревень дворы. Заходили в деревни, говорили с людьми. Наконец напали на след. Хмурый, заросший по самые брови крестьянин, живший на отшибе около Ясеньца, сообщил первые сведения. Было их трое: мужчины и женщина, молодая и симпатичная, все одеты в гражданское, но вооружены. Приказали дать им поесть, потом даже заплатили. Откуда пришли? Из леса. Куда пошли? Вроде бы на Ясице, но он не знает, так как не смотрел. Не его дело. К тому же боялся… Люди с оружием никогда не любили любопытных.
— Мне кажется, что он немного виляет, — говорил потом местный милицейский комендант. — Этот крестьянин у меня на примете еще со времен оккупации.
— Понаблюдайте за ним.
След оборвался в Ясице. Да, были, но сели в поезд. Юзеф возвращался в город разъяренным. Капитан поручил ему еще несколько заданий. А Юзеф заметил, что отец беспокоился за него. Как бы случайно, но всегда, когда возвращались с операции, звонил либо приходил, чтобы узнать, как там сын.
* * *Юзеф прислушивался к боли в руке и вспоминал. Однажды утром, кажется неделю спустя после ранения, к нему в мансарду поднялся капитан. Сел, потянулся за махоркой.
— Как рука?
— Ничего…
— Это хорошо. — Было видно, что капитан спрашивал об этом, чтобы как-то начать разговор, а думал совершенно о другом. Юзеф ждал. — Можешь ходить?
— Скучно тебе одному? — усмехнулся Юзеф. — Конечно, могу.
— Погиб Квасьневский.
— Когда?
— Ночью, похитили его.
Рассказывал тихим, охрипшим от усталости голосом. Квасьневский с людьми находился в Едлиске, искал там следы Блеска. Известно, что в деревне должен был кто-нибудь с ним сотрудничать. Хорунжий что-то нащупал. Но он действовал один. Вчера вечером ему сообщили, что с ним хочет говорить какой-то человек. Квасьневский ушел, взяв с собой только одного солдата. Другим приказал находиться на посту и быть готовыми к немедленным действиям. А час спустя услышали выстрелы. Оказалось, что дом, в котором был Квасьневский, окружен. Били очередями по окнам. Квасьневский с напарником упорно отстреливались. Продержались до утра. Солдата, сопровождавшего Квасьневского, нашли лежавшим за последней хатой со стороны леса. Погиб от удара ножом. На его груди белела бумажка с надписью: «За коммуну». А от Квасьневского следов не осталось.
— Чертов Едлиск! Блеск?
— Так подписана бумажка.
— Что думаешь теперь делать?
— Звонил в Кельне, — сказал отрешенно капитан, — чтобы прислали на помощь хотя бы одну роту из оперативного батальона. Объяснял, что у нас слишком мало сил для настоящего поиска в повяте. Мы ведь к тому же обязаны охранять город, а то ведь снова могут ударить.
— Что тебе ответили? — спросил Юзеф, хотя догадался сам по тону капитана.
— Сейчас пока ничего для нас они сделать не могут. Таких повятов, как наш, много.
— Таким образом, у нас не раскрыта солидная военная организация, — вздохнул Юзеф и, взглянув на шефа, спросил: — Что еще тебя гнетет? Говори все.
— Уезжаю.
— Куда? Что ты городишь?
— В Кельце. А потом, что прикажут. Предполагаю, но только предполагаю, что меня направят на воссоединенные земли.
— А здесь?
— Приказ уже в пути. Шефом отдела безопасности во Мнихове назначен некий поручник Молчун. О, прошу извинить, капитан Юзеф Коваль.
— К дьяволу! — выругался Юзеф.
— Удивительный ты человек, Юзеф, — впервые за весь разговор улыбнулся шеф. — Тебе дают больше звездочек и должность, а ты ругаешься.
— Знаешь, где у меня эта должность? Сказать тебе?
— Хорошо, хорошо, принимай дела, у меня мало времени.
Старый Коваль внимательно выслушал Юзефа. Потом, сгорбившись, долго стоял у окна. Нежность и жалость захлестнули сердце Юзефа. Бедный старик… На его плечи взваливается еще одна огромная тяжесть…
— Война, — проговорил наконец отец тихим голосом, как бы только для себя, — настоящая война. А я-то думал, что уже конец. Людей жалко. Гибнут от своих. Однако не мы начали эту борьбу. Трудно… Если реакция хочет войны, будем сражаться. И помни, Юзеф, к каждому надо подходить по-человечески… Чтобы не обидеть невинного. Ибо мы стоим за правду…
