Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2
Я начал кричать и махать паспортом, а меня автоматчик в ребра автоматом. Я не обращаю на него внимания и продолжаю кричать. Таня, увидев, что я кричу, подбежала и я ей сказал, чтобы объяснила хорвату-переводчику наше положение. У меня не хватает дыхания, каждую секунду колонна может двинуться.
Солдат, переводчик и Таня подошли к грузовику и меня первого сняли с него. Возможно, мои сапоги помогли… Я дал паспорт солдату, он долго смотрел на него. Мне показалось, что он умеет читать, что там написано. Переводчику я сказал, что Коля — мой дядя, и два офицера тоже из Югославии. Им сказали слезть с грузовика, солдат спросил, где их документы. Они все трое показали пальцем на лагерь. Я добавил, что они их порвали.
Я увидел, что с грузовика, стоящего рядом мне машет мой друг Володя М. Я подошел к солдату и сказал, что это мой друг из Югославии. Солдат спросил, хорошие ли мы друзья и я ответил, что мы вместе ходили в школу. Тогда солдат с холодной улыбкой и с какой-то иронией посмотрев на меня, сказал: «Если вы такие близкие друзья, тогда ты садись в его машину». И ушел…
Через несколько минут колонна двинулась, я стоял и махал рукой Володе, приговаривая: «Прости, Володя, прости, я хотел тебе помочь».
Когда колонна выехала на шоссе, мы увидели, как за каждым грузовиком следует танк или танкетка с орудием и тяжелым пулеметом.
С каким большим почетом и привилегией «культурный, цивилизованный» запад везет казаков к Сталину на мясорубку, — подумал я. Шесть до зубов вооруженных солдат на восемь безоружных казачьих офицеров. Надо было еще по одному танку добавить за каждым грузовиком. Ничего себе! Это очень дорогая добыча Сталину.
Увидев эту картину на шоссе, мне стало не по себе. Я стал смирно, взял под козырек в сторону уезжающих и громко крикнул: «Честь и слава вам братья и сестры — храни вас Бог!» Как долго я их так провожал, не помню. Я очнулся, когда кто-то крикнул: «Ваня, садись!» Нас посадили в другой грузовик и привезли назад в лагерь. В лагере был полный хаос. Все было разбросано, лежали открытые чемоданы, рюкзаки, шинели, сапоги, нижнее белье, порванные книги, записные тетради, документы, погоны, награды и т. д.
Я еле нашел свой чемодан, он был пустой. Граммофон лежал открытый, рядом все разбитые пластинки. Гвардия Его Величества английского короля, побеспокоилась убрать все, что им пригодилось. Мне стало очень обидно, не хотелось никого видеть, хотелось уйти от этого кошмара в какую-либо пещеру.
Я пошел в угол лагеря и сел на травку у колючей проволоки. Солнышко хорошо пригрело, я достал фотографии отца и матери, глядя на них, спрашивал, где они, живы ли?
Я был страшно зол на английское командование, и мысленно обращался к ним: «За что? Ведь вы подписали Женевскую Конвенцию о правилах ведения войны и обращения с военнопленными солдатами и офицерами, если вы нас таковыми считаете. Война закончилась, теперь настал мир, а вы, в угоду душегубу Сталину, делаете такое незабываемое и непростительное преступление. Вас сатана угощает его любимым кахетинским вином, вы с ним поднимаете бокалы и пьете в честь «мира». Вы не знаете или не хотите знать, что эти бокалы были налиты кровью миллионов жертв народов России, а не вином!
Если не завтра, то послезавтра, вы тоже будете проливать кровь от ваших «союзников-коммунистов». Вашего преступления вам не утаить. Пройдут года, а может и десятки лет, но МИР узнает про ваше предательство и преступление. Придет время, и Россия освободится от коммунистического ига, и она не забудет и не простит, вам лордам, ваши поступки.
Вас будет судить не только Россия на международном суде, но история и весь МИР. Вы, люди вероломные, неужели у вас нет ни одной искры гуманности и человечности? По окончании войны вы насильно выдаете первых и ярых борцов антикоммунистов, которые больше всех пострадали от большевиков. И вы выдаете их вашему «союзнику» Сталину на расстрел и мучения? И вы себя называете «цивилизованным и культурным» западом? Сталину не нужно было самому охотиться за врагами коммунизма, об этом постаралась Англия со своими союзниками. Она преподнесла ему врагов коммунизма на тарелочке. Этот убийца сейчас, как и раньше в Тегеране и Ялте, смеется над «союзниками» и с улыбкой поглаживает свой ус, закусывает шашлыком и запивает своим кахетинским вином.
Он вспоминает слова своего товарища — палача Ленина: «Запад готовит для нас веревки, которыми мы их будем вешать». И Ленин был прав.
При этой расправе с казаками, безусловно, присутствовал и наблюдал представитель Сталина, офицер Смерша или НКВД, переодетый в английскую форму, подумал я. От этого размышления я чувствую, что у меня не хватает воздуха и начинает трясти, как в лихорадке. Моя правая рука потянулась в левый внутренний карман шинели, там я нащупал что-то, пришитое к карману, сорвал нитки и вспомнил: «Господи, да ведь это тот пакетик, который мне дала мама, провожая еще в 1941 году». Я его за четыре года перешивал несколько раз в карманы, когда получал новую форму. Что в пакете, не знаю. Раскрыв пакет, увидел иконку Св. Николая Чудотворца, завернутую в кусочек полотенца и кусочек бумаги, на которой была написана молитва от пуль.
В 1920 году при погрузке на пароход «Херсон» в Крыму, мать погибшего легендарного кубанского генерала Н.Г. Бабиева, подарила моей маме белое полотенце и икону Св. Николая Чудотворца. Моя мама каждый год носила святить пасху в этом полотенце и хранила его как святыню.
Увидев это, я расстроился, начал целовать икону, фотографии отца, матери. «Спасибо, отче Николае, спасибо, мамочка», и я заплакал.
Пусть заблуждающиеся верят в Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а я и в дальнейшем буду верить в Иисуса Христа и Св. Николая Чудотворца, подумал я. Когда нас привезли обратно в лагерь, медицинского персонала уже не было, их куда-то увезли. Через час охрана была снята, открыли ворота. Майор Островский попросил нас не выходить из лагеря, чтобы англичане не подумали, что мы хотим бежать.
В лагерь приходили солдаты и офицеры, допрашивали нас, почему мы не хотим ехать на «Родину». Смеялись, шутили, как будто ничего и не было. Я поблагодарил переводчика за то, что он убедил солдата вернуться и записать меня и других. Он мне сказал, что это был не простой солдат, а офицер агент-разведчик, что они все одеваются простыми солдатами. Я спросил переводчика о его судьбе, он мне сказал, что, вероятно, его, как и всех усташей, передадут Тито. Подошел отец Адам Бурхан, и мы с ним долго разговаривали. Он показал мне свои фотографии, на одной он стоит с большими усами в черкеске в чине есаула, с орденами на груди. В разговоре я узнал, что он — крестный отец моей подруги Елены Дудко. Тут он мне опять сказал, что не нужно было удерживать отца Александра. Он рассердился и, несмотря на духовный сан, крепкое словцо сказал в адрес о. Александра. «Это не православный священник, а красный поп». Видно, у о. Адама осталась капля горячей казачьей крови своих предков-запорожцев.
Через час о. Адам отслужил молебен в незаконченном бараке и в своей короткой проповеди просил молящихся особенно молиться о здравии героического майора Островского. Все присутствующие плакали. Я боялся, что он вспомнит и о. Александра в проповеди, но он ничего не сказал о нем.
Вскоре после молебна, в лагерь влетела машина «джип» с двумя английскими офицерами и двумя дамами. Дамы были в немецкой форме, но с югославскими королевскими отличиями. Одна из них была Ариадна Ивановна Делианич, давнейший друг майора Островского. Она была позже редактором «Русская жизнь» в Сан-Франциско. И как редактор газеты, написала «Открытое письмо» королеве Елизавете 2-й по случаю принятия королевой в свою аудиенцию Хрущева и Булганина.
Другая женщина была сербка, замужем за русским офицером, она говорила по-английски. Они под предлогом, что ищут своих мужей, военнопленных офицеров Югославской Королевской Армии, умудрились уговорить англичан, чтобы они их привезли. На самом деле они искали майора Островского, чтобы узнать, какая судьба Казачьей Дивизии.
Они нам сообщили, что вчера вечером, т. е. 28 мая генералы Краснов, Шкуро, Доманов и другие были арестованы и куда-то увезены. Мы сразу поняли, что судьба всех казаков одинакова. Предатели не посчитались ни со старым заслуженным генералом Красновым, ни с ген. Шкуро и его английскими наградами. Хотя охрана была снята, но все спали ночью плохо. Не доверяли англичанам, некоторые совершенно не спали.
Утром 30 мая с переводчиком пришел всегда улыбающийся капитан, похожий на женщину. Он всех спрашивал, нужно ли кому что-либо. Я обратился к нему, чтобы узнать, где Таня. Он сказал, что она находится в нескольких километрах от нас в казачьем лагере. Я спросил его, что будет с казаками в лагере, он ответил, что если казаки будут держать себя так же героически, как и мы, то они не будут выданы.
