Канта Ибрагимов - Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)
В основном говорит Патрон, жестикулируя, даже пару раз по столу кулаком.
Позже Цанаев с болью жалел, что к ним не подошел. А когда они, видимо, о чем-то договорились, вдруг встали, Бидаев, не обращаясь к официанту, просто кинул деньги на стол, и они подошли к джипу, который в нарушении всех правил был припаркован рядом.
Бидаев сел за руль, Патрон рядом. Машина рванула и пока Цанаев соображал — звонок от Патрона:
— Гал, ты подходишь?
— Я уже здесь.
— Подожди. Я по этому делу отъехал. Вроде, все нормально. Через полчаса вернусь.
До двенадцати ночи, до самого закрытия просидел Цанаев в том же летнем кафе. Много-много раз он набирал номер Патрона — недоступен. Профессор чувствовал, произошло неладное, а там, где Бидаев — коварное. Тем не менее, он на что-то надеялся, ведь Патрон — сотрудник милиции, офицер, награжден орденами и медалями за службу России. А может, просто загулял в Москве? Однако на душе тревожно, и на следующий день, будучи на работе, Цанаев никак не мог сосредоточиться, как позвонил Ломаев:
— Гал, ты новости смотрел?.. Посмотри.
Сводка МВД РФ: «Вчера вечером в центре Москвы при задержании был убит находившийся в розыске чеченский боевик, оказавший вооруженное сопротивление. По одной из версий, боевик прибыл в столицу для подготовки теракта. В интересах следствия личность убитого не разглашается».
«Может, не Патрон?» — еще сомнения были у Цанаева, пока не позвонили:
— Гал Аладович? Федоров, — и после краткого приветствия. — Вы, наверное, в курсе, что некий Патрон убит.
— Теперь в курсе.
— Дело в том, что последний звонок с его мобильного был к вам.
— Вы хотите знать, о чем мы говорили?
— Я хочу дать вам совет: забудьте про него, и все. Так легче будет жить.
— А может, мне напиться?
— Хе-хе, тоже неплохой вариант. Может, даже оптимальный.
— Тогда считайте, что я пьян и говорю: накануне Патрон уехал на машине Бидаева.
— Гм, ну, я ведь вам советовал…
— А я в ваших советах не нуждаюсь, — срывается голос профессора.
— Зря. Очень даже зря… Кстати, запишите мой новый телефон. Может, пригодится.
— А вы считаете, что пригодится?
— Не знаю.
И тогда Цанаев о своем:
— А вы телефон Авроры знаете?
— Нет, — последовал жесткий ответ, и вновь тот же совет: — Впредь лишнее не болтайте.
— Всем расскажу! — заорал Цанаев, отключил телефон.
И он подумал, что надо все, что он знает, разместить в интернете. А кто это прочитает? А какая будет реакция? И за себя он абсолютно не переживает.
А вот сын? А семья? Но он ведь не трус, но и не боец. И не мужчина! Будь он мужчиной, он бы смог защитить Аврору, хотя бы просто прокормить, содержать. И никто не посмел бы ее мучить, над ней издеваться.
Но он старый, дряхлый интеллигент, который влюбиться смог, любви хочет и хотел, а быть достойным, сильным мужчиной — не смог. Только поэтому, когда вконец приперло, Аврора обратилась к Патрону, как к последней надежде и силе… А Патрона, как теперь принято говорить, замочили…
«Несчастная, одинокая Аврора, — с досадой и тоской постоянно думал о ней Цанаев. — Не дай, Бог, она узнает о гибели Патрона… А она все знает. Все узнает. Как она это переживет?» — и словно отвечая на его вопрос, он неожиданно получил сигнал — новое сообщение:
«Я приношу лишь беды. Гал Аладович, прошу вас, простите меня. Забудьте меня. Про П. молчите. Ни слова. Поберегите себя. Ради семьи. Простите, если можете. Я столько доставила вам забот. Простите. Прощайте.
Аврора».«Все, — с горечью подумал Цанаев, — он-то тряпка, а Аврора потеряла последнюю опору. Неужели она вконец испугалась? Неужели этот гаденыш Бидаев смог ее сломить.?. Я должен этого сучьего сына наказать! Либо я его, либо он меня. Я все обнародую. Я его самого найду, уничтожу!»
Эти мысли не возбуждали его, а, наоборот, угнетали, и остаток рабочего дня он чувствовал себя очень скверно — больное, прооперированное сердце не выносит таких нагрузок, не просто ноет от бессилия, а словно кипит от беспомощности, изнутри жжет.
В подавленном, гнетущем состоянии он пребывал весь день на работе. Коллеги предлагали ему пойти домой, даже вид у него очень болезненный. Но он работал, работал допоздна, используя мощный поисковый ресурс компании. А работал он не на науку, а собирал скрупулезное досье на Бидаева, в том числе и на Бидаева-отца. Это был небольшой, да очень емкий, аргументированный и фактологический материал об удовлетворении спроса на терроризм.
В этом очерке много известного, есть и сенсационного откровения, факты, имена. А главное, здесь анализ, выводы и ожидаемые плачевные перспективы. И все это будет не анонимно, не под подписью какого-либо подкупленного журналиста, а подпишет лично профессор Цанаев.
После этого вряд ли его оставят в компании, и из диссовета точно попрут. Все это неважно. Единственно, Цанаев напоследок не может подставить компанию. Поэтому забросить материал в интернет он хочет из личного, домашнего компьютера.
В одиннадцатом часу он закончил работу. На улице еще было светло, лишь к ночи спала духота, и москвичи вышли погулять. Цанаев тоже всю жизнь любил гулять, много ходить. Да это, видимо, в прошлом. И если раньше он до самого дома пешком шел, всю дорогу об Авроре думал и с нею, как сумасшедший, почти вслух говорил, то на сей раз он мечтал как-нибудь добраться до метро: тяжело, одышка, сил вовсе нет и даже полупустой портфель, где пара документов, несъеденный обед, аппетита нет, и сверх-важная флешка, — но и это превратилось в тяжелую ношу. И на сей раз, он, конечно же, думает об Авроре, да говорит, точнее, ругается, с другими — Бидаева он сотрет в порошок, попадет тот теперь в его разгневанные руки… И словно во сне, словно услышали его мольбу — перед ним, прямо посреди дороги, вырос лично Бидаев. И нагло, впритык, даже поддев небрежно старенький ремень Цанаева, обдавая профессора угаром спиртным, и говорит вперемежку на якобы родном и русском, как ныне чеченцы говорят, небрежно он выдал:
— Ты, старик, хочешь жить, прикуси язык. Не то отрежу, в одно место засуну.
— О-у-у! — на всю округу взбешенно заорал профессор, в ярости бросился вперед и словно в черную, бездонную пропасть, как дорогу в ад, провалился, полетел и сквозь падение он еще слышал: «Милиция! Скорую!..»
А он ведь жаждал такую мгновенную смерть.
* * *В элементарной физике есть закон — «Золотое правило механики», который гласит: сколько выигрываете в силе, столько же и проигрываете в расстоянии». Проще говоря, сколько находите, столько теряете. И открыв этот закон, Архимед сказал: «Дайте мне точку опоры — я переверну мир».
Вот была бы у Авроры хоть какая-то опора — мир бы она не перевернула, но за себя бы постоять смогла. Однако Цанаев ей опорой стать не смог, не смог ее защитить, отстоять ее честь и достоинство. И она, как Цанаев думает, должна была его презирать. А на самом деле она во всем корит себя, говорит, что все проблемы его — из-за нее, и не свяжи он свою судьбу с ней, все бы у него было бы спокойно, благопристойно, словом, как должно быть на склоне лет у уважаемого профессора. А у него столько проблем, такие стрессы, что он был почти на грани смерти — врачи спасли; вновь операция на сердце, реанимация и он вот-вот приходит в себя. И основная его мысль: он не живой, не мертвый. Не больной, потому что ничего не болит, и нездоров, потому что только-только сам стал дышать, а есть самостоятельно еще не может. Словом, бренное тело его зависимо от аппаратов. Зато может мыслить, и этим он теперь живет, благо думать, вспоминать, анализировать времени предостаточно.
И подводя некие итоги, вспоминая свою жизнь, он думает, что она пролетела, как мгновение. И в этом мгновении было все: и радости, и печали, самое тягостное и тяжелое, когда родителей не стало, сразу бремя забот согнули хребет, и радость и счастье, когда дети рождались, когда первые шаги делали, первое слово сказали, когда он докторскую защитил.
В общем, было все, как у всех, — пролетело как миг. Однако в этом миге, под названием жизнь, что в целом — серость и обыденность, мещанство, был обособленный небольшой островок, как искра, как молния в ночи, как оазис в пустыне — это жизнь в Норвегии. И не потому, что в Норвегии, да хоть на Крайнем Севере, а потому, что там рядом была Аврора.
Какая это была жизнь! Какая любовь!
А ведь он был уже совсем не молод, пенсионер. С операцией на сердце. И все равно она вдохнула в него жизнь, свою энергию, страсть и любовь. И каждый день, что был с ней, под стать ее имени — Аврора — Утренняя Заря и, как рассвет, прекрасна была та жизнь. Ради нее все стоило пережить… И он сейчас готов умереть, лишь бы напоследок ее нежно обнять, аромат ее тела вдохнуть, в ее глаза, в ее волосы нырнуть — навсегда!
Но он это счастье не отстоял, не сохранил, не достоин. Хотя уверен, что она до сих пор его любит, боготворит, в каждой молитве за него просит. И он постоянно ощущает ауру ее тепла, чувствует, что она мысленно где-то рядом… И он любит ее! Но его жизнь прошла. Пора подводить итоги. И первый жестокий, откровенный и беспощадный вопрос самому себе: а жалеешь ли ты о чем?
