Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи
Покрышкин вылезал на крыло, сдвигал фуражку на затылок, вытирал лоб и говорил Грише:
— Нормально. Тяпнул «месса»... Ты на всякий случай посмотри мотор. Понимаешь, во время атаки пришлось дать перенаддув. И свечи глянь.
Доложив на командном пункте о результатах воздушного боя, он возвращался к своим ученикам, лежавшим в душистой траве над раскрытым альбомом. Пока Чувашкин осматривал и готовил самолет к новому бою, Покрышкин, сидя среди молодых летчиков и покусывая стебелек пырея, подробно и обстоятельно рассказывал о том, как надо воевать на скоростном истребителе. Приводил бесчисленные примеры из своей практики, показывал отточенными плавными жестами, как хитрил и обманывал фашистских летчиков, как терроризовал их внезапными ударами, как изматывал их и подавлял.
Он знал, что молодой летчик в первых схватках часто теряется, иногда становится жертвой противника, и потому настойчиво разъяснял оборонительные приемы воздушного боя — полупереворот, скольжение под трассу, «горку» с выходом на вираж, восходящую «бочку», «горку с полуиммельманом», постоянно напоминал, что гитлеровец в воздухе, как и на земле, коварный, жестокий, сильный противник и что ни при каких обстоятельствах не следует его недооценивать.
— Хочешь жить, — резко рубил он, — надо толково летать. Иначе убьют!
Часто, заслышав отдаленный гул моторов, он внезапно обрывал беседу:
— Голубев! Где самолет? Березкин! Какой тип? Сухов! На какой высоте самолет?..
И плохо приходилось тому, кто хоть на секунду задерживался с ответом! Покрышкин учил молодежь постоянно, исподволь наблюдать за воздухом и видеть все, что происходит в небе, даже тогда, когда голова занята совсем другим. Сам он в совершенстве владел этим необходимым свойством истребителя и жестко требовал того же от всех.
Наконец Покрышкин решил, что настало время испробовать силы молодых летчиков над полем боя. Это было 6 июня, когда в районе Киевская — Молдаванская еще продолжалось жаркое сражение. Выбор он остановил на Клубове и Трофимове. Кроме них, в шестерку он включил Николая Чистова, уже зарекомендовавшего себя завзятым воздушным бойцом.
Вылет был назначен на 5 часов утра. За час до старта Покрышкин собрал шестерку на инструктаж. Он был сосредоточен, как-то особенно подтянут. Еще раз объяснил каждому боевую задачу, напомнил, как пары должны держать строй, как группа будет действовать при встрече с бомбардировщиками, если они придут без истребителей, как она будет вести бой, если бомбардировщиков будут прикрывать «мессершмитты» или «фокке-вульфы», как сложится бой при встрече с одними истребителями.
Он еще раз потребовал, чтобы летчики точно соблюдали все правила, категорически запретил болтать лишнее по радио, а закончил так:
— Трофимов и Клубов, вы первыми из всей вашей группы включаетесь сегодня в боевую группу. Смотрите же, не подведите товарищей...
Солнце стояло еще совсем невысоко над горизонтом, когда шестерка советских истребителей поднялась в воздух. Сквозь бронированное стекло кабины Клубов отлично видел зеленые поля и луга, горы, вставшие синей стеной на юге, бесконечные плавни в низовьях Кубани и широкое розовое море впереди, за которым в дымке рисовались контуры крымских берегов. Он невольно залюбовался этой картиной, но тут же мысленно ругнул себя: законы воздушного боя строго запрещают отвлекаться от того, что непосредственно связано с выполнением задачи.
В районе Киевской шел бой. Бурные всплески пыли шапками закрывали изорванные обстрелом траншеи. Струи трассирующих пуль перекрещивались в воздухе. Вдруг снизу потянулись цепочки малиновых шариков: это била трассирующими снарядами мелкокалиберная зенитная артиллерия. Снаряды не доставали до самолетов — Покрышкин увел их на большую высоту и теперь маневрировал над полем боя.
Клубов был обстрелянным летчиком, но теперь, когда в его руках находилась мощная скоростная машина и он парил над землей с необыкновенной легкостью, его охватывало какое-то новое чувство. Не терпелось встретиться с «мессершмиттом», чтобы побыстрее испробовать эту машину в бою, но противник, как назло, не появлялся в воздухе. Покрышкин же, осторожный и неторопливый учитель, был доволен тем, что в воздухе нет вражеских самолетов — для первого раза неплохо, если молодые летчики осмотрятся в районе боевых действий, освоятся с непривычной обстановкой. Конечно, Клубов и Трофимов — бывалые истребители, и все-таки даже им очень нужен вот такой «холостой вылет», чтобы они увереннее себя чувствовали на новой машине.
Оба молодых пилота вели самолеты хорошо. Только Клубов — видимо от непривычки к скоростной машине — несколько раз то выскакивал вперед, то отставал, часто передвигая сектор газа. Когда срок патрулирования истек и самолеты приземлились, Покрышкин собрал летчиков и не преминул заметить:
— Летали нормально. Только вот вы, Клубов, чего ради болтаетесь взад-вперед? Чтобы этого больше не было. Самолет в паре должен идти, как влитый. Понятно?..
В один из этих дней Покрышкин полетел на связном самолете в 219-ю бомбардировочную авиационную дивизию, которая базировалась неподалеку. Надо было сверить данные донесений. Перед обратным полетом он зашел в столовую перекусить. Офицер, сидевший за столом напротив, показался ему знакомым, да и тот уж больно внимательно поглядывал на Покрышкина. И вдруг вспомнилось: черт возьми, да ведь это же Пижиков из Новосибирска, соученик по фабзавучу!
— Чижик-пыжик!.. Ты-то как же, чертушка, попал в авиацию? — удивился Покрышкин. — Ведь ты больше насчет теории интересовался!
— А я здесь помощником начальника политотдела по комсомолу.
— Ну, тогда понятно...
Старые друзья вышли из столовой, улеглись под широким крылом бомбардировщика и долго толковали, вспоминая далекие времена. Им было по пятнадцать лет, когда они поступили в фабзавуч будущего Сибсельмаша. Завода еще не было, да не было, строго говоря, и самого фабзавуча. Все еще только строилось. Был пустырь возле станции Кривощеково, в семи километрах от города, были бараки, котлованы. Фабзайчат было много, около двух тысяч.
В классе Пижиков и Покрышкин сидели рядом. Обоих определили в группу слесарей. Первые работы: пластинки, угольники, плоскогубцы. Покрышкин быстро выдвинулся: его изделия сразу показали на выставке. У Пижикова дела шли хуже, но он тянулся за приятелем. Тринадцать наиболее способных парней перевели в группу будущих лекальщиков, туда попали оба друга, но Пижиков сразу понял, что ему за Покрышкиным не угнаться, — он начал заниматься изобретательством. Мастер говорил, что у худенького паренька золотые руки.
Приятели вместе ходили в библиотеку, но книги брали разные: Покрышкин все больше — технические, а Пижиков — политические. Уроки готовили вместе, Покрышкин помогал другу по математике, а Пижиков ему — по политграмоте. Начали издавать ежедневную стенную газету «За кадры». Пижикова вскоре избрали членом комсомольского комитета. Потом он учился на рабфаке без отрыва от производства, затем определился в институт, и вот теперь — политработник.
Глядя на бравого широкоплечего капитана с Золотой Звездой и орденами на выгоревшей гимнастерке, Пижиков с радостью отмечал про себя, как далеко вперед ушел его друг. Он уже не раз читал о храбром истребителе Покрышкине и часто думал: «А вдруг это Сашка-инженер?..» Так оно и оказалось. Это был тот самый пытливый паренек из Новосибирска, ходивший когда-то в заштопанной косоворотке с вечно засученными рукавами, в стареньких брюках и сбитых ботинках; семья Покрышкиных была большая, и жилось, ой, как трудно!
Так вот и встретились неожиданно старые друзья. Каких только встреч на войне не бывает! А несколько месяцев спустя Пижикова направили на политработу в 16-й истребительный полк, и с тех пор до самого конца войны он с Покрышкиным воевал вместе.
Во второй декаде июня напряжение воздушной обстановки на Кубани резко снизилось. Гитлеровцы начали понемногу оттягивать, переформировывать и приводить в порядок свои разбитые и потрепанные авиационные части, готовя их к новому сражению в районе Курской дуги. Здесь, на Кубани, авиация Геринга потеряла более 1100 самолетов; причем погибли лучшие, наиболее опытные летчики. Только в апреле и мае над Кубанью прошло более половины воздушных боев, какие только были на всем советско-германском фронте. Общие потери гитлеровской авиации на советско-германском фронте с апреля по июнь исчислялись огромной цифрой в 3700 самолетов.
Отказавшись от попыток завоевать господство в воздухе над Кубанью, гитлеровцы делали теперь ставку на крепость своих отлитых из бетона дотов. В район «Голубой линии» подошли две гвардейские пехотные немецкие дивизии, одна танковая и еще одна пехотная дивизия.
Семнадцатого июня у летчиков 216-й истребительной авиадивизии был торжественный день: их дивизия была преобразована в гвардейскую. К этому почетному званию она была представлена еще 1 Мая, и в реляции уже тогда значились полные глубокого значения цифры:
