Николай Чуковский - Рассказы
Вера Петровна встречалась с ней когда-то, давным-давно, еще раньше, чем сама вышла замуж, и с тех пор ни разу не видела. Она помнила ее тоненькой девушкой лет семнадцати, длинноногой и востроносой, вечно растрепанной, с большим и, как казалось ей, неприятным ртом. Такой она осталась в памяти Веры Петровны, такой Вера Петровна представляла ее себе все эти долгие годы, думая о ней с ненавистью и отчаянием. Теперь это была невысокая плотная женщина — вдвое шире той, которую запомнила Вера Петровна. И лицо у нее было широкое, круглое и вовсе не казалось востроносым, и рот не казался большим. И все же Вера Петровна уже безошибочно знала — это она.
Женщина, стиснутая толпой перед прилавком, все поглядывала на Веру Петровну и, убедясь, что Вера Петровна ее узнала, вдруг решительно направилась к ней:
— Здравствуйте…
Вера Петровна кивнула.
— Вам, может быть, неприятно меня видеть? — спросила женщина.
— Нет, что вы, — сказала Вера Петровна.
И с удивлением почувствовала, что говорит правду. Она действительно не испытывала ни малейшей вражды к этой чужой испуганной женщине с круглым лицом.
— Пойдемте! — заторопилась женщина. — Я так рада, что увидела вас… Я хотела вам сказать…
Они вместе вышли из магазина. Был матовый тихий мартовский денек с низким небом, с длинными сосульками, с кучами рыхлого грязного снега вдоль тротуаров.
Они пошли рядом. Женщина объяснила, что она приехала в этот город на межобластную конференцию учителей, — она учительница и работает с мужем в одной школе. Потом, взглянув на Веру Петровну сбоку, быстро заговорила:
— Разве я этого хотела?.. Я ничего вам дурного не хотела, я сама понимала… Но так все получилось нескладно, сама не знаю как, и уже никакого выхода не было… Все как клином сошлось…
Она говорила сбивчиво, не находя слов, чтобы объяснить, как это получилось, что все клипом сошлось, и мучаясь, что слова так мало объясняют. Ей казалось, что если бы ей удалось найти слова, Вера Петровна поняла бы, что она не виновата.
Вера Петровна молчала. Женщина заметила складочку, появившуюся у Веры Петровны меж бровей, и тоже умолкла. Потом спросила:
— Как ваша девочка?
Вера Петровна ответила.
— А у меня уже двое, — сказала женщина, и круглое лицо ее оживилось и порозовело.
Она стала рассказывать о своих детях, рассказывала доверчиво, все более оживляясь. При этом она поглядывала на Веру Петровну все дружелюбнее, убежденная, что Вера Петровна должна разделять ее радости и тревоги. И внезапно спросила:
— А сколько вы дали за сумочку?
У Веры Петровны сумочка эта была уже второй год, и цену она помнила только приблизительно. Но женщина сразу поправила ее и назвала точную цену — рубли и копейки. Потом она спросила про вязаную шапочку Веры Петровны, про шарфик, про перчатки и сама назвала точные цены. Про туфли она спросила:
— Венгерские?
Вера Петровна не знала.
— Венгерские, — сказала женщина уверенно. — У нас в городе таких полно.
И назвала цену туфель.
И Вера Петровна вспомнила, что бывший муж ее тоже знал цены всего, что продавалось, и почему-то очень этим интересовался. Он знал цены даже таких вещей, которые были ему не нужны и которые он не собирался покупать. И подумалось Вере Петровне, что они очень подходят друг к другу — бывший ее муж и вторая его жена. Все, может быть, вышло к лучшему…
На углу они расстались. Вера Петровна шла в библиотеку, чувствуя, что от боли, горевшей в ней столько лет, не осталось и следа. Боль потухла в ней давно, но только сейчас она поняла, что боли нет. Она четко постукивала каблучками, ощущая радостный бодрый холодок свободы. Как хорошо освободиться от всех этих любвей, надежд, обид, терзаний, сорвать этот мутный занавес, заслоняющий мир. В мире есть книги, мысли, звезды, и вольный ветер, и тающий мартовский снег, и дети, и молодые глаза, в мире есть труд и борьба, и всему этому нужно отдаться свободной душой.
Вспоминая вечные разговоры о любви, так ей надоевшие, и одиноких женщин, работавших вместе с ней в библиотеке, Вера Петровна гордо думала, что женщины эти, тоскуя о том, чего у них нет, роняют свое достоинство.
3Вера Петровна каждое утро бежала на поезд 8.06. Она привыкла к этим утренним поездкам в город и любила их. После ночи в маленькой душной комнате, где она спала имеете с матерью и дочкой, после керосинки, после улочек поселка, едва проходимых от весенней грязи, приятно было войти в светлый и чистый вагон с желтыми скамьями и широкими окнами. Вера Петровна садилась у окна, за которым мягко плыли влажные поля с бурой прошлогодней травой, с последними пятнами снега в ложбинах, и бродили туманные столбы солнечного света, пробивавшиеся сквозь промоины в тучах. Вера Павловна всегда ехала в третьем вагоне — такая у нее издавна установилась привычка, в которой не было никакого смысла, потому что этот вагон ничем не отличался от других. Но и остальные пассажиры, ездившие каждое утро этим поездом, имели такие же твердые привычки; и Вера Петровна всякий раз оказывалась среди тех же уже виденных лиц, и от этого чувствовала себя в вагоне еще уютнее.
Когда она садилась в поезд, вагон обычно был наполовину пуст. Но на каждой станции входили все новые пассажиры, и минут через двадцать, когда поезд приближался к мосту, многие уже стояли в проходе. Поезд влетал на мост, и стук колес становился гулком, а свет мелькающим — по вагону быстро проносились смутные скрещенные тени металлических опор. Пассажиры на мосту бросались к окнам — вскрылась река, шел лед. Вода поднялась на удивленье высоко, залила всю пойму, подступила к крылечкам домиков; деревья торчали из воды, и огромные льдины, толпясь перед мостом, сталкиваясь, вставали на дыбы и показывали свои голубые ребра. Но все это видно было только несколько секунд, поезд сбегал с моста, замедляя ход и останавливался на станции Новый Сад — последней перед городом. Тут пассажиры начинали готовиться к выходу; за окнами еще минут пять тянулись новые пятиэтажные дома, облицованные светлой плиткой, строительные краны, и поезд вползал в вокзал.
В эти апрельские дни Вера Петровна как-то раз заметила в своем вагоне новое лицо. Впрочем, сначала Вера Петровна обратила внимание не на лицо, а на книжку; большинство пассажиров ездило в поезде с книжками, и все эти книжки Вера Петровна знала и по ним определяла людей. В руках у молодого этого человека был учебник химии, тот самый, который спрашивали у Веры Петровны все те, кто собирался поступать в медицинский институт. Заинтересовавшись книжкой, заинтересовалась она и ее владельцем. Солдатская гимнастерка без погон, солдатский ремень и черные штатские брюки. Недавно демобилизованный солдат. Без шапки; славное молодое сухощавое лицо; твердые губы, крупный нос, надбровные дуги сильно нависают над глазами; брови и волосы темные. Он листал книгу, стараясь сосредоточиться, вынул из кармана свернутую клеенчатую тетрадь и стал делать выписки карандашом. Но Вера Петровна опытным взглядом определила, что в книге он разбирается плохо и не уверен, что именно надо выписывать.
Когда поезд вбежал на мост и все кинулись к окнам смотреть ледоход, он тоже поднялся со своего места и протискался к окну, возле которого сидела Вера Петровна. Он нечаянно коснулся ногой ее колена и сказал:
— Извините.
Поезд уже сбежал с моста. Она показала глазами на учебник в его руке и спросила:
— Зубрите?
— Смотрит в книгу, видит фигу, — ответил он грустно-насмешливо.
— Что ж так?
— Отвык. То ли забыл, то ли не знал никогда… Да и негде заниматься, места нет.
На этом разговор их окончился, но на следующее утро Вера Петровна, войдя в свой вагон, увидела его снова. Он опять листал свой учебник и, заметив Веру Петровну, улыбнулся. Она кивнула ему и села на свое место у окна.
Он старательно боролся со своей книгой, но Вера Петровна, искоса наблюдавшая за ним, наметанным глазом видела, что из этой борьбы выходит мало толку. Он то хмурился, то зевал; читал второй раз только что прочитанное, беззвучно шевеля губами. Это в конце концов встревожило ее; надо ему помочь, ведь она уже стольким, помогала. До вступительных экзаменов время есть, успеть можно много.
Она поднялась со своего места и села перед ним. Он с облегчением захлопнул книгу и улыбнулся. За крепкими губами были у него крупные зубы, неровные, но очень белые.
— Вы нездешний? — спросила она.
— Нет, я дальний.
Он назвал городок, который был известен Вере Петровне только по имени.
— Кто у вас там?
— Отец и мачеха. И много всякой мелкоты. Сестренки, братишки.
— А кем вы были в армии?
— Радистом.
— Зачем же вы на медицинский? Вам бы лучше в институт связи.
— Не тянет к технике. Да и математики не знаю. Провалюсь.
— Хотите лечить людей?
